Массовые беспорядки в СССР при Хрущеве и Брежневе - Владимир Козлов

Социально-политический кризис начала 1960-х гг. выражался как очевидном росте «антисоветских проявлений» и всенародном «ворчании», спонтанных стачках и забастовках, так и в неявных формах — всплеск преступности, «хулиганизация» страны, распространение социальных патологий (тунеядство, мелкие хищения, спекуляция, фарцовка, проституция, пьянство и наркомания). В 1961 году наблюдался заметный рост как некоторых особо опасных преступлений, так и осуждений за совершенные преступления. Больше чем на 50 % (по сравнению с 1960 г.) выросло число привлеченных к уголовной ответственности — 771.238 человек. Почти в два раза больше по сравнению с 1960 г. стало осуждений за особо злостные случаи хулиганства1, что приближалось к критическому уровню середины 1950-х гг..

Наступление государства на массовые формы преступности (мелкие хищения, спекуляция, хулиганство, самогоноварение) на рубеже 50-60-х гг. было воспринято многими как удар по устоям повседневной жизни народа, для которого со времен Сталина (несмотря на жестокие репрессии) полукриминальное поведение было либо специфическим условиям выживания, либо извращенной формой снятия социального стресса, вызванного войной, репрессиями, голодовками, массовыми миграциями и т. п. Ответом на новый социальный стресс, спровоцированный размашистой борьбой режима за «наведение порядка», значительные слои маргинализированного населения ответили новой волной «хулиганского сопротивления», которое стало составной частью беспрецедентной вспышки бунтов и волнений 19611962 г.

Вторая половина 1950-х — начало 1960-х гг. были отмечены еще и явными признаками идейно-психологического кризиса, возникшего как на почве разоблачения «культа личности» и «подведения итогов социалистического строительства» (в конце 50-х КПСС заявила, что социализм построен «полностью и окончательно», но этот «полностью и окончательно» построенный социализм был весьма далек от идеала «светлого будущего»), так и грубых ошибок в проведении социальноэкономической политики. На фоне дефицита, нехваток, снижения расценок и повышения цен на продукты питания кризис идеологии породил сумбур и хаос в сознании «маленького человека», «человека из толпы». Он искал форму для выражения своего недовольства действительностью повсюду: в коммунистическом фундаментализме, национализме, анархизме, антикоммунизме. «Кристаллизации» стихийного протеста в то время так и не наступило. Но немалое количество «маленьких людей» отличалось очень неустойчивым настроением и испытывало идеологический дискомфорт из-за внезапно обнаружившейся несостоятельности привычных догм и жизненных ценностей.

Некоторые пытались как-то выразить свое недовольство, но готовы были быстро раскаяться и вернуться в лоно коммунистической ортодоксии, а могли, не раскаиваясь, превратиться в отвергнутых всеми «борцов за правду», неожиданно обретших смысл существования в отрицании режима. Высказываясь спонтанно и ситуативно, такие люди сегодня ругали евреев как причину своих и народных бед, завтра «начальство», послезавтра лично Хрущева. Они то следовали за спасительными объяснениями официальной идеологии и объявляли все грехи системы пережитками сталинщины, то видели панацею в возвращении к сталинскому режиму с его ежегодными снижениями цен и «порядком».

Это глухое брожение умов и то, что принято называть «недовольством народа», имеющего, вообще говоря, в большинстве своем обыкновение «многозначительно безмолвствовать», начало превращаться в более или менее реальный политический фактор в результате ухудшения социально-экономической ситуации в стране на рубеже 1950-1960-х гг… В такие моменты неизвестно откуда и непонятно как толпа выделяет сиюминутных харизматических лидеров, которые ведут ее по дороге бунта и протеста. Спровоцировать беспорядки в таких ситуации — дело исключительно простое, достаточно одного-двух человек, готовых пострадать за народ, с отключенными «социальными предохранителями» и (или) ослабленным инстинктом самосохранения (иногда это могло быть результатом вульгарного опьянения), либо лично заинтересованных в беспорядках (освобождение товарища из милиции, корыстные интересы и т. п.), чтобы в людях из толпы заработали ассоциации, связывающие актуальную ситуацию с личными проблемами и недовольствами. Как результат появлялась готовность действовать, скрываясь за анонимностью и растворенностью в толпе.

