Восставшая Луна - Роберт Хайнлайн

Ведь никто из этих людей не сказал: «Пожалуйста, примите такой закон, который не позволил бы мне делать то, что, насколько мне известно, мне делать не следует».

Нет, товарищи, дело всегда касалось того, что они ненавидели в соседях. Остановить соседей было необходимо, «ради их же собственного блага», а вовсе не потому, что их занятия вызывали раздражение выступавшего.

Слушая то, что говорилось на этих заседаниях, я почти жалел, что мы избавились от Морта Бородавки. Он сидел себе в своей норе вместе со своими женщинами и не пытался указать нам, как должна протекать наша личная жизнь. Но профа всё это, казалось, совершенно не волновало; он продолжал улыбаться.

— Мануэль, ты что, действительно полагаешь, что эта толпа умственно отсталых детишек способна принять какие-нибудь законы?

— Но вы ведь велели им сделать это. И настаивали на этом.

— Мой дорогой Мануэль, я просто решил сложить все яйца в одну корзину. Я очень хорошо знаю каждого из этих людей. Я ведь выслушивал их годами. И очень заботливо отбирал людей в разные комитеты. Каждый из них носится со своими собственными безумными планами, и они просто не смогут не переругаться. Я позволил им избрать председателя, но ухитрился навязать такого слизняка, который не сумеет и узла на верёвке развязать, — он полагает, что любой предмет нуждается в «дальнейшем изучении». У меня нет практически никаких причин для беспокойства; если людей больше, чем шестеро, то они не смогут прийти к согласию ни по одному вопросу, если их трое, то проблема несколько упрощается, но если с работой может справиться один человек, то будет самым разумным, чтобы он ею и занимался.

Именно поэтому все известные в истории парламенты если и совершали что-нибудь выдающееся, то исключительно благодаря тому, что в них было несколько сильных личностей, которые подмяли под себя всех остальных. Поэтому, сынок, не бойся, этот Специальный Конгресс ничего не сделает… А если они и примут какой-нибудь закон, то исключительно от усталости, и в нём будет такое количество противоречий, что его придётся отвергнуть. Но они теперь не путаются у нас под ногами. Кроме того, есть кое-что, для чего они нам понадобятся в дальнейшем.

— Но вы же сказали, что они не способны ничего сделать.

— Они и не будут этого делать. Один человек напишет то, что нужно, и поздно ночью, когда они будут очень усталыми, они примут этот документ под шумные возгласы одобрения.

— И кто же этот человек? Вы имеете в виду Майка?

— Это Томас Джефферсон[16]. Он, мой мальчик, был первым из рациональных анархистов, тем самым человеком, которому почти удалось реализовать свою систему при помощи одного из лучших образчиков риторики, который когда-либо существовал в написанном виде. Но его поймали на этом, чего мне, я надеюсь, удастся избежать. Я не в состоянии улучшить его формулировки, я просто приспособлю их к реалиям Луны двадцать первого века.

— Я слышал о нём. Это ведь он освободил рабов?

— Можно сказать, что он попытался, но потерпел неудачу. Не забивай себе этим голову. Как у нас продвигается дело с обороной? Я не вижу возможностей продолжать притворство после того дня, когда ожидается прибытие следующего корабля.

— Мы не успеем закончить подготовку к этому времени.

— Майк говорит, что мы должны быть готовы к этому времени.

Мы не были готовы к сроку, но и корабль не прибыл. Учёные перехитрили и меня, и тех селенитов, которым я велел наблюдать за ними. Они установили передающее устройство в фокусе самого большого рефлектора. А ассистенты-селениты купились на лицемерное утверждение о том, что эта штуковина предназначена исключительно для астрофизических исследований — это, мол, новая деталька для радиотелескопа.

Думаю, что для радиотелескопа такая деталь и впрямь была чем-то новым. Излучатель ультракоротких волн и остальное оборудование соединялись с рефлектором при помощи волновода, а зеркало использовалось для того, чтобы точно сфокусировать излучение. Получилась система, по конструкции сильно напоминающая первые модели радаров. А металлическая сетка и фольга теплоизолирующего экрана антенны задерживали паразитное излучение, именно поэтому установленные мной «уши» ничего не услышали.

При помощи этого устройства они и послали сообщение, изложив в деталях свою версию происходящего. Первой реакцией на это сообщение оказался полученный нами запрос от Администрации Земли, присланный Надсмотрщику с требованием опровергнуть эту мистификацию, найти её автора и положить ей конец.

Вместо этого они получили от нас Декларацию Независимости.

«На ассамблее Конгресса, состоявшейся четвёртого июля две тысячи семьдесят шестого года…»

Это было прекрасно.

15

Подписание Декларации Независимости прошло в полном соответствии с тем, что говорил проф. Он преподнёс её им в конце долгого дня, объявив, что после обеда состоится специальная сессия, на которой выступит Адам Селен. Адам зачитал текст вслух, комментируя каждое из предложений, а затем прочёл весь документ целиком без остановок, так что высокопарные фразы прозвучали подобно музыке. Люди рыдали. Рыдала и сидевшая рядом со мной Вайо, да я и сам тоже был готов разрыдаться, хотя и читал документ раньше.

Затем Адам взглянул на них с экрана и сказал:

«Будущее ждёт. Пусть ваши труды будут достойны самой высокой оценки».

И вместо того, чтобы предоставить ведение собрания председателю, он передал его в руки профа.

Склока началась в двадцать два ноль-ноль. Конечно, они весьма благосклонно восприняли этот документ. В течение всего дня доходившие до нас новости сводились к тому, какие мы скверные, как нас надо наказать, какой урок нам надо преподать и тому подобное. Не было необходимости подливать масла в огонь; вполне хватало тех гадостей, которые поступали с Земной стороны, — Майк вырезал все сообщения, в которых звучали мнения «но, с другой стороны». Если когда-либо и был такой день, когда Луна ощущала себя единой, то это, вероятно, было 2 июля 2076 года.

Итак, они собирались принять этот документ; проф знал об этом ещё до того, как предложил его им.

Но они не были готовы принять его так, как он был написан:

— Уважаемый председатель, во втором параграфе употреблено слово «неотчуждаемый». Оно не вполне подходит; следовало бы вместо него использовать слово «неотъемлемый», и разве слова «священные права» не прозвучали бы с большим достоинством, чем «неотъемлемые права»? Мне бы хотелось услышать, какие мнения существуют по этому вопросу.