Избранное - Роже Вайян

Стачечный комитет принял следующее решение: участники демонстрации протеста построятся со своими плакатами и щитами в рабочем поселке, шествие должно направиться по Гренобльской улице, перейти мост и попытаться выйти на площадь Франсуа Летурно. На тот случай, если бы не удалось прорваться сквозь заградительный отряд охранников, предусмотрено было, что демонстрация, сохраняя полный порядок, остановится на набережной левого берега, напротив площади Франсуа Летурно, около входа в цех «Рационализаторской операции».

Министр и префект поставили себе целью во что бы то ни стало избавить Джонатана Джонстона — американского наблюдателя при ОЕЭС — от зрелища рабочей демонстрации. Поэтому требовалось установить непроницаемую преграду между левым и правым берегом Желины.

Большой мост и мостик, перекинутый через реку около рабочего поселка, были уже на рассвете заняты полицейскими отрядами.

В десять часов утра на Гренобльской улице, в пятидесяти метрах от баррикады, воздвигнутой рабочими у входа в поселок, полицейские войска устроили заграждение из грузовиков, под защитой сотни вооруженных охранников.

В полдень было установлено второе заграждение из грузовиков и отряда охранников в нижнем конце Гренобльской улицы, немного не доходя набережной. Небольшие отряды охранников расставлены были также вдоль всей набережной и у входа в цех «РО».

Предполагалось, что в половине третьего, закончив парадный завтрак и произнесение речей, власти направятся на площадь для осмотра американской выставки, а затем через главные ворота проследуют на территорию фабрики и пройдут к цеху «РО» по внутреннему мостику — наплевать, если и пострадает импровизированный цветник, устроенный мадам Таллагран вдоль набережной; обратно из цеха пойдут той же дорогой и, сев в автомобили, выедут из Клюзо по Лионской улице.

Тюрьмы в Клюзо не имелось. Пьеретту Амабль, Миньо и Кювро отвезли в жандармское управление, помещавшееся в старом городе, в бывшем здании мэрии, на вершине холма. Арестованных заперли в чьем-то служебном кабинете на втором этаже и поставили перед дверью жандарма.

Жандармский капитан, начальник местного управления, прекрасно помнил те дни, когда Визиль был председателем Комитета освобождения Клюзо; сам он был тогда лейтенантом. Предшественник его, уличенный в том, что он руководил карательными операциями против партизан, был расстрелян.

С тех пор Визиль отошел от коммунистов — по крайней мере так полагала полиция, знавшая от своих шпиков, что Миньо требовал исключения Визиля из партии. Визиль был теперь помощником брандмейстера добровольной пожарной дружины и спокойно принял приказ о привлечении пожарников к охране порядка, отданный вчера мэром города. Но ведь могли появиться новые Визили — население города вопреки всем расчетам оказалось чрезвычайно возбудимым.

Словом, на всякий случай жандармский офицер приказал обращаться с арестованными деликатно. Подчиненные выполнили его приказ с полной готовностью — большинство из них были женаты на местных жительницах и боялись возмездия. Для всех троих арестованных притащили мягкие кресла, раздобыли им бутерброды, сигареты, вино, принесли все имевшиеся в жандармерии газеты, положив сверху лионскую демократическую газету.

Все утро заключенные мало беседовали между собой, хотя на это не был наложен запрет.

С первой же минуты ареста Пьеретта и думать позабыла о перипетиях этой ночи, которые так потрясли Бомаска и вызвали такую страшную сцену. Дикие вспышки страстей оставляют в наших мыслях слабые следы, само их неистовство не укладывается в рамки обыденной жизни. Память о них стирается быстро, как воспоминания о пьяных скандалах или припадках буйного помешательства, которым и сродни эти исступленные порывы. Как только арестованных заперли в жандармерии, Пьеретта задремала, откинувшись на спинку кресла.

Миньо, напротив, нервничал, вставал, садился, опять вставал, шагал по комнате. Брал в руки газету, но не мог прочесть ни одной заметки до конца — он все время думал о жене.

— Так я и знала, что дело этим кончится! — воскликнула она, когда к ним явились полицейские.

Однажды, когда Раймонда гостила в Лионе, она проходила мимо тюрьмы Сен-Поль и видела, как у тюремных ворот толпятся со свертками и узелками жены заключенных, ожидая свидания. Ну уж нет, извините, она достаточно натерпелась и на такое страшное унижение ни за что не пойдет! Когда полицейские уводили Миньо, она крикнула ему вслед:

— Пожалуйста, не воображай, что я буду ходить к тебе в тюрьму на свидания. Пусть тебя навещают твои милые приятели, не стану вам мешать!

