Дом Для Демиурга. Том первый - Татьяна Апраксина

Как Мио и предполагала, выбирая платье, король пожелал прогуляться — и мокрый снег, и лужи под ногами ему не мешали. Герцогиня шла по левую руку от Анны, та шла под руку с его величеством, позади тащились королевские секретари, гвардейцы и прочая придворная публика, среди них остался и граф Агайрон. Вся эта пестрая толпа почтительно держалась на расстоянии шагов тридцати, а Ивеллион вел под руку юную девицу, беседуя о всякой ерунде.

Мио шла рядом, готовая вмешаться, если Анна допустит какую-то оплошность, но пока что графская дочка была безупречна. Сама почтительность, само обаяние — легкий трепет невинности, море восхищения и бездна внимания ко всему, что изволил изрекать король. Наконец-то король соизволил присесть на скамейку, усадил дам вокруг себя, шуганул пажа, подбежавшего с зонтом.

Блеклые голубые глаза все чаще останавливались на герцогине Алларэ, и та изображала то смущение, то восторг. Король рассказывал о военной кампании, в которой участвовал в молодости — вот уж нашел тему, но зато охать, ахать и восхищаться его мужеству можно было вдоволь. Прогулка, надо понимать, удалась: прощаясь, его величество пригласил дам посетить его еще через седмицу. Кивнув в ответ на глубокие реверансы, его величество подозвал пажа и отправился вдаль по дорожке. Дамы остались стоять, ожидая министра.

Мио с облегчением взяла подругу под руку.

— Милая Анна, ты была великолепна.

— Мио, — простонала в ответ вдруг побледневшая до снежного цвета, с серой мутью луж под глазами, девица Агайрон. — Я не хочу еще раз… не хочу…

— Уймись немедленно! К нам идет твой отец! — прошипела Мио, доставая из кармашка плаща флакон с нюхательной солью. — На, бери, быстро!

— В чем дело? — разумеется, спросил граф, с подозрением глядя на повисшую на плече у герцогини доченьку. — Анна?

Алларэ едва удержалась от того, чтобы хлестнуть агайрское бревно перчатками по лицу. Нашел время изображать из себя отца-исповедника, карающего грешницу. Анна и так на ногах еле-еле стоит.

— Граф, ваша дочь потрясена милостью его величества, — промурлыкала она. — Не будьте строги к ее душевному смятению. Разве не естественно для юной девицы благоговеть перед королем?

— О да, герцогиня, — серые глаза впились в лицо Мио, но после четырех лет романа с Руи алларка умела выдерживать любые взгляды. — Благодарю вас.

"Жаль, — подумала Мио, — что у тебя слишком много гордыни, чтобы выдать дочь за королевского бастарда. Ты метишь второй раз в зятья короля. На войне как на войне, министр Агайрон? Дочь — только очередной полк, который подтягивают из резерва?".

Герцогине Алларэ второй раз захотелось ударить графа по лицу, но уже не перчатками, а сжатым кулаком, повернув его в момент касания — как учил Реми…

Саннио старался, как мог. Он ревностно выполнял все распоряжения герцога, стараясь не медлить, не переспрашивать, держать лицо так, как учили. К сожалению, всю седмицу он был нужен Гоэллону каждый день и подолгу. Письма, выписки из библиотечных свитков и книг, поиск нужных сведений для учеников… и занятия со всей троицей. Последнее огорчало больше всего. Секретарь просто не мог смотреть им в глаза, а вынужден был сидеть в одной комнате, лицом к лицу, часами. И не только диктовать — рассказывать, отвечать на вопросы, улыбаться и шутить.

Он пытался держаться так, словно ничего не произошло; но все же не мог заставить себя, как раньше, задавать Гоэллону вопросы, да и, наверное, еще слишком во многом начал вести себя иначе, потому что герцог все чаще и чаще останавливал на Саннио тяжелый цепкий взгляд, но пока не говорил ни слова.

Будь мэтр Тейн постоянным гостем в доме герцога, присутствуй он на ежеутренних диктовках, на обедах и в поездках, он мог бы гордиться учеником. Пожалуй, только в эту седмицу Саннио не стыдился бы постоянного надзора. Он делал все безупречно, в первый раз за все время службы. Так, как учили.

Как раньше — не мог; что-то важное сломалось в королевском саду, и Саннио был бы рад не слышать разговоров короля, первого министра и герцога, не должен был слушать, но уши себе не заткнешь и воском не зальешь. Он слышал все, что сказал Гоэллон, и понял, что именно это герцог и планировал сделать с самого начала. А говорил — возьмет под защиту и устроит судьбу. Разумеется, господин не обязан посвящать секретаря во все планы, да и лгать может, сколько ему вздумается… и все же юноша чувствовал себя преданным. И предателем. Лучше бы герцог выгнал его в Убли, лучше бы Саннио сбежал от него в Сауре, тогда, у виселиц…

Лучше быть бродягой, чем участвовать в подобной подлости. Лучше скитаться и голодать, чем сидеть в теплом уютном доме, есть за одним столом с Гоэллоном и чувствовать, что кусок не лезет в горло, будто полит желчью.

Секретарь не знал, сколько еще продержится, сколько дней или седмиц сможет терпеть все, что происходило в доме, все это с самого начала продуманное и просчитанное предательство. Руи Гоэллон, Паук Гоэллон оказался ровно тем, что о нем говорили чужие люди: расчетливой тварью, не знающей ни пощады, ни чести. То, что увидел Саннио, было лишь маской, личиной для глупого мальчишки. Герцогу зачем-то понадобилось доверие секретаря, и он его получил, не слишком-то стараясь, надо признаться; а потом обманул.

От неподъемного груза собственной глупости тряслись руки. Поверил, доверился — кому? Интересно, были ли еще в Собране подобные дураки, или Саннио — единственный и неповторимый? Ну, впрочем, за другими дураками не нужно было идти слишком далеко. Достаточно спуститься на второй этаж и обнаружить их там, всех троих, мирно спящих в своих постелях. И все же Саннио был старше, а значит, первый приз на турнире глупцов принадлежал ему по праву.

Постоянная дрожь в заледеневших руках привела к ожидаемому результату: переписывая набело очередное послание, Саннио поставил жирную кляксу. Конечно, беды особой в том не было, ткани с тиснеными гербами в шкафу, что стоял в углу кабинета, хватало, нужно было подняться и взять новый лист, но это была первая в жизни клякса, а герцог стоял как раз между юношей и шкафом, и…

Саннио сидел, тупо уставившись на кляксу, чувствуя на щеке пристальный взгляд. Он все же попытался встать, и оказалось — напрасно. Вместо того, чтобы аккуратно поставить перо в подставку, он ткнул мимо, уронил деревянную штуковину на чернильницу, та, разумеется, опрокинулась, и густые чернила лениво, как сметана из плошки, поползли по столу.

— Так-так-так… — прокомментировал герцог. — Вполне закономерно. Саннио, а что, собственно, с вами творится в последние дни?

— Я пролил чернила, — развел руками юноша. — Я сейчас уберу.