Звезда морей - О’Коннор Джозеф

— Тут я с вами согласен, — произнес лорд Кингскорт.

— Так во что верят евреи, Грантлерс?

— Во многом в то же, во что верим мы сами, — ответил за него лорд Кингскорт. — Что мы должны относиться друг к другу по справедливости. Не обижать тех, кому и так несладко. Многие евреи на удивление добрые и человечные.

— А учителя в Винчестере говорят другое.

— Очень жаль, и тем хуже для этих глупых старых козлов.

Мальчик молча уставился в свою тарелку. Некоторое время тревожную тишину прерывал лишь стук вилок о тарелки. Казалось, сотрапезники ждут, пока кто-нибудь начнет разговор, но прошло несколько минут, а никто так и не заговорил.

Хрустальные люстры и блестящие тиковые колонны придавали салону вид парижского ресторана. Иллюзию нарушал лишь лязг цепи за иллюминатором.

— Кстати, Диксон, — сказал лорд Кингскорт, орудуя вилкой, — хотел сказать, что прочел ту вашу заметку. В «Нью-Йорк трибьюн». Ту, в которой вы любезно упомянули меня. Ваш ответ на мое дурацкое старое письмо. Мне показал его один из матросов того корабля, с которым мы встретились на днях.

— Пожалуй, я погорячился, когда писал.

— Вообще-то вы дали мне пищу для размышлений. Если можно так выразиться. Вы совершенно правы. Мы владеем столь многим. Это даже несправедливо. Вы высказали то, о чем я и сам думал.

Диксон смотрел на него, ожидая привычной насмешки. Но Мерридит не смеялся. Вид у него был изнуренный и бледный.

— М-м. — Граф покачал головой, скатал шарик из хлеба. Лорд Кингскорт обвел взглядом комнату, лицо его приняло странно-загадочное выражение, точно он вдруг запамятовал, как здесь очутился. — Если желаете знать мое мнение, лучшего народа во всем свете не сыщешь. Я об ирландцах. Прежде, до того как все полетело в тартарары, я всегда чувствовал себя в Ирландии как дома. — Он печально улыбнулся. — Жизнь ужасно несправедлива, правда?

— Мы сами сделали ее такой.

— Именно. Именно. Точно. — Он принялся жевать. — Знаете, я раньше думал: когда мне достанется старый добрый Кингскорт, я непременно наведу там порядок. По сравнению с тем, что было раньше. Хотя бы попытаюсь. — Он налил себе воды, но пить не стал. — Теперича этому не бывать. А жаль.

— Пап, — вставил Джонатан Мерридит, — «теперича» говорят неграмотные.

— Давайте о чем-нибудь менее грустном, — многозначительно произнесла леди Кингскорт.

— Извини. Опять я навожу тоску. — Он повернулся к сыну. — Шесть горячих папе за то, что он такой зануда. Каково будет мое наказание?

Мальчик поднял стакан.

— Еще лимонада королю!

Отец весело рассмеялся и направился к сервировочному столу. Взял кувшин, принялся наливать ли монад. Но то, что случилось в следующий миг, так огорошило Дэвида Мерридита, что он не сразу сообразил: виновата боль.

— Дэвид? — окликнула его жена. — Что с тобой?

Диксон вскочил, бросился к пошатнувшемуся Мерридиту. С сервировочного стола упало блюдо, его содержимое вывалилось на ковер. Лицо Мерридита усеивали капли пота. Дрожь пробежала по его телу, он ахнул.

— Что с вами, Мерридит? Вы бледны.

— Все хорошо. Ничего страшного. Проклятая изжога.

Диксон и графиня помогли ему подняться на ноги. Он вновь содрогнулся всем телом, оперся ладонями о стол.

— Пап?

— Может, послать за доктором?

— Не глупи. Подумаешь, несварение или что-нибудь в этом роде.

— Джонатан, милый, сбегай к доктору Мангану, посмотри, у себя ли он?

— Лора, я правда чувствую себя хорошо. Не устраивай оперетту, давайте лучше ужинать. Серьезно.

Он неловко сел и отпил большой глоток ледяной воды. Успокоительно отмахнулся от графини. Вытер лоб скомканной салфеткой.

— Как же здесь скверно кормят, — засмеялся он. — От такого и мертвый просрется.

Сыновья рассмеялись от облегчения и удовольствия, что папа сказал грубое слово.

— Дэвид, пожалуйста.

— Извини. Вы двое, вычеркните это замечание.

