Пси-фактор (СИ) - Лылык Екатерина

Из дневника Марты Лэйн 115 год от Перелома

Деревья плотной рощей тянулись к небу. Мягкая трава приятно прогибалась под подошвами, а дикие звери проносились мимо, нисколько не боясь человека. Им были безразличны двуногие. Как и четверке генно-модифицированных было наплевать, сколько животных их окружает. Их стремительный путь вел назад, в Леополис, в царство человеческой инфраструктуры и законодательной власти. В мир ожидаемых происшествий, где человек бережёт природу и творит мир на земле, возрождает виды, кормит каждое живое существо и не воюет за свои права. По крайней мере, именно таким видел Кирк идеальный человеческий мир.

Но стоило столкнуться с иной формой мировоззрения, прочувствовать угрозу его существованию, как все вокруг наполнилось противоречием. Казалось, чужое отношение к жизни схватило его за горло и душит, не дает дышать и думать, раз за разом возвращая мыслями в события прошедших суток. Кирк не раз видел смерть. Он знал, что такое взорванный ошейник, и понимал, что такое не случается без причины. Этот предмет защищал всех и вся от опасности, которую нес в этот мир каждый генно-модифицированный. Но, Кирк никогда не думал, что может быть иначе. Что можно убивать просто так, за наличие ошейника или иного генома, за другие взглядов на жизнь. Кому-то, оказывается, нравится жить иначе. Нравится выслеживать, убивать, заводить врагов и сталкивать их друг с другом ради минутной забавы и прогнозируемой выгоды. Кому-то нравится притворяться и подстраиваться, пряча внутри волчий нрав. Кому-то приходится работать зверем, заталкивая поглубже заячью душу. Человеческая масса, доселе казавшаяся однородной инертной субстанцией, вдруг предстала клоакой, кишащей заразой. Природа, которую с таким упорством восстанавливали, оказалось, приютила врагов системы. Что это, как не насмешка самой Вселенной? Мысли крутились в этом сумбуре уже который час. Злость медленно закипала. Кирк упорно ее давил, пытаясь найти хоть какие-то аргументы для спокойствия. Увы, единственным адекватным оказался совершенно аморальный — ему захотелось увидеть, как неизвестного врага растащат на запчасти муравьи. Как говорили древние, зуб за зуб — или палец за палец. Генетические коды тех архаичных нелюдей явно смогли бы послужить прогрессивному обществу. Мысли и мир наполнились красным.

Солнце садилось, подсвечивая облака всеми оттенками алого. Огромные деревья царапали верхушками низкие кровавые облака. Последние солнечные лучи очерчивали лес красными светящимися столпами, искрились на пылинках, углубляли тени. А потом резко стало холоднее. Облака потемнели и налились чернотой. Влажный ветер ударил по щекам, рассказывая по секрету, что совсем рядом пошел дождь.

— Привал, — скомандовал Кирк, сбрасывая свой перегруженный рюкзак наземь. — Берг, каково состояние батарей?

Его голос звучал глухо, тая в себе все сдерживаемое внутри раздражение. Взгляд скользнул по застывшей рядом Марте Лэйн. Шлем, снятый с умершего незнакомца, скрывал ее лицо, не давая даже отдаленного намека на то, в каком настроении эта женщина.

— Заряда должно хватить на двенадцать часов, — тихо проинформировал врач, сверяясь с показателями своего импланта. В отличие от Кирка Лаена, свои рюкзаки он опустил на землю осторожно, словно те были полны хрусталя. Порывшись в одном из них, извлек сух паек и, не раздумывая, распечатал.

— Должны успеть, — решил Кирк, отворачиваясь от Марты и поднимая взгляд к небу, — отдыхаем два часа. Юл на страже, разбуди меня через час.

Кович молча кивнул и, покосившись на застывшую рядом Лэйн, наконец сбросил с плеч свою ношу — разобранный экзоскелет. В отличие от Берга Лаена, он решил начать с воды, а не сух пайка. Опустившись на сырую землю, Юл жадно припал к фляге и буквально ополовинил ее в пару глотков.

Марта же не шелохнулась. Она вслушивалась в свои ощущения. Для неё мир молчал. Шлем не позволял услышать чужие мысли, внешние звуки казались чуть приглушенными. Это напоминало жизнь в Кальтэное, где её личная Вселенная сузилась до четырёх стен белоснежной палаты.

В то не столь отдаленное время единственными звуками ее персональной Вселенной и полной несвободы были те, что создавало её тело: дыхание, сердцебиение, собственный голос, иногда крик, порой всхлип. Среди них где-то на подсознательном уровне записались иные звуки: скрежет ногтей по стене, треск рвущихся волос или скрип до боли стиснутых зубов. Лязг замка и бесшумность тяжелой двери, свист резиновой дубинки в воздухе, или ее глухое постукивание по стене…

В тот день, когда Клэр впервые вывела Марту на улицу, она тоже заставила надеть шлем. Все для того, чтобы новоприобретенная игрушка не спятила.

