Таганский дневник. Кн. 1 - Валерий Золотухин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вчера читал Полоке, Щеглову[57], Кохановскому, Высоцкому свой окончательный вариант письма[58], одобренный Шацкой. Принято без единой поправки и признано талантливым. Убеждал Высоцкого, объяснял, почему ему нельзя категорически уходить из театра и надо писать письмо коллективу. Если сам не хочешь, давай я напишу? Высоцкий хочет заявить о себе кинозрителю. Он думает это сделать в фильме Хилькевича, в Одессе. Дай Бог, но у меня не лежит душа к этой затее.
Высоцкий обо мне: «Золотухин человек щедрый на похвалу… Он не боится хвалить другого, потому что внутри себя уверен, что сам он все равно лучше».
Сегодня Володя беседует с шефом. Интересно, чем кончится эта аудиенция…
13 декабря 1968Читаю Бунина и уже хочу писать под него. Черт возьми, какая точность, сжатость, эмоциональная вспышка в каждом рассказе. Академическая, аскетическая точность размера и прелесть языка. Удивительный мастер.
Вчера выездной «Добрый» в Тушино. Сегодня «Послушайте» и худ. Совет, кажется, по поводу Высоцкого.
На репетициях замучиваю шефа вопросами, а то он совсем разучился работать — кроме «конкретно» не знает ничего, я заставляю его фантазировать, вызываю на творчество… Сначала раздражается, а потом ничего, загорается…
14 декабря 1968Вчера восстановили Высоцкого в правах артиста т-ра на Таганке. И смех и грех. Мы прощаем его, конечно, но если он еще над нами посмеется… да и тогда мы его простим.
Шеф. Есть принципиальная разница между Губенко и Высоцким. Губенко — гангстер, Высоцкий — несчастный человек, любящий, при всех отклонениях, театр и желающий в нем работать.
Дупак. Есть предложение, предложить ему поработать рабочим сцены.
— Холодно.
— Реклама.
— Рабочие обижаются, что это за наказание, переводить наших алкоголиков к ним, а куда им своих алкоголиков переводить?
Венька — о гарантиях прочности, т. е. замене надежной и достойной во всех спектаклях.
Я молчал.
Письмо Высоцкого: «Сзади много черной краски, теперь нужно высветлять».
Галина Н.[59] Зазнался, стрижет купюры в кармане.
16 декабря 1968Понедельник.
Ходил с Кузей. Тепло. Плохо спал и Зайчику не давал. Вчера сказал Глаголину, что хочу попробовать «Пугачева». Начал играть Высоцкий Керенского. На спектакле был Гаранин с директором издательства, которое печатает книжку. Джавид договорился с Зайчиком. Будет рисовать ее с завтрашнего дня.
18 декабря 1968Среда.
С Зайчиком снова в КДС на «Медном всаднике». Панов за эти два дня потряс меня. Поехали к Власовым (балет Большого театра) и попали в другой мир: квартира их, ее отделка, обстановка, своеобразие убили нас наповал. Из кухни сделан бар, настоящий, со стойками. Туалет и ванная выложены черным и голубым битым кафелем, это так оригинально, что они держали двери в ванную открытыми, чтобы все видели. Кафель отражается в многочисленных зеркалах и получается лабиринт комнат, хотя всего две, самые обыкновенные, кооперативные комнаты, переделанные внутри на свой хозяйский лад. Проекционная и т. д.
А спальня — Боже мой! Не хотелось уходить. Домой мы прикатили в четвертом часу и долго с Зайчиком говорили, вспоминали, где мы только что очутились. Назавтра Зайчик стала двигать мебель в нашей комнате с места на место, но разве дело в перестановке?!
Но я пришел к убеждению, что это все-таки разврат (вот и теща икнула, значит, правда). Высоцкий назвал это — «все для человека», а я так думаю, что это «все против человека», хотя все мы стремимся к этому изо всех сил.
Кабалевский на съезде обложил песню Высоцкого «Друг» и радио, при помощи которого она получила распространение.
Комитет нашу картину «Хозяин» принял без единой поправки. Авторы пошли пьянствовать.
22 декабря 1968Вчера в «Современнике» обратился к администраторше: «Подождите до 7, если не придут студенты, я вас пропущу».
Оскорбился, хотел уйти. Но подумал, а что произошло?! Ведь не обижался же я 6 лет назад, когда меня выставляли. Я пробовал все варианты, чтобы пройти, а сейчас, видишь ли, надул губы. Нет, милый, надо оставаться самим собой, гордость тут ни к чему, ты приехал на спектакль почти из деревни и что же из-за фанаберии удаляться назад. Пошел к служебному, стали подходить дубленки, это киты.
Казаков. Старик, у меня столько родни пришло.
Табаков. Лучше всего билет купить, у тебя рубль пятьдесят найдется?
— Рубль найдется, а пятьдесят нет.
— Ну что-нибудь придумать можно, конечно… подожди минутку. Вышел. — Подойди, она тебе что-нибудь сделает…
— Вы предупредили ее?
— Да, да…
Администраторша. Что вы, один за одним? — Снова отошел, но думаю, ладно, суки. Зритель идет, меня узнает, улыбается, а я стою, пройти не могу. Снова к служебному. Еще одна дубленка. — О. Ефремов:
— Здорово. Чего здесь делаешь?
— Проникнуть хочу.
— А для чего палка?
— Для пижонства.
— А… ты к тому же и пижон… Ну сам знаешь, как это трудно. Подожди здесь. Идет с администраторшей: — Проходите на бельэтаж, я вас посажу.
Все хорошо, все нормально. А ушел бы?! Оскорбленное самолюбие, понятное дело — хороший театр, вот и трудно пройти, а был бы плохой, было бы легко, но я бы и не пришел.
30 декабря 1968Можаев хвастался в театре Любимову:
— Валерка первым номером, все стало на место… Заказывают вторую серию… Министр его хвалил…
Любимов. Можаич тебя хвалил, после ругани… Жене твоей я сказал, что это недоразумение, но вести себя так некрасиво… обижаться…
Левина. Эл. П. Очень ответственный человек звонил мне и сказал, что ты получишь премию за «Хозяина» за лучшее исполнение мужской роли… А может, и Государственную. Я, — говорит, — понял, что Золотухин, конечно, крупнее артист, чем Высоцкий… Он его начисто переиграл… Очень, очень ты ему понравился, это, — говорит, — лучшая мужская роль за этот год. Так что, жди премии…
Зайчик. А что же ты дерьмил все?.. Не люблю я в тебе, Зайчик, этого.
— Да ведь, действительно дерьмо. Ведь вот, что обидно, настоящее не видит свет, а за халтуру хвалят.
Любимов. Как они ни портили, а Можаев их вывез…
1969
7 января 1969Пушкин, идучи на дуэль, отдавал распоряжения по журналу, ничем его дневной распорядок не нарушался, он делал все то, что делал раньше, когда еще не висел дамоклов меч над ним. Уподобимся Пушкину. Будем жить, читать, писать, играть и покорно ждать. А что остается делать? Если думать, с ума можно сойти, а в деле, в занятии забываешься и отвлекаешься. Господи! Пощади, Господи!