В таких ситуациях власть обнаруживала, что воспитанная ею в ходе систематической идеологической обработки внушаемость населения, его открытость психологическому манипулированию (поиск «врагов» и т. п.) оборачиваются против нее самой. Что у нее нет монополии на такое манипулирование, а «сон разума», столь удобный для управления огромной страной, может быть использован любым демагогом в совершенно противоположных целях. Каждый раз с удивлением для себя власть открывала очевидную истину: зачинщиком и организатором массовых действий может быть не только она, в экстремальных ситуациях всегда найдутся люди определенного психологического типа, способные возглавить толпу и использовать подавленную пропагандой и особенностями социализации при коммунистическом режиме способность личности к самостоятельному восприятию действительности в совершенно противоположных целях. Не случайно, при поиске зачинщиков антигосударственных беспорядков властям никогда не удавалось найти своих действительных идейных противников. Большинство осужденных по таким делам случайно оказывались в водовороте событий, как правило, ни за кем из них не числилось антисоветских «грехов», вроде занятий антисоветской агитацией и пропагандой.

ГЛАВА 11. КРАСНОДАР-1961 (15–16 ЯНВАРЯ)

1. 15 января. 12 часов дня. Сенной рынок. Солдат Грень

Двухдневные волнения в Краснодаре начались с малозначительного эпизода на Сенном рынке. Главный участник инцидента — рядовой Василий Грень ушел в самовольную отлучку, прихватив с собой солдатское белье для продажи с рук. На рынке, как раз в тот момент, когда спрятанное под полой шинели белье по несчастью упало на землю, он попался на глаза военному патрулю. Солдат отказался пройти в комендатуру, начал сопротивляться, привлек внимание рыночного люда, который тут же проникся сочувствием к «солдатику». Сам Грень утверждал на суде, что толпу «о помощи не просил»[419]. Патрульных схватили за руки и дали возможность бесшабашному рядовому сбежать и спрятаться за корзины и ящики около торговых ларьков.

Хорошо знавшие рынок местные дружинники быстро нашли солдата и помогли патрулю доставить задержанного в комнату военной комендатуры (там же находился и оперативный пункт милиции). Среди дружинников оказался рабочий завода измерительных приборов комсомолец Васадзе, от которого, по всей вероятности, не раз доставалось рыночным пьяницам и хулиганам, а в возбужденной толпе, требовавшей освобождения «солдатика», — личный враг и антипод дружинника — двадцатитрехлетний Юрий Буянин. Уроженец города Краснодара с пятиклассным образованием он был осужден в 1956 году за грабеж к 15 годам лишения свободы, однако уже в 1959 г. его условно досрочно освободили[420]. Устроиться на работу Буянин не захотел или не смог и проводил свои дни в праздности и пьянстве. Васадзе несколько раз задерживал его за хулиганство. Представился случай свести личные счеты, и Буянин его не упустил — на короткое время он превратился в катализатор начинавшихся беспорядков.

Когда патруль вместе с прибывшим подкреплением попытался увезти задержанного Греня с рынка на машине, толпа, разогретая выкриками о том, что у солдата перебиты руки и ноги, а дружинник (Васадзе) ударил девушку, напала на командира дружины. В этом жестоком избиении (пострадавший был в тяжелом состоянии отправлен в больницу) первую скрипку играл именно Буянин[421]. Сведя личные счеты, он, очевидно, потерял интерес к происходящему и никакой активностью в последующих событиях не отличился.

Избиение Васадзе не удовлетворило толпу, собравшуюся у оперативного пункта. Она требовала освобождения Греня и выдачи патрульных солдат для расправы[422]. Чтобы утихомирить возбужденных людей начальник патруля отпустил Греня и предложил ему явиться в военную комендатуру, что тот впоследствии и сделал.

Инициатива и роль «мотора» беспорядков в это время перешли перешла к Николаю Остроуху, 25-летнему уроженцу станицы Елизаветинской Краснодарского края, имевшего на иждивении жену и двоих детей[423]. Этот малограмотный человек был в день событий пьян и впоследствии утверждал, что ничего не помнит. Однако попав в гущу событий, он действовал как бы по наитию и фактически направлял действия толпы. Остроух одним из первых напал на патрульного Паишева, участвовавшего в задержании Греня. Именно Остроух предложил «устроить демонстрацию» и вести Паишева по улицам города. В результате возбужденные участники беспорядков повернули к Красной улице, где находился штаб армейского корпуса и военная комендатура. Николай всячески привлекал внимание жителей к происходящему, время от времени выкрикивал: «Стой! Пусть народ видит», — и призывал повесить патрульного на ближайшем дереве[424]. Именно действия Остроуха положили начало стихийной самоорганизации толпы, но после того, как эпицентр событий переместился на Красную улицу, Остроух как будто исчерпал запас энергии и выпал из активного «ядра» бунтовщиков[425].