Влас Дорошевич - Влас Михайлович Дорошевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И Магадэва создал венку, у которой всего было много, и венский стул, крепкий, из гнутого букового дерева, чтоб он мог выдержать ее тяжесть.
Потом он понесся в Испанию.
— Страна, где любят петь так же, как и драться. Мы дадим им женщину, которая своей пляской будет зажигать их кровь. Пусть в честь ее звенят серенады, — и это будет для них достаточным поводом кончать друг с другом добрым ударом навахи! Кроме этого, им ничего не нужно, разве только хорошую сигару! Наградим же их женщин умением крутить сигаретки!
Магадэва промчался и над сонной Турцией.
— Дома с маленькими окнами и таинственной тишиной внутри. Пусть в дыме кальяна пред их обитателями, словно греза после гашиша, предстанет одалиска, полуобнаженная, с дразнящим танцем, истомой и ленью в движениях. Пусть будут их женщины ленивы и страстны. Пусть они не делают шага из дома и в тиши гарема пусть разжигаются их мечты.
Все страны облетел Магадэва, везде шутя над людьми свою божественную шутку: создавая женщину.
— Все! — сказал он, утомившись.
— Ты забыл еще один город, — напомнил Брама. — Одесса, — она лежит на прекрасном берегу Черного моря.
— Кто населяет этот город?
— Люди разных племен.
— Так пусть же женщины этого города совмещают в себе качества женщин различных стран. Я устал творить. Возьмем по достоинству от каждой женщины и создадим одесситку.
И он создал ее, изящную, как полька, стройную, как еврейка, немного полную, как венка, чуть-чуть сентиментальную, как немка, с глазами, многообещающими, как венгерка, легкомысленную и изменчивую, как парижанка.
Так была создана женщина — эта шутка богов.
Совесть
(из ста китайских сказок)
Случилось это в давнишние, давнишние, незапамятные времена, когда и летописей-то еще не писалось! Случалось и тогда людям делать глупости, но никто их глупостей не записывал. Оттого, может быть, мы и считаем наших предков мудрыми.
В те незапамятные времена и родилась на свет Совесть.
Родилась она тихою ночью, когда все думает.
Думает речка, блестя на лунном свете, думает тростник, замерши, думает трава, думает небо.
Оттого так и тихо.
Днем-то все шумит и живет, а ночью все молчит и думает.
Каждая куколка думает, с какими бы пестрыми разводами ей выпустить бабочку.
Растения ночью выдумывают цветы, соловей — песни, а звезды — будущее.
В такую ночь, когда все думало, и родилась Совесть.
С глазами большими, как у ночных птиц. Лунный свет окрасил ее лицо бледным цветом. А звезды зажгли огонь в глубине ее очей.
И пошла Совесть по земле.
Жилось ей наполовину хорошо, наполовину плохо.
Жила, как сова.
Днем никто с ней не хотел разговаривать.
Днем не до того.
Там стройка, там канаву роют.
Подойдет к кому — тот от нее и руками, и ногами:
— Не видишь, что кругом делается? Тут камни тащат, тут бревна волокут, тут лошади ездят. Тут надо смотреть, как бы самого не раздавили. Время ли с тобой разговаривать!
Зато ночью она шла спокойно.
Она заходила и в богатые фарфоровые дома, и в шалаши из тростника.
Тихонько дотрагивалась до спящего. Тот просыпался, видел ее в темноте горящие глаза и спрашивал:
— Что тебе?
— А ты что сегодня делал? — тихонько спрашивала Совесть.
— Что я делал! Ничего, кажется, я такого не делал!
— А ты подумай.
— Разве вот что…
Совесть уходила к другому, а проснувшийся человек так уж и не мог заснуть до утра и все думал о том, что он делал днем.
И многое, чего ему не слышалось в шуме дня, слышалось в тишине задумавшейся ночи. И мало кто спал. Напала на всех бессонница.
Даже богатым ни доктора, ни опиум помочь не могли. Сам мудрый Ли-Хан-Дзу не знал средства от бессонницы.
У Ли-Хан-Дзу было больше всех денег, больше всех земли, больше всех домов. Потому люди и думали:
— Раз у него всего больше всех, — значит, у него больше всех и ума!
И звали Ли-Хан-Дзу премудрым.
Но и сам премудрый Ли-Хан-Дзу еще больше других страдал от той же болезни и не знал, что поделать.
Кругом все были ему должны и все всю жизнь только и делали, что ему долг отрабатывали. Так мудро Ли-Хан-Дзу устроил.
Как мудрый человек, он всегда знал, что надо делать.
Когда кто-нибудь из должников крал у него что и попадался, Ли-Хан-Дзу колотил его, — и колотил, по своей мудрости, так примерно, чтоб и другим неповадно было.
И днем это выходило очень мудро, потому что другие действительно боялись.
А по ночам Ли-Хан-Дзу приходили в голову иные мысли:
— А почему он ворует? Потому что есть нечего. А почему есть нечего? Потому что заработать некогда: он весь день только и делает, что мне долг отрабатывает.
Так что мудрый Ли-Хан-Дзу даже смеялся.
— Вот хорошо! Выходит, меня же обворовали, я же и не прав!
Смеялся — а заснуть все-таки не мог.
И до того его бессонные ночи довели, что Ли-Хан-Дзу, несмотря на всю свою мудрость, однажды взял да и объявил:
— Верну я им все их деньги, все их земли, все их дома!
Туг уж родные мудрого Ли-Хан-Дзу вой подняли:
— Это с ним от бессонницы. От бессонных ночей на мудрого человека безумье напало!
И доктора сказали то же. Пошел шум:
— Все «она» виновата! Если уж на мудрейшего из людей безумье напало, что же с нами будет?
И испугались все: и богатые, и бедные. Все жалуются:
— И меня «она» бессонницами мучает!
— И меня!
— И меня!
Бедные испугались еще больше, чем богатые:
— У нас всего меньше всех, значит, и ума меньше. Что же с нашими умишками будет?
А богатые сказали:
— Видите, как «она» бедных людей пугает, надо нам хоть за бедных вступиться!
И все стали думать, как бы от Совести отделаться. Но с кем ни советовались, ничего выдумать не могли. Жил тогда в Нанкине А-Пу-О, такой мудрый и такой ученый, что равного ему по мудрости и учености не было во всем Китае. Решили люди:
— Надо у него совета спросить. Кроме него, никто помочь не может!
Снарядили посольство, принесли дары и до земли много раз поклонились.
— Помоги от бессонницы!
Выслушал А-Пу-О про народное горе, подумал, улыбнулся и сказал:
— Можно помочь! Можно и так сделать, что «она» даже и приходить не будет иметь права!
Все так и
