Из боя в бой. Письма с фронта идеологической борьбы - Юрий Жуков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На Больших бульварах, как обычно, царствовала веселая бездумная комедия: в театре «Гомартэн» уже двенадцатый год бессменно шла веселенькая пьеса Марка Камолетти «Боинг–боинг», в театре «Жимназ» давала большой доход пустенькая комедия Марка–Шильбера Сова- жона «Утка с апельсинами», в театре «Антуан» с успехом демонстрировалась комедия Франсуаз Дорэн «Грязный эгоист», в театре «Грамон» — комедия Мишеля Андре «Два счастливых дурака», в театре «Потиньер» — пьеска- детектив Агаты Кристи «Мышеловка».
По–прежнему деньги текли рекой в карманы предприимчивых продюсеров, пристроивших на парижской сцене при попустительстве цензуры более чем рискованные спектакли, импортированные из США, — пресловутые «Волосы» и особенно грубейшее порнографическое представление «Ох, Калькутта!». На ту же ноту настраивались и владельцы многих других театров.
Это — картина привычная для западного театра: всё или почти всё на Больших бульварах подчинено заботе о том, как бы побольше заработать на желании публики развлечься. Творческий огонь теплится не здесь, а на окраи
нах Парижа — в небольших театрах, созданных в последние годы муниципалитетами пригородов, чаще всего теми мэриями, которыми руководят коммунисты. Эти театры, ориентирующиеся прежде всего на рабочую публику, вновь и вновь доказывают, что современный зритель способен увлечься, что называется, «высокой материей» и что вовсе не обязательно подлаживаться под низменные вкусы любителей механического смеха и «клубнички».
Но те, кто рассматривает театр лишь как источник дохода, не хотели об этом и слышать. Они ссылались на то, что многие театры Парижа, в том числе и ТНП, ставившие своей целью создать серьезный репертуар, понесли серьезный ущерб и оказались на грани банкротства [66].
Трудные дни переживал и другой известный театр — труппа Жан–Луи Барро и Мадлен Рено. Когда‑то, когда министром культуры стал писатель Андре Мальро, он предоставил в распоряжение этой знаменитой театральной четы отличный театральный зал «Одеон», который ранее использовался как филиал «Комеди Франсэз». В «Одеоне» Барро и Рено поставили немало интересных спектаклей, хотя среди них были и вещи спорные и даже подчас неудачные. Но вот грянули бунтарские события мая 1968 года, когда леваки захватили «Одеон» и вывесили над ним свой пиратский черный флаг и портреты Троцкого и Мао Цзэ–дуна — он превратился в их штаб–квартиру. Не очень хорошо разбиравшийся в политике Жан- Луи Барро выступил тогда в «Одеоне» с речью, обращенной к бунтарям, хотя они и разграбили его костюмерную и превратили театр в подобие хлева. Когда
события закончились, власти с неудовольствием напомнили Барро о его выступлении и отняли у него театр.
Оказавшись, что называется, на мели, Барро и Рено вернулись в мир «частной инициативы». Барро поставил удачный спектакль «Рабле» в помещении ветхого цирка «Элизэ–Монмартр», потом, поднакопив деньжонок, он и Рено перебрались на Большие бульвары в театр «Рекамье». Здесь они возобновили две свои старые постановки — Мадлен Рено играла в абсурдной пьесе «Ох, эти прекрасные дни!» Сэмюэля Беккета, о которой я однажды уже подробно рассказывал. Жан–Луи Барро выступал в не менее трудной для исполнения пьесе Жана Вотье «Борющийся персонаж». Он играл роль писателя–графомана, который снимает номер в гостинице, где он двадцать лет тому назад писал свое неудачное произведение, в тщетной надежде, что стены его помогут улучшить это произведение.
Писатель хорошо знает, что его творчеству — грош цена. Он сам насмехается над своим пышным, цветистым стилем. Но ничего не может с собой поделать: он отравлен ядом графомании. Кончается пьеса тем, что отчаявшийся писатель громит все, что есть в гостиничном номере, выкрикивая обрывки каких‑то рифмованных строк. Дежурный по этажу гостиницы выволакивает его в коридор, как быка, сраженного на корриде.
Этот спектакль — два часа двадцать минут безумного монолога и отчаянных жестов. Он требует от актера огромного напряжения сил. «Борющийся персонаж» Барро н полубезумная героиня Рено — близки по духу друг другу. Это образы страшного одиночества и безысходности. Увы, они отражают и невеселый итог многолетней деятельности этой выдающейся четы артистов, которые много сделали для развития театрального искусства Франции [67].