— Джонатан, будешь овощи? — спросил Грантли Диксон.

— Нет, спасибо. Я буду только пудинг.

— Об этом не может быть и речи, сэр, — нахмурилась Лора Мерридит.

Мальчику положили ложку разваренных овощей. Он потыкал их ножом, поморщился.

— У двух капризных джентльменов, которые отказываются есть овощи, завтра будет в два раза больше уроков, — пригрозил лорд Кингскорт. — После чего им завяжут глаза и заставят пройти по доске[93].

— Ненавижу уроки. Еще больше, чем девчонок.

— Вы когда-нибудь такое слыхали, Малви? Мальчик, который не любит учиться.

— Нет, сэр.

— Как вы думаете, что станется с таким мальчиком, если он не исправится?

— Не знаю, сэр.

— Знаете, черт побери, просто из вежливости умалчиваете. Вряд ли он многого добьется, верно?

— Да, сэр.

— Именно. Придется ему стать трубочистом, правда?

— Да, сэр.

— А кем еще он, по-вашему, станет? Лентяй, который не любит учиться?

Все, кроме Мэри Дуэйн, уставились на него.

— Пожалуй, будет торговать на улице овощами и фруктами, сэр. Как ходебщик.

Лорд Кингскорт искренне посмеялся такому предположению.

— Слышишь, маленький бездельник? Не одумаешься, будешь торговать на улице овощами и фруктами. Сладкие яблоки, миссус Пенни за дюжину, черт побери!

Мальчик нахмурился, резко отстранился от отца.

— Сегодня они занимались астрономией, — лорд Кингскорт взъерошил волосы сына. — Да только, боюсь, урок не пришелся тебе по вкусу. Тебе по вкусу только патока да тянучка. Но мы хотя бы попытались. Верно?

Мальчик кое-как разломил вилкой яйцо на четвертинки. Лицо его было цвета отцова вина.

— Джонс, — ласково сказала мать, — папа шутит.

Мальчик угрюмо кивнул, но ничего не ответил. Мерридит посмотрел на жену. Она устремила на него взгляд, который трудно было истолковать. Граф несколько раз порывался заговорить, но так ничего и не сказал.

— Вам есть куда пойти в Нью-Йорке, мистер Малви? — спросил Грантли Диксон.

— Нет, сэр.

— У вас там родня?

— Нет, сэр.

— Друзья?

— Нет, сэр.

Малви жевал, низко наклонив голову. Он ел как человек, знавший голод, человек, который считает еду удачей: ритмично, решительно, с мрачной сосредоточенностью, точно из часов провидения сыпался песок, и когда упадет последняя песчинка, у него отберут тарелку. Он ел не жадно, не глотал, едва успев прожевать, ведь это нецелесообразно: в спешке можно пропустить крошку. Руки его поднимались и опускались, словно у игрушечного барабанщика, от тарелки ко рту, от рта к тарелке, и пока они опускались, он глотал, чтобы, едва вилка снова поднимется ко рту, тот оказался пуст. Он жевал быстро, машинально, будто вкус его не заботил. О вкусе пищи он не задумывался давно. Порой руки его дрожали, лицо вспотело от натуги. Трудно это описать: перечитаешь — смешно. Но смотреть на это было еще труднее и отнюдь не смешно. Даже мальчики перестали смеяться, заметив, как ест Малви: казалось, никто из нас уже никогда не засмеется. Вспыхни в эту минуту салон, наткнись корабль на айсберг, Малви бесстрастно продолжал бы жевать, точно смерть, сидящая за столом.

— Быть может… — начала Лора Мерридит, но осеклась. Она впервые увидела, как ест голодающий. — Быть может, вы окажете нам честь и погостите у нас. Это будет чудесно, правда, Дэвид?

Она силилась не расплакаться.

Лорд Кингскорт взглянул на жену с ошеломленной благодарностью.

— Это будет просто замечательно. И почему я сам не догадался?

Малви замер, потупился. Возникло странное ощущение, будто воздух вокруг него обретает цвет.

— Я не могу согласиться, сэр.

— Нам бы очень хотелось, чтобы вы согласились.

Пока не освоитесь в Америке.

Графиня коснулась его исхудалого запястья.

— Нам бы правда этого хотелось. Вы оказали нам такую услугу.

На глазах гостя навернулись слезы, но он сморгнул их. Наклонил голову еще ниже, чтобы не видели его лица. Потянулся за стаканом, отпил мутном той воды.