Я умер вчера - Александра Маринина

– Было, – согласилась Настя. – Но к девяносто второму году это прошло. Переболела. Я пойду, Виктор Алексеевич, а то меня Уланова в коридоре ждет.

– Подождет, – неожиданно жестко сказал полковник. – Я знаю, что с тобой Заточный разговаривал насчет перехода.

– Да, – растерянно ответила она. – Он вам сказал?

– Нет, сорока на хвосте принесла. И что ты думаешь по этому поводу?

– Я не знаю. Как вы скажете, так и буду думать.

– А своего мнения у тебя нет?

– Пока нет.

– Тогда уходи. Поработай у Ивана, это тебе на пользу пойдет. Сейчас грядут трудные времена, Стасенька, в верхах в любой момент могут случиться большие перемены, а это повлечет за собой постепенную смену руководства в городе, потом и до нас доберутся. Я-то пенсионный уже, не забывай. Пересиди смуту под крылом у Ивана, а там посмотрим. Если отдел сохранится в нынешнем виде, вернешься, а нет – так и тебе нечего тут делать.

– Виктор Алексеевич…

– Все, иди к своей Улановой. Иди. Мне работать надо.

Он демонстративно полез в стол за бумагами и тут же уткнулся в них, словно в данный момент не было для него дела важнее, чем эти вот бумаги.

Утром, подавая мужу завтрак, Татьяна попросила:

– Стасов, ты можешь оказать своей беременной жене услугу?

Владислав удивленно посмотрел на нее и даже отложил вилку, которой уже нацелился было на аппетитные румяные блинчики с творогом, оставшиеся со вчерашнего дня.

– Я весь твой, моя королева, – наконец вымолвил он. – Повелевай.

– Мне нужен народный художник России по фамилии Фролов.

– Зачем? Ты хочешь заказать ему поясной портрет?

– Нет, я хочу задать ему пару вопросов. Стасов, еще три дня назад у меня для этого были оперативники, которым я могла это поручить, но сегодня у меня никого нет, кроме тебя и Насти. А Насте я вчера не смогла дозвониться, похоже, она дома не ночевала. Поэтому остаешься ты.

– Погоди, я не понял. Это что, по уголовному делу, которое ты уже передала?

– Именно.

– А что же следователь, который теперь его ведет? Пусть он сам этим занимается.

– Стасов, ты уже все забыл, – засмеялась Татьяна. – При существующей нагрузке у следователя руки до моих нераскрытых трупов дойдут еще не скоро, а поскольку дело уже далеко не свежее, то и вообще никто надрываться не будет. А у меня жуткий комплекс вины, потому что следствие велось вяло, и я хочу хоть что-то сделать, коль скоро у меня есть такая возможность. Следователь, кстати, не возражает, я с ним говорила. Так я могу рассчитывать на твою помощь?

– Таня, ты ставишь меня в тяжелое положение, – сердито ответил Стасов. – С одной стороны, ты – моя любимая жена и я не могу тебе ни в чем отказать, но, с другой стороны, я категорически против того, чтобы ты занималась работой, вместо того чтобы заниматься сохранением беременности. Сиди дома и дописывай книгу. Считай, что я тебе велю.

– Что ты делаешь? – переспросила она, приподнимая брови в удивленной гримаске.

– Ве-лю. В смысле даю указание.

– Ух ты! А ты окрутел, Стасов. Скажи-ка, ты помнишь известную истину о том, что все болезни от нервов?

– Ну, помню. И что?

– А то, что для сохранения моего душевного покоя я должна раскрыть убийство колдуньи Инессы. И у меня такое чувство, что я его уже почти раскрыла. Мне будет приятно осознавать, что я все-таки довела это дело до конца, даже находясь в состоянии глубокой беременности. Ну можешь ты мне подарить такой праздник или нет?

Стасов сердито молчал, энергично двигая челюстями и поедая один за другим симпатичные блинчики, убывающие с тарелки с космической скоростью.

– Стасов, у меня в запасе есть еще один аргумент. Я не могу дописывать книгу, пока не раскрою это убийство. Понимаешь, мозги не в том направлении работают. Зато если я его раскрою, то про это и напишу. Все равно у меня какой-то творческий застой получается. Я вчера перечитала то, что уже написано, и поняла, что для дальнейшего развития сюжета нужно еще одно преступление, позагадочнее. Как раз такое, как убийство колдуньи. Это послужит мне хорошим толчком. Ну как, уговорила?

Он отодвинул тарелку и вытер губы салфеткой.

– Наша Ира – чистое золото, а блины у нее – райские. Она поздно вчера явилась?

– Поздно, ты уже крепко спал.

– Как ей погулялось?

