Рождение шестого океана - Георгий Гуревич

Большое удовольствие получил Дасья, принимая Тутсхолда. Европейцу не сиделось, он ерзал на подушках; попросив разрешения закурить, ломал спички и давил сигареты. Президент ждал, глядя на неуверенные движения рук Тутсхолда с набухшими венами и толстыми пальцами сердечно больного. Эти стариковские пальцы столько лет держали за горло страну. Все начинания наталкивались на эти загребущие руки. «Тутсхолду надо платить за уголь, Тутсхолду надо платить за нефть, Тутсхолду надо платить проценты». И железные дороги не строились, орошение задерживалось, не открывались школы и лаборатории. Страна сидела на лимите, чтобы не переплачивать Тутсхолду за топливо, чтобы расплатиться с тем же Тутсхолдом за топливо.

Европеец начал издалека. Он говорил о своих дружеских чувствах к народам Джанджаристана, о честности и принципиальности в торговле и о том, наконец, что из чистой дружбы, не желая наживаться на старинных клиентах, компания Тутсхолду и Сайкла, не дожидаясь договорного срока, предлагает снизить цены... скажем, на пятнадцать процентов.

Дасье захотелось расхохотаться. Попалась, старая лиса! Прижали тебя ионосферным током. Ишь ты, «не дожидаясь договорного срока!» Понимает хитрец, что договор не будет возобновлен...

Но долг вежливости — прежде всего. Нельзя смеяться в лицо гостю. Дасья ответил такой же высокопарной речью. К сожалению, страна испытывает большие затруднения. Всюду строительство, оно поглощает такие огромные средства. Он лично рад бы... Тутсхолд и Сайкл — постоянные поставщики... традиционные связи— глубокое уважение. Но договор может быть продлен только в том случае, если цены будут решительно пересмотрены, скажем... уменьшены вдвое...

И Дасья испытующе посмотрел в лицо старому коммерсанту. Неужели согласится? Едва ли. Простится, встанет, хлопнет дверью. Ну, скатертью дорога! Теперь обойдутся без него.

Но Тутсхолд не уходит, мысленно подсчитывает расходы. Кое-что ему все-таки останется. Обидно получать кое-что там, где твой отец загребал золото лопатой. Ничего не поделаешь, времена не те.

— Мы с компаньоном обдумаем ваши условия, — говорит он. — С кем я должен вести переговоры о деталях?

Проводив гостя, Дасья усаживается поудобнее и, улыбаясь, потирает руки. Государственный человек должен быть сдержан, ему не пристало ликовать. Но как же приятно быть сильным и щедрым! В два раза больше энергии за ту же цену. В два раза больше!

И, придвинув к себе папку, на которой написано: «План орошения пустыни Дхат», Дасья исправляет цифру: не сто тысяч, а двести тысяч наделов в текущем году.

Хорошо быть сильным и щедрым!

Как было раньше? Существовал план государственного орошения, план наделения землей безземельных — миллион семей за десятилетие. В кабинете министров, в парламенте, на площадях висели красиво раскрашенные карты. Их вывешивали на торжественных митингах. Слушатели мечтательно смотрели на карты и вздыхали. Когда еще будет? И будет ли когда-нибудь?

Министерство земледелия раздавало около десяти тысяч наделов в год. Десять тысяч наделов это капля в море народной нищеты. Вокруг желанных наделов бурлила борьба — сильные отталкивали слабых, богатые давали взятки, влиятельные просили за родичей, хитрые выдвигали подставных лиц. Дасья сам утверждал список счастливчиков, но не мог же он лично обследовать десять тысяч семей. Списки составляли чиновники, у чиновников были друзья, знакомые, друзья знакомых. То и дело вспыхивали процессы о взятках, незаконной перепродаже, спекуляции наделами.

Но все это — в прошлом. Сейчас на площадях и перекрестках стоят плакаты: «Переселяйтесь на новые земли! » На базарах повсюду вербовщики. Сидя на корточках, они водят указкой по планам, разложенным на земле. «Люди, выбирайте любой! Кто хочет у самой реки — к воде ближе, кто хочет — поодаль, где берег не подмывает». Князья приказывают челяди ловить на дорогах незнакомых людей с бумагами, гнать палками прочь. Но ведь слуги — тоже крестьяне и тоже безземельные. Поймав вербовщика, они выспрашивают шепотом: «Правда ли, что воду дают даром? А налоги какие? И на сколько лет рассрочка? »

... У подножья достроенной ионосферной вышки собрался митинг. Техник Рамия читает вслух указ: «Желающим дается земля и вода. Каждый может получить надел при условии, что через месяц он засеет его».

Рамия читает торопливо, он думает, что ему не дадут кончить, бросятся расхватывать наделы. Но он дочитывает в глубоком молчании. Потом рождаются вопросы: «Будут ли давать участки женщинам? Какие назначат подати? Как расплачиваться за семена? Где взять орудия и буйвола? » И кто-то, так ничего и не поняв, спрашивает тоненьким голоском:

— Кто будет князем той воды?

Еще не бывало в Джанджаристане воды без владельца.

Никто не подходит к столу, никто не спорит из-за участков. Сказываются века угнетения. Неграмотный крестьянин недоверчив. Подпишешь, наденешь ярмо, как потом выкрутиться? Неужели вода даром? Наверное, какая-нибудь хитрость.

— А подати не увеличат через год?

— Я сам поеду с вами, — говорит Рамия.

Ему не нужна земля. Он техник-электрик и

на орошенных землях будет электриком. Работа там однообразная — насосы и насосы. Но так надо. Недаром на груди у Рамии цифра девять. Он борется с девятью предрассудками и с десятым, не вошедшим в описок: считать, что джанджаристанцы — отсталый, беспомощный, навеки нищий народ.

— Если ты будешь князем той воды, Рамия, пожалуй, мы пойдем за тобой.

Никак не возьмут в толк, что можно жить без князей.

Ночью в бараках никто не спит.

Блестят возбужденные глаза, мелькают жестикулирующие руки. Спорят, надсаживаются, перекрикивая друг друга. Среди своих джанги и джарисы не стесняются, на нарах нет молчаливых. А утром приходит к Рамии усталый землекоп с женой и тремя детьми, тот, кто из первых поверил Сергею и возвратился на стройку.

— Скажи по-честному, кто нас зовет на землю? — допытывается он. — Дасья зовет? Этому я верю. Пиши меня, авось, голоднее не будет.

Потом подходят другие, толпа все гуще и гуще. Просит надел одинокий старик, которого Сергей назвал «Данилушкиным». Нельзя сказать, что его тянет к земле. Он просто лентяй. Лентяй всегда надеется, что на другой работе легче.

Приходит вдумчивый десятник, за ним народ валит валом. Среди последних бойкий Джаниджа («Васей-монтажником» называл его Сергей). Всегда такой расторопный, сегодня он медлителен и растерян. Ведь он горожанин, работа на земле ему чужда. Но другие уговаривают Джаниджу: свое поле, свой дом, свой погреб. В погребе молоко и вино, свои лепешки от жатвы до жатвы. И крыша над головой. Нет нужды платить за каждую ночевку. Молодую жену приведешь в собственный дом...