Домашний быт русских цариц в XVI и XVII столетиях - Иван Егорович Забелин

и молитва наречению ей была, и чины у ней были по государскому чину, и крест ей целовали и Бога за нее молили всем государством, объясняют тем самым, что дело и в официальной среде доведено было до тех границ, от которых нелегко возвращаться. Но что же оставалось делать пред суровою истиною, открытою кравчим Салтыковым, засвидетельствованную семейным собором, что нареченная царица к государевой радости непрочна по своей неизлечимой болезни? Царь покорился. «Он же беззлобивый благодарне терпяше сия и не восхоте иныя поняты, дондеже Литовский король отпусти отца его митрополита Филарета на Русь». В этом только и мог выразиться смиренный протест покорного своей матери сына, который едва ли хорошо верил и своим родным, и всему семейному собору, что невеста в действительности была ему непрочна. Невесту сослали с Верху, как можно полагать, судя по некоторым отметкам дворцовых расходов, или в конце июня, или в начале июля. Во второй половине июня, видимо, все еще готовились к свадьбе. 17–28 июня готовили выездные брачные сани для невесты, обивали их алтабасом по серебреной земле шелк зелен, червчат, багров с золотом и кизылбаским червчатым бархатом, на хлопчатой бумаге; шили в них подушки из бархату по серебреной земле шелк ал, устраивали и обивали скамейку, делали под ноги миндерь или тюфяк из червчатого сафьяна и т. д. В Мастерской палате еще 26 июня шили государю брачную обычную одежду, русскую шубу на соболях и терлик, причем было употреблено два меха соболей ценою в 250 руб. В это же самое время готовился к своей собственной свадьбе и Михайло Салтыков. Разлучив царя с любимою невестою, он сам спокойно обвенчался 14 июля на своей избранной невесте и на третий день свадьбы, июля 16-го, приезжал к государю как новобрачный челом ударить. Государь благословил его образом и одарил кубком, бархатом, атласом, соболями. 17 июля государь точно так же благословил образом и одарил и молодую Салтыкову Парасковью Ивановну. Мать государева, инока Марфа Ивановна, тоже благословила молодых образами и одарила камкою и соболями. Борис Салтыков женился еще в 1615 г. 5 ноября.

Прошло около трех лет, самых тяжелых даже и для политического положения государя. В 1618 г. к Москве подступал польский королевич Владислав, отыскивая царства, т. к. ему еще прежде Михаила Москва дала присягу. «Бысть тогда на всех страх и трепет и ужас, нашествия ради поганых, и шатость бе велия в людех, друг друга боящеся и чаяху измены… и царю с матерью велия скорбь бе и туга…» Судьба избранного всенародно царя подвергалась большой опасности именно от предполагаемой шатости и измены в людях. Но эта шатость отжила уже свой век. Москвичи стали крепко за своего молодого царя и отбили королевича от стен столицы. Заключен был хотя и худой, но необходимый мир, который возвращал нам оставшихся в Литве пленников, а в числе их – государева отца Филарета Никитича. 14 июня 1619 г. прибыл наконец в Москву Филарет Никитич. Через 10 дней, 24 июня, он торжественно был поставлен в патриархи. С этого времени управление земскими, государственными и домашними государевыми делами переходит в руки отца. Скоро становится заметным, что влияние матери, или, вернее сказать, влияние стариц Вознесенского монастыря, где жила Марфа Ивановна, ослабевает. Как только была почувствована мужская, строгая и более справедливая рука в управлении, как только восстановлены были сила и значение царской власти, дела приняли другой ход. Временщики Салтыковы со всем своим родством постепенно теряют свое самовластное значение. Все, что было ими теснимо, становится на ноги. В самом государе просыпается старое чувство к его сосланной невесте.

Через два месяца после поставления отца в патриархи, отпраздновав с ним Успеньев день, праздник церковный и собственно патриарший, молодой государь в первое же воскресенье, августа 22-го, отправился вместе с матерью на Унжу молиться к Макарию Желтоводскому чудотворцу. Поход на богомолье в этот далекий край был предпринят, вероятно, по обещанью в благодарность за избавление от плена Филарета Никитича, а вместе и за избавление Москвы от нашествия королевича Владислава, ибо святой Макарий прославлялся чудесами избавления от плена городов и людей. По дороге на Унжу государь был «у чудотворцев Переславских, и у Ростовских, и у Ярославских, и у пречистой Богородицы Федоровской на Костроме», в день праздника которой последовало его избрание на царство. При таком настроении богомольных мыслей невозможно было не вспомнить и о другом плене, тяжесть которого, быть может, не менее была чувствуема молодым государем. В том же августе, быть может, в те же самые дни, когда отправился государь на богомолье, послан был в Сибирь гонец с грамотами к воеводам в Тобольск и на Верхотурье, в которых наказывалось, чтобы «Ивана Желябовского с матерью (бабкою невесты), и с женою, и с братом, и с племянницею, под именем которой глухо разумелась невеста, из Тобольского города перевести на Верхотурье, а в Верхотурье дать им для житья двор и кормовые деньги, бабке – по 2 алт. на день, а всем другим, в том числе и племяннице, по 10 ден., и без указу никуда их с Верхотурья не отпускать»[125]. Содержание грамоты показывает, что она писана еще под влиянием Салтыковых и Марфы Ивановны: главное лицо – невеста – не называется даже по имени, освобождается из Тобольска лишь Иван Желябовской с родными. К тому же времени должно отнести и отпуск из Вологды с воеводства в деревню отца невесты – Ивана Хлопова.

Государь возвратился с богомолья 2 ноября; вероятно, не раньше этого времени переехала из Тобольска в Верхотурье и его заточенная невеста, ибо грамота об этом получена была в Верхотурье только 29 сентября, а в Тобольске, стало быть, еще позже. Мы не знаем, что следовало за этим передвижением ссыльных, какие сношения они имели с Москвою. Приведем только несколько свидетельств, характеризующих образ жизни царя в течение следовавшего затем 1620г. В генваре государь ходил тешиться на лоси в Черкизово, по какому случаю отложен был до другого дня даже прием шведского посланника. 5 мая государь ходил по обещанию молиться к Николе на Угрешу пешком с матерью и в сопровождении всего двора. Это был новый подвиг благодарной молитвы за избавление из плена отца. Вскоре такой же поход пешим и с тою же мыслью был совершен к Троице в Сергиев монастырь и также вместе с матерью и со всем боярством, с дворовыми и приказными людьми. 12 июля в свои именины царь давал праздничный стол в Золотой палате, а после стола послал по бояр и по окольничих по всех и