– Отлично. Дядя из «Бентли-Континенталя» сделал ей предложение. А в июне они собираются ехать в Майами купаться в океане. Стасов, не увиливай от ответа на прямо поставленный вопрос. Ты найдешь для меня художника Фролова или мне к Насте обращаться?

– Нет, погоди. Как это они уедут? А ты?

– А я останусь. Что тебя не устраивает?

– Но ведь я тоже уеду. И ты останешься совсем одна. Нет, так не годится.

– Годится, Стасов, все годится. Ничего со мной не случится, я не маленькая. Так я в третий раз спрашиваю: ты найдешь Фролова? Имей в виду, я все равно не успокоюсь. Сяду на телефон, буду обзванивать все творческие союзы живописцев и скульпторов и все равно найду. Но у тебя это получится быстрее.

Стасов быстро допил чай, посмотрел на часы и встал.

– Веревки ты из меня вьешь, вот что я тебе скажу, – проворчал он. – Найду я тебе этого Тинторетто. Но с одним условием.

– Никаких условий, – резко сказала Татьяна.

– Нет уж, голубушка. Я его найду и сам с ним встречусь, чтобы тебе не ездить никуда. Скажи, что я должен у него спросить.

– Меня интересует, когда и к какому психоаналитику он обращался.

– Ну вот, здрасьте, – протянул Стасов. – А при чем тут психоаналитики, если ты занимаешься убийством колдуньи?

– А она тоже психоаналитик. Просто прикидывалась колдуньей, чтобы клиентуру не отпугивать.

– Вон оно что… Ладно, золотая моя, все сделаю. Не скучай без меня.

Выйдя в прихожую, он натянул легкую куртку и взял «дипломат». Татьяна привычно подставила ему щеку для поцелуя, но Стасов, вопреки обыкновению, поцеловал ее в губы.

– Танюша, я сегодня, наверное…

– Да, конечно, – она вымученно улыбнулась, – ты опять поедешь к Лиле.

– Таня…

– Но я же не против, Стасов. Не надо все время извиняться. И потом, почему бы тебе не привезти ее к нам? Я по ней скучаю, раньше она бывала у нас почти каждый день.

– У нее трудный период. Раньше она не думала о том, что у нее будет братик или сестричка и она перестанет быть единственным обожаемым существом у нас, четверых взрослых. А теперь она… как бы это сказать…

– Ну не мнись, Стасов, – резко сказала она, – не надо меня щадить. Лиля настроена против меня?

– В общем… Да.

– Ну что ж, я должна была это предвидеть. В таком случае не следует еще больше ее травмировать и привозить сюда. Не забудь о моей просьбе.

Закрыв дверь за мужем, Татьяна вернулась на кухню и стала мыть посуду. И даже не сразу заметила, что плачет.

Ирочка снова убежала на свидание с женихом, и Татьяна потихоньку занималась домашними делами, когда позвонил муж. Услышав в трубке его голос, она подумала, что он уже разыскал художника Фролова, и порадовалась. Но, как выяснилось, радовалась она напрасно.

– Ты слышала о статье «Бешеные деньги»? – спросил Стасов.

– Нет, только о пьесе Островского, – пошутила Татьяна.

Она чувствовала себя виноватой за утреннюю вспышку и теперь ей хотелось разговаривать с мужем легким веселым тоном, чтобы показать ему, что вовсе не обиделась. Однако оказалось, что поводов для шуток не было. Какой-то шустрый журналист пособирал по миру сплетни и слухи и опубликовал «достоверные», на его взгляд, сведения о гонорарах, которые получают российские писатели. Татьяна Томилина была названа в статье одной из самых состоятельных окололитературных дам, гонорары которой составляют пятьдесят тысяч долларов за книгу.

– Что за чушь! – удивилась она. – Откуда это взялось?

– Из статьи.

– Это я понимаю, – нетерпеливо прервала Татьяна, – а слух-то такой откуда взялся? Эти цифры ничего общего с реальностью не имеют. Почему пятьдесят тысяч, а не сто, не двести?

– Танечка, это вопрос не ко мне. Ты когда-нибудь в интервью вопрос о гонорарах обсуждала?

– Да никогда! Ты что, шутишь? У меня с издательством подписано соглашение о том, что размеры гонораров являются коммерческой тайной и за разглашение и мне, и им грозит ответственность. Мне скрывать нечего, со всех моих гонораров налоги уплачены, но издательство не хочет, чтобы один автор знал, сколько платят другому. Это вопрос их политики поведения с авторами. И я их понимаю. Я и сама не хочу знать, сколько платят другим, потому что если окажется, что им платят больше, чем мне, я начну терзаться и завидовать. Начну думать, что я хуже пишу. Или что я глупее, и меня можно обманывать. Зачем мне эта головная боль?

– Интересно, – задумчиво сказал Стасов, – откуда же тогда появился этот слух? Он ведь должен на что-то опираться, на чьи-нибудь слова, например.