Миньо не мог надивиться, какая у него подлая жена! Он ловил себя на самых злых мыслях: он будет сидеть в тюрьме, а она не вынесет «позора», у нее начнутся буйные припадки, и на этот раз ее отправят в сумасшедший дом. Однако ему становилось стыдно, он корил себя. Но ведь только таким способом можно было разрубить этот гордиев узел — покончить с неудачной личной жизнью. И тут же он упрекал себя за то, что думает о своей личной жизни, в то время как местная партийная организация обезглавлена и трудящиеся города Клюзо, лишившись своих руководителей, могут выразить свой гнев какими-нибудь беспорядочными выступлениями и, чего доброго, поддадутся проискам провокаторов. Затем Миньо стал упрекать себя за свое недоверие к другим коммунистам: «В партии каждый человек необходим, а незаменимых нет». Впрочем, мы уже знаем, что он отличался необыкновенной совестливостью.

Кювро, сидя у дверей, разговаривал с жандармом, у которого дочь была замужем за слесарем, работавшим на фабрике, причем тому тоже грозило увольнение. Кювро объяснял жандарму, путем каких махинаций фабрика в Клюзо попала под контроль международного капитала, а французское правительство под контроль американцев.

— Правильно говорите, господин Кювро, — соглашался жандарм. — Очень даже правильно…

Кювро перешел к вопросу о необходимости восстановить торговые отношения между Западом и Востоком.

— Правильно, господин Кювро, — согласился жандарм. — Пускай Франция отпустит Китаю эти самые паровозы.

Пьеретта проснулась лишь в одиннадцатом часу утра. Миньо поделился с ней своими сомнениями. Пьеретта отвечала невпопад, настороженно прислушиваясь к смутному шуму, доносившемуся из города.

Окно той комнаты, где заперли арестованных, выходило во внутренний двор жандармерии. В половине двенадцатого поднялся переполох, и они увидели, как со двора двинулись жандармы — несколько взводов; все были в касках и вооружены карабинами. Жандарм, стороживший арестованных, ненадолго отлучился и, вернувшись, сообщил, что в верхнем конце Гренобльской улицы только что произошла серьезная стычка между охранниками и рабочими.

Молодые парни стали швырять камни в заграждение из грузовиков, поставленных напротив баррикады, закрывавшей вход в рабочий поселок. Охранники открыли стрельбу, желая очистить отрезок улицы перед своими грузовиками, но через некоторое время молодежь снова бросилась на заслон, вооружившись булыжниками. Охранники опять дали залп. С той и другой стороны имеются легкораненые.

Жандарм возлагал всю ответственность на охранников. Разве можно рассчитывать, что они мирно «уладят дело». Никогда еще так не бывало. Им ведь дают наградные всякий раз, как бывает стычка, вот они и стараются.

В половине первого жандарма вызвал к себе бригадир. Возвратившись, он извинился и объявил арестованным, что придется запереть их, потому что другой жандарм, который должен был сменить его, послан на подмогу охранникам и неизвестно когда вернется, ну а ему очень хочется есть, и он сбегает в казарму — перекусит на скорую руку. Отправляясь подкрепиться, жандарм действительно запер дверь снаружи на ключ.

— Теперь и нам можно будет выбраться отсюда… — сказал Кювро.

— Внизу, у лестницы, стоит караул, — заметила Пьеретта.

— Верно, — согласился Кювро, — но соседняя комната — угловая и оттуда из окна можно выбраться на крышу того дома, что стоит ниже по склону, — до нее и двух метров не будет…

— А как же мы из нашей-то комнаты выйдем?

— Приналяжем на дверь, двинем чуток плечом и высадим… Наличники-то гнилые…

— Но ведь это побег из-под стражи, — сказал Миньо.

— А легко-то как! Детские игрушки! — соблазнял Кювро. И он осторожно налег на дверь.

— Нет, нет! — воскликнул Миньо. — Побег со взломом запоров противозаконное действие. Это равносильно переходу на нелегальное положение!.. Это противоречит теперешней политике партии.

— Противозаконное действие? — повторила Пьеретта. — Наш арест — вот это действительно противозаконное действие. Давай, Кювро!

Кювро нажал поэнергичнее, и петли почти тотчас же выскочили из прогнившего дерева. Кювро поспешил подпереть выломанную створку плечом, чтобы она, упав, не загрохотала. Первой вышла Пьеретта, за ней — Миньо, а последним — Кювро; он осторожно прислонил дверь к косяку. С лестницы поднимался гул голосов — там разговаривали жандармы.