Дочь Востока. Автобиография. - Беназир Бхутто

СВАДЬБА ВНУКА И ВНУЧКИ ДВУХ БЫВШИХ ПРЕМЬЕР-МИНИСТРОВ ШТАТА ДЖУНАГАД.

Нашелся и для меня подходящий заголовок:

СЕСТРА ПРИСУТСТВУЕТ НА БРАКОСОЧЕТАНИИ СЕСТРЫ.

Мы в семейном кругу решили отпраздновать свадьбу сестры как сугубо внутреннее дело семьи. Санам достаточно настрадалась, будучи втянутой против своей воли в политические бури, сокрушившие наше семейство. Она окончила Гарвард через два месяца после убийства отца. Ее приняли в Оксфорд, но она не могла сконцентрироваться на науках и вернулась в Пакистан. Для чего? Чтобы стать узницей или заложницей своей фамилии и своих родственных связей? Чтобы запереться на Клифтон, 70, любоваться, как ее мать и сестру таскают по тюрьмам и ссылкам? Чтобы жить одной, ибо братья остались в изгнании. Она никогда не стремилась расширять круг знакомств, ей не нравилось повышенное внимание, уделяемой ей потому, что она тоже Бхутто, ей досаждали постоянные толки о политике, праздные расспросы об отце. Она общалась лишь с горсткой друзей, которых знала с детства. К числу этих друзей принадлежал и Насер, учившийся в той же школе, что и Шах Наваз и Мир.

«Не женись на Санам, они тебя разорят», — предостерегали его дядья, когда он попросил их выступить в роли сватов. «Нет, я принял решение, — твердо заявил он. — Я люблю эту девушку и, какова бы ни была цена, не отступлюсь». И ему пришлось платить за свою верность. У властей множество средств давления на непослушных: налоговые проверки, необоснованные придирки, произвольные запрещения и отказ в разрешениях, внезапные отключения воды и энергоресурсов. Насер тоже оказался для них уязвимым. Он занимался телекоммуникационным бизнесом, продавал современное техническое оборудование — преимущественно правительству! Естественно, его мгновенно исключили из числа поставщиков, бизнес свернулся на три четверти. Они с Санам переехали в Лондон, где он фактически начал снова с нуля. Зато свадьба их удалась на славу.

Подняв над головами книгу Священного Корана, мы с матерью свели Санам вниз по лестнице на сооруженный в холле подиум ника. На Санам зеленое сари, цвета счастья.

— Принимаешь ли ты Насера Хусейна, сына Назима Аб-дул Кадыра в мужья себе? — спрашивает наш кузен Ашик Али Бхутто. Санам улыбается нам с матерью и ничего не отвечает, так как Ашик Али должен задать этот вопрос трижды в присутствии не менее чем двух свидетелей, чтобы быть уверенным, что женщина поняла и обдумала свой ответ. Вопрос повторяется еще раз. Ислам требует, чтобы женщина выходила замуж по своей доброй воле. Еще раз звучит вопрос, Санам выражает согласие и подписывает брачный контракт. Ашик Али выходит в соседнюю комнату, несет весть о согласии собравшимся там мужчинам. Маулъви читает Насеру брачные молитвы. Так моя сестра стала первой в роду Бхутто женщиной, вышедшей замуж по своему выбору.

Двое ближайших друзей Насера ведут его на помост к невесте. Друзья и кузины Насера держат над молодыми шелковый платок, как навес, им подносят зеркало. Я сдерживаю слезы, когда Санам и Насер глядят друг на друга в зеркало. По традиции в этот момент им следовало бы увидеть друг друга впервые в жизни.

Помост увит розами, ноготками, жасмином, воздух напитан ароматом цветов. Санам и Насер уселись на низенькую скамеечку, с синей бархатной подушкой, перед ними блюда с засахаренным миндалем, вызолоченными яйцами, грецкими орехами и фисташками, обернутыми серебристой фольгой. В серебряных канделябрах горят свечи, символизируя свет их жизни. Счастливо вышедшие замуж кузины Санам мелют над головами новобрачных сахар, чтобы жизнь их не теряла сладости. В воздухе звучат здравицы. Начинается праздник.

Мы с матерью сидим рядом с новобрачными, гости подходят с поздравлениями. Многие тоже побывали в заключении, еще носят следы перенесенных мучений: исхудавшие, бледные. Все они говорят мне, что я прекрасно выгляжу. Надеюсь, они не приукрашивают, хочу казаться несгибаемой, несломленной и ни на дюйм не сдавшей позиций. Хочу выглядеть так же, как выглядел отец, отправляясь в суд. Бормочу, что очень рада их видеть. Голову, конечно, держу гордо, но внутри трясусь.

Неужели придется вернуться в тюрьму? Мне ничего не сказали насчет их планов. Присутствует среди гостей и адвокат Муджиб, уже сообщивший мне, что на следующее утро у него назначена встреча с министром внутренних дел провинции Синдх. Так как мой срок заключения истекает на следующей неделе, то он собрался просить позволить мне остаться дома, на Клифтон, 70.

Гости отбыли, а я набрала журналов и газет, чтобы попробовать протащить их в камеру, если за мной приедут. Захватила бумажных платочков и средства против насекомых. Опять не спала всю ночь, беседовала с родственниками, с Самийей, написала письмо Питеру Гэлбрайту, старому своему знакомому по Гарварду и Оксфорду. Питер ведал делами Южной Азии в сенатском комитете по иностранным делам, как сообщила мне мать. Он недавно приезжал в Пакистан в служебную командировку, пытался посетить меня в тюрьме, но ответа на свой запрос не получил. Позже он рассказал мне о том, что произошло.

Рассказывает Питер Гэлбрайт, август 1981 года.

Я захватил с собой в Пакистан письмо от лидера меньшинства в комитете по иностранным делам сенатора Клэй-борна Пелла с просьбой разрешить мне свидание с Беназир. В пакистанском министерстве иностранных дел и в посольстве США я слишком не церемонился, однако толку не добился. Посольство наше тогда занимало в отношении Бхутто явно враждебную позицию. Военная администрация даже не ответила за запрос сенатора Пелла, как и на мои запросы. Хотя американское посольство всячески пыталось меня отговорить от контактов с Бхутто, я отправился на Клифтон, 70, чтобы навестить бегуму Бхутто. Выглядела она слабой, нездоровой, лицо бледное. Она очень беспокоилась за Беназир, уже пять месяцев удерживаемую в тюрьмах Суккура и Карачи.

Бегума Бхутто пригласила меня вместе с собою, Санам и Фахри посетить яхт-клуб. Когда мы покидали ее дом, она показала мне агентов службы безопасности, фотографирующих нас с помощью телеобъективов из припаркованных напротив фургонов. Я одарил их наиболее чарующей дипломатической улыбкой и помахал им рукой. Во время ланча думалось о Пинки, о ее судьбе, о том, каково ей в здешней тюрьме. Последний раз я видел ее в январе 1977 года, когда она, новоизбранный президент Оксфордского общества, задирала нос перед разинувшими рты студентами-новичками.

И вот, такой оборот событий, с трудом верится. Вернуться домой, чтобы увидеть, как отца свергли, арестовали, приговорили к пожизненному заключению и убили! И сама она в тюрьме, да еще в такой ужасной. Я часто занимался проблемами репрессированных правозащитников и знаю, что сними случается, но еще труднее это переварить, когда такое случается с личным другом. Покидая яхт-клуб, я передал бегуме Бхутто довольно длинное письмо неофициального характера, написанное предыдущим вечером.