Почему же стали пустовать серьезные парижские театры? Одни театроведы во всем винят телевидение — обленившийся зритель‑де по вечерам «ввинчивается» в свой телевизор и не хочет никуда выходить; другие говорят, что беда в том, что билеты дороги; третьи обвиняют театры в том, что плох репертуар.
Реакционно настроенный критик «Фигаро» Жан–Жак Готье, подводя итоги сезона 1970/71 года, написал, что все идет своим чередом и что нечего‑де тревожиться: раз веселые, бездумные «бульварные» комедии по–прежнему пользуются успехом у зрителя, значит, все в порядке. Так было и так будет! Просто «широкая публика» отвергает театр размышлении и тревог, из которого зритель выходит «в состоянии угнетения». Можно подумать, что Готье слыхом не слыхал, что величайшим успехом в Париже в этом сезоне пользовалась проникнутая революционным духом постановка «1789 год» — пьеса, сочиненная и поставленная молодой, боевой труппой Арианы Мнушкиной в старом, полуразвалившемся цехе давно заброшенного патронного завода в Венсеннском лесу.
Успех Мнушкипой и ее молодых друзей весьма знаменателен. Этот коллектив сформировался еще в 1959 году из студентов. Он выступал поначалу как самодеятельный коллектив в древнем античном амфитеатре «Арена Лютеции». Показывали «Кровавую свадьбу» Гарсиа Лорки и спектакль «Чингис–хан». Потом этот коллектив вырос в театральную труппу. Ее первой постановкой были «Мещане» Горького. За «Мещанами» последовал «Капитан Фракасс» Филиппа Леотара по Теофилу Готье.
Жить и работать было невероятно трудно. Представления себя не окупали, и участникам труппы, которая присвоила себе гордое наименование «Театр солнца», пришлось пойти на службу: днем они зарабатывали на пропитание, а вечером играли в театре. Так было до 1967 года, когда на долю Мнушкиной и ее друзей выпал поистине сенсационный успех: они с блеском поставили пьесу английского драматурга Арнольда Уэскера «Кухня».
Действие этой пьесы происходило на кухне большого ресторана, причем все детали были воспроизведены с исключительной, подчеркнуто натуралистической точностью, и речь шла как будто бы о взаимоотношениях работников кухни. Но если вдуматься, то получалось, что в действительности перед вами раскрывается угрюмая картина «кухни» того общества, к которому принадлежат и работники этого ресторана, и его хозяева, и артисты, играющие их роли, и зрители, следящие за их игрой.
Я видел этот спектакль тогда же и могу засвидетельствовать: он явил собою подлинное театральное событие — молодой театр необычайно ярко и очень правдиво показал
поистиие драматическую социальную «кухню» современного буржуазного общества.
«Театр солнца» был единодушно признан и критикой, и публикой как один из лучших и наиболее многообещающих в Париже. За «Кухней» в 1968 году последовал поставленный столь же интересно, хотя и совсем в другой творческой манере — на этот раз в романтическом ключе — «Сон в летнюю ночь» Шекспира, и далее — весьма своеобразная, построенная на импровизации коллективная работа труппы «Клоуны». И вот теперь — поставленная в заброшенном цехе массовая постановка «1789 год».
Огромный, поистине громовой успех этой серьезной, глубоко драматической пьесы, которая также была коллективно сочинена участниками этой молодой неистовой труппы, полностью опровергал утверждения Жан–Жака Готье, будто широкая публика интересуется лишь веселыми комедиями и будто «над всем доминирует смех», как он писал в «Фигаро».
«Театр солнца» не располагал ни широкой рекламой, ни службой распространения билетов. Помещение ему удалось найти, что называется, у черта на куличках. Мы с корреспондентом «Известий» в Париже Сергеем Зыковым с трудом нашли в Венсеннском лесу заброшенный завод, на территории которого обосновались Ариана Мнуш- кина и ее друзья, — руководствовались при этом еле видными стрелками, которые прибили кое–где на столбах и деревьях сами артисты. Шел ливень. И все же со всех концов валом валила молодежь — живая, веселая, промокшая до костей, но счастливая, что вот удалось наконец добраться до «Театра солнца».
Это был весьма своеобразный, динамичный, боевой спектакль. Он воспроизводил драматические события Великой французской революции, и главным героем пьесы был народ. Действие происходило одновременно с четырех сторон — на подмостках, сооруженных под крышей цеха, а публика стояла посередине, активно вмешиваясь в действие, поощряя своими выкриками актеров, подпевая им, вместе с ними бросаясь на штурм воображаемой Бастилии, негодуя, радуясь, торжествуя и отчаиваясь.