Тогда Лэйн смотрела через затемненное стекло на небо и думала, что мир навсегда останется для неё невзрачным и серым, с отсветом отпечатков на выпуклом стекле.

Шутка ли, спустя пятнадцать лет опять видеть его приглушенным, вылавливать на шлеме мутные следы чужих пальцев и понимать, что вскоре Вселенная снова сузиться до четырёх стен очередной камеры в ненавистном Кальтэное.

Эта мысль словно музыкальный фон крутилась в её голове, а взгляд скользил вокруг, привычно задерживаясь на каждой поверхности. На каждом дереве и травинке, вылавливая признаки безопасности, или отсутствия таковой… она осмотрела лохматую макушку Юла, посеревшее в сумерках лицо Берга… напряженные плечи так и не пришедшего к равновесию Кирка.

Наверняка он сейчас ее ненавидит. Скорее всего, успел приравнять к напавшим на них пришельцам, еще и надумал поверх всякого.

Сожалела ли Марта о том, что раскрыла себя? Она не могла сказать стопроцентно. В тот момент она не принадлежала себе, а просто действовала по ситуации, как сотни раз до того. Скорее всего, некоторые натренированные в юности привычки не исчезнут даже спустя сотни лет. Сейчас Марта могла с легкостью обругать себя за то, что они все еще управляют её телом. Но вчера она не думала об этом. Просто старалась успеть, пока не стало поздно… И успела, и помогла, насколько хватило сил.

Увы, команда Кирка была не подготовлена к такого рода нападению и к таким типам оружия. И уж тем более никогда не имела дела с самым натуральным человеком и его абсолютно натуральным животным отношением к какой-либо жизни.

Печаль, вот что она чувствовала. Ее время уходило, утекало, как песок сквозь пальцы, быстро и неумолимо.

— Адъютант Лэйн, отдохните, — тихо вымолвил Берг, — правды в ногах нет, путь еще неблизкий, да и в Леополисе отдохнуть не дадут.

С этими словами он покосился на Кирка, развалившегося поверх спального мешка. Командир их поредевшего отряда прикрыл глаза и, похоже, пытался провалиться в быстрый сон.

— Увы, дорогой мой друг, я не смогу уснуть, — прошептала Марта. Встроенный в шлем микрофон исказил ее голос, добавил помех и скрипа.

— Тогда сядьте, — подал голос Юл. — Расскажите что-нибудь о прошлом.

— Что-нибудь? — Марта растерянно взглянула на него.

— Да, о днях Перелома или еще о чем-то интересном, о таком, о чем в книгах уже не пишут, — поддакнул врач и раскинул по земле свой спальный мешок. Жестом пригласил присесть.

Марта смутилась, а потом опустилась на жесткую ткань мешка.

О чем она могла рассказать им, о голоде, ядовитой воде? Или, может, о голой, пустынной земле? Чрезмерно жарком лете, от которого плавился старый асфальт в полуразрушенных городах? Или, может, поведать о костях животных, которые ценились дороже доживающих свой век гаджетов?

Кирк неожиданно открыл глаза и повернул голову в ее сторону. Его лицо не выражало абсолютно ничего: ни ненависти, ни заинтересованности, ни раздражения. Все же справился, успокоился.

Это хорошо, значит, обратный путь пройдет без ненужных разговоров. А может, он для нее лично, закончится где-то здесь.

Было бы хорошо, если бы ей позволили уйти. Но не позволят. Марта понимала это так же отчетливо, как и то, что на улице день.

— У меня было пять сестер, — начала она свой рассказ, — и девять братьев. Родителей у нас было много. По сути, каждый, кто жил в нашей общине и мог держать в руках топор, был для нас в равной степени отцом и матерью, братом и сестрой, товарищем и другом, единомышленником. У нас была огромная семья, которая в неделю съедала по несколько кабанов и парочку ведер кореньев. Мы были уверены, что миром правит разруха, в то время как некоторые города все еще сохраняли цивилизацию. Среди увенчанных сединами даже ходили поговорки типа «как встретишь пришельца, так спасешься от свободы» или «стены есть, да не у нас, наш мир лесом покрыт, чужой в четырёх стенах торжествует». Когда стала старше, я даже начала различать этих людей из высшего общества с их особенным миром. У них был другой запах, иные мысли. Странные и непонятные нам, потому что думали они другими образами и иными категориями. Употребляли абсолютно незнакомые нам слова.