Хроники Дебила. Свиток 1. Волшебный Меч - Чекрыгин Егор

Это оказалось еще одной проблемой, которую я не учел. Местные предпочитали драться один на один, не вмешиваясь в схватки друг дружки… Это долбаное спортсменство уже начало реально доставать!

Но так или иначе, а наша сотня довольно быстро расправилась с оторвавшейся от основных сил дюжиной всадников. Что ни говори, а в личном единоборстве горские «спортсмены» были хороши. Мы даже успели немного перевести дух, прежде чем подоспела пехота.

…Отличить коренных аоитееки от «забритых в солдаты» было несложно. И даже не по черным бородам или более качественным доспехам и оружию, а по выражениям лиц. Глядя на эти лица, появилось ощущение, что гибель конной элиты не только не ошеломила их, а скорее разозлила. И строй, который они сбили, мало походил на тот строй, что изобразили улотцы. У последних это было что-то вроде футболистской стенки или выстраиванием на старте участников забега. Пока они стоят вместе, но по сигналу бросятся вперед, торопясь вырвать у друг дружки свой кусочек Славы… И нарвутся.

У верблюжатников – не ниточка вояк, а два плотных крепких монстра-близнеца, закрывшихся щитами со всех сторон и ощетинившихся копьями. Нечто крепкое и сплоченное, вроде римских центурий или хирда викингов…И тут мне как-то стало не по себе. Я понял, что эти не будут изображать вежливость, давать своим товарищам в одиночку добыть славу, а пойдут этакими механическими строедробилками, пробив, как два кулака, шеренгу улотцев, потом прикончат распавшихся врагов поодиночке… а потом поделят добычу… поровну. Не считаясь славой и не хвалясь подвигами…А ведь чуть сзади еще выстроились и четыре оикия «забритых», и если в ближайшие минуты мы не покажем им, что сильнее…

Все и шло к тому, чтобы воплотить в жизнь мой пессимистический сценарий. Улотцы храбро, но бестолково напали на бронзовотелых монстров. И самые шустрые уже успели пасть под их ударами. Остальные неловко толпились рядом, тщетно выгадывая возможность напасть… Наши к подобной тактике не привыкли. К счастью, на противоположном фланге был Лга’нхи. С его огромным ростом и огромным копьем он мог действовать из-за пределов досягаемости копейщиков аоитееки. А скорость и сила позволяли бить за эту сплоченную стену щитов безжалостно, находя малейшую щель, или подрубать ноги.

…Но с моей стороны никого подобного не было. К счастью, носильщики в этом бою формально подчинялись мне. Я гаркнул-рявкнул, собирая их поближе к себе, и раздал ценные указания. Подобрав несколько длинных дрынов, что пережили столкновения с тушами верблюдов, мы, зайдя врагу во фланг, изобразили этакий таран, вдарив по вражьему строю. Нас попробовали принять на щиты, но с каждым дрыном управлялось человека три, и их масса, помноженная на скорость разбега, не оставляла противнику шансов. Впрочем, после первого же удара строй на долю секунды распался, выдавив из своих рядов трех воинов, которые мгновенно атаковали неповоротливых дрыноносцев.

…Эх, мне бы догадаться об этом и выставить впереди ребят, задачей которых было бы отражение именно подобной атаки… Увы, не догадался. Моя недогадливость стоила жизни как минимум шести моим воякам. И чуть не стоила жизни мне, поскольку один из аиотееки атаковал как раз тот дрын, возле которого я стоял. Я, естественно, попытался этому помешать… и как-то быстро лишился протазана, вылетевшего у меня из рук. Меня опять спасли «тигриные лапы», которыми я отмахивался от ударов вражеского копья, мысленно благодаря Лга’нхи, который почти все время, с тех пор как мы выступили в этот поход, заставлял меня носить их на руках. Все-таки по килограмму бронзы на каждом кулаке – это только кажется мало. А походишь так полдня, и руки становятся неподъемными. Наконец мне удалось схватиться за вражеское копье. Я его дернул на себя… и чуть не грохнулся на спину. Коварный враг не стал за него бороться, а просто отпустил, схватившись за клевец. Когда получаешь обитой бронзой палкой по руке, пусть даже и защищенной бронзовым щитком, ощущения те еще. Но к тому времени в моих венах и артериях уже плескался голимый адреналин, и боли как таковой я не чувствовал. Вместо того чтобы отскочить назад, нежно баюкая занемевшую руку, я пнул врага ногой, изображая старое доброе мае-гери. Попал куда-то в бедро, предотвратив следующий удар, и ударил кулаком в ответ. Металлические зубы, проскребясь по пластине шлема-колпака, прикрывающей уши и щеки противника, врубились в его лицо, пропахав жуткие борозды в живой плоти и кроша зубы. Все-таки килограммовый кастет – это не шутка. Врага аж развернуло от этого удара, и он упал на живот, подставив мне спину и затылок… Вот туда-то я и опустил свой топорик…

