«Если», 1999 № 03 - Журнал «Если»

Как я мог быть таким наивным? Сел в монор и поехал через всю Европу. Свободный и независимый.

Вот только со Знаком на шее. А как иначе? Выбросить? Чтобы первый же полицейский заподозрил во мне сбежавшего из дома ребенка?

Я живу в хорошее время, это правда. Нет больше войн. Нет больше голода. С преступностью покончено. И прав у людей — бери, не хочу! Даже «дискриминации по возрасту» уже не существует. И уж точно никто не заставит своенравного мальчишку-мутанта делать то, что ему неприятно.

Но зачем заставлять, если можно вынудить?

Висит на цепочке Знак. Фиксируется сенсорами в транспорте, в магазинах, в кафе. И в каждом городе, куда я приеду, вежливый и доброжелательный человек объяснит мне, что под солнцем очень мало места.

Можно бунтовать. Можно болтаться по всему миру и ничего не делать. Но это не в моем характере, и те, кому надо, это знают.

Я встал, подошел к бесплатному видеофону. Нашел в списке центр занятости, набрал номер. И совсем не удивился, когда увидел на экране лицо моего недавнего собеседника.

— У меня вопрос, — сказал я.

— Да, Михаил. Пришла в голову какая-то идея?

Он был само внимание.

— Пришла. Если к вам обратится человек с условно-положительной мутацией: сверхвосприятием запахов. Ему найдется работа?

— Крайне редкая мутация! — с чувством сказал клерк. — Разумеется, найдется. Насколько я знаю, многие научные центры или коммерческие фирмы возьмут на работу такого человека. Никакие анализаторы, увы, не смогут его заменить. Прорыв в области синтеза новых лекарств, получении сверхчистых химических веществ — да что угодно! Наука, промышленность, производство парфюмерии… надо ли мне вам это объяснять, Михаил?

— Не надо, — ответил я. — Мне это с рождения втолковывают.

— Я только могу добавить: когда этот человек начнет работать, его мутация немедленно будет признана положительной и внесена в общий список. Любые родители смогут подарить своим детям такую интересную способность.

— Вы правда думаете, что она интересна? — устало спросил я. И прервал связь.

А вечером на вокзале немало людей…

Я стоял у информ-терминала и тупо смотрел на экран, на бланк электронного письма. Я посылал родителям короткие письма каждый вечер. Так они просили, да я и сам не хотел их волновать.

Вот только сейчас я не знал, что писать.

— Собрался уезжать?

Я повернулся. Игорь, ухмыляясь, глядел на меня.

— Еще не знаю, — признался я. Переступил, и кроссовки радостно пискнули: «Мы много дорог повидали на свете».

Нагнувшись, я наконец-то отключил звук.

— А я думал, ты все-таки зайдешь, — сказал Игорь. Искренне сказал.

— Слушай, ты тоже из тех, кто меня пасет? — спросил я в лоб.

— Ты так решил? — Игорь усмехнулся. — Если уж меня, с моими слабенькими способностями эмпата, год доставали, то такого, как ты, будут всю жизнь напрягать. Нет, Мишка. Я сам по себе. Я и эти игры не играю.

Он не врал. Хорошо, что я умею это видеть.

— За мной следят, Игорь, — зачем-то пожаловался я. — Мне сегодня дали понять: либо я делаю то, что нужно обществу, либо стану никому на фиг не нужным!

— Конечно, — чуть удивленно сказал Игорь. — А ты что думал? Так всегда было. Только если первобытный человек не хотел гоняться за мамонтами, хотя это у него получалось, товарищи могли его и съесть. Сейчас просто выкидывают на обочину.

— А свобода? — спросил я. Как будто Игорь в чем-то был виноват.

— А она у тебя есть, — он снова усмехнулся. — Ты же ее получил в полной мере. Не нравится запах?

— Нет.

— Так извини. Другого не бывает.

Я посмотрел на бланк письма. Взял световое перо и быстро начертил на экране:

Больше писем не будет.

И щелкнул по кнопке, отправляя свое последнее письмо родителям.

— Ты что, уезжаешь? — спросил Игорь. — Если да, то можем поехать вместе. Куда-нибудь на юг, ага? Там тепло. А на пальмах синтетические бананы не растут.

— Ты такой легкий на подъем?

— Да я еще легче, чем ты думаешь, — засмеялся Игорь.

— Это ведь все равно проигрыш, — сказал я.

— Ну да, — легко согласился он. — А у тебя два выбора. Либо проигрываешь и ты, и наше сытое общество. Либо выигрывает общество… ну и ты тоже.

К перрону медленно подкатил монор. В вагончик вошло несколько человек.

— Так едем или остаемся? — нетерпеливо спросил Игорь. — Не люблю долго раздумывать!

— Если дойду, то поехали, — сказал я. — Синий!

И прыгнул на узкую синию полоску цветного бетона.

— Ну сколько тебе объяснять? — Игорь поморщился. — Не дойдешь. Никак. Так уж придумано!

— Верю, — согласился я. — Только знаешь, я все равно буду пробовать. Всю жизнь…

Кир Булычёв

Будущее начинается сегодня

Я знал одного мудреца, который даже зажимал нос, как только приходилось поднимать завесу будущего.

Сергей Сергеевич был жестоко простужен, и, наверное, поэтому все выборное действо проходило перед его взором в некотором тумане. Он мечтал об одном: чтобы этот день наконец завершился, и неважно, кто победит. Он пытался даже отпроситься после обеда, но председатель избиркома сказал: «Ты с ума сошел! Сейчас с огородов народ хлынет».

И тут же вылезла Митрофанова, заявившая, что необходимо доставить урну пенсионерке Самохваловой на Лесистую 20, потому что у нее (пенсионерки) отнялись ноги, но она желает выполнить свой гражданский долг.

И вот тогда Сергей Сергеевич взбунтовался. И поставил условие: он пойдет с урной, но требует сопровождающее лицо, которое эту урну вернет на участок. А сам он отправится домой, болеть.

После небольшого спора Сергей Сергеевич отстоял свое право умереть в домашних условиях. Они пошли вдвоем с Мишенькой из техникума, а за ними увязался наблюдатель от национально-патриотической партии, Ким Корай, приехавший в Веревкин с юга, а потому обозленный на всех кавказцев и прочих лиц темноволосых национальностей.

Идти было недалеко, одну автобусную остановку, но пешком. Мишенька, невысокий увалень с проводом в ухе, с помощью которого он наслаждался тяжелым роком, нес урну, прижав к груди. Сергей Сергеевич брел за ним, а маленький, высушенный жизненными неладами и нелюбовью Ким Корай старался идти рядом и все сбивался на рысь.

— Мы наладим нормальную жизнь, — говорил он. — Потому что имеем концепцию очищения национальной идеи. Барбудов прошел Афган и Чечен, всюду налаживал. Хватит нам расхлябанности. Понастроили коттеджей из гранита на вольных просторах, а мы задыхаемся в коммуналках.