Можно сказать, что на этом мое участие в бою закончилось. В качестве воина.

Зато всплыли обязанности продюсера, что в данном случае означало дипломата. Увидев, что плотный вражеский строй разбит усилиями Лга’нхи и моих дрыноносцев, а вся битва перешла в стадию отдельных поединков, где мастерство горских витязей-индивидуалистов, помноженное на их количество, по-любому должно принести победу, – я поспешил к четырем оставшимся оикия, выкрикивая клич «Мнау’гхо». Со мной устремилась и пара десятков моих доблестных разгоряченных битвой дрыноносцев, видимо, желающих «продолжения банкета». Так что первым делом мне пришлось встать между ними и потенциальными союзниками, предотвращая вероятный конфликт. (А ведь я почти неделю объяснял каждому улотскому придурку политические и тактические расклады предстоящего сражения. Но, видно, в их головах мало что удержалось от моих разъяснений.) Хорошо хоть Мнау’гхо справился с возложенной на него миссией саботажника и подрывника боевого духа. Уж не знаю, чего он там говорил своим приятелям, но те в битву не полезли, даже увидев недвусмысленные приготовления моих вояк. К счастью!

Так что я кое-как, оря и матерясь, разогнал аника-воинов по разным углам ринга и приступил к мирным переговорам. От каждой оикия ко мне вышло по паре переговорщиков, а также примкнувшие к ним Мнау’гхо и Витек, собственной персоной. Витька я на радостях, что живой, даже обнял, а потом надавал подзатыльников, потому как этот придурок порывался бежать в битву, дабы урвать свой кусочек славы. В одетых на него пусть и плохеньких, но доспехах верблюжатников, его бы там убили или враги, или наши. Так что обломись, придурок, – похвастаться перед принцессой Осакат своими подвигами тебе не светит. (Надо бы ему порчей пригрозить, чтобы губы на сестренку не раскатывал… А то знаю я таких «витьков»…)

Ну, слава богу, что хоть вышедшие на переговоры мужики оказались жизнью битые, а потому вполне разумные. Излишней верблюдофилией они не страдали и героически помирать за своих прежних хозяев не рвались. Я же в ответ пообещал им всяческие ништяки, Щастье и возможность проваливать куда глаза глядят, лишь бы они в драку не лезли. В общем договорились, но я успел почувствовать, как очередная скала под названием «ответственность» рухнула мне на плечи. Потому как…

…А потом, главная радость шамана. Израненные и покалеченные, которых стаскивали ко мне со всех сторон поля, в смутной надежде, что я смогу их починить. И я чинил, неловко орудуя левой, превратившейся в сплошной синяк рукой, плюясь горькой травкой и вопя матерные частушки, чтобы заглушить стоны и крики зашиваемых без всякого наркоза… Очень скоро весь запас «волшебных» травок, что я выклянчил в Улоте и запасся по дороге, практически иссяк. Стерильные бинты кончились еще раньше, и я заматывал раны чем попало, то же самое – с нитками и иглой… Когда у тебя почти три десятка раненых, медикаменты заканчиваются с удивительной быстротой.

А тем временем наши вояки, гордые своей победой, уже приступили к пьянке и жрачке, без устали рассказывая друг другу о своих подвигах… а я все еще кипятил, чистил и зашивал, как распоследний доктор-айболит. По локти и брови в крови, уже не морщась от запаха крови и испражнений.

Ну вас в жопу всех! Отныне я пацифист и сражаюсь только с голодом до обеда и со сном после…