Верность - Адриан Романовский

Прочитав, печально улыбнулся:

— Мобилизация всех способных носить оружие, так это раньше называли. Пустая затея — никто не пойдет «под знамена земской рати». Ночью, вы сами видели, устраивают облавы. Утром толпами ведут «рекрутов» в казармы. Они разбегаются. И опять облавы… Какая-то глупая игра! Или вот наш адмирал пишет: «С 23 сего августа объявляю полную блокаду побережья от мыса Басаргина до бухты Успенья. Запрещаю плавание всех судов, в том числе и парусных джонок. Нарушителей уничтожать артиллерийским огнем». Попытка с негодными средствами! Объявить блокаду мало! Надо её поддерживать. А для этого у нас судов нет.

— Как нет? — со смешком возразил Волчанецкий. — Смотрите, вот даже судно второго ранга появилось! «Портовый ледокол «Байкал» переименовывается в канонерскую лодку 2 ранга, командиром её назначается капитан 2 ранга Ильвов, вольнонаемная команда зачисляется на военную службу».

— Вы думаете, Ильвову повезло? Зачисленная на военную службу команда разбежится, останется один Ильвов, да вот ещё ему таких матросиков из офицеров пришлют!

И он протянул Волчанецкому приказ по земской рати № 5, где объявлялось, что канонерской лодки «Маньчжур» мичман Багговут разжалован в рядовые за отсутствие чести и достоинства офицерского звания».

— Вот они, наши молодые офицеры!

— Это один такой, Адольф Карлович. Я его знаю. Но среди его сверстников есть и герои. Вот, прочтите.

Дрейер прочел:

«Объявляю благодарность канонерской лодки «Батарея» мичману Петину за проявленное им геройство в пятичасовом бою в заливе Святой Ольги и при обратной посадке отбитого красными десанта 4-го Уфимского имени генерала Корнилова полка».

Покачав головой, сказал:

— Ох уж эта Святая кровавая Ольга! И чего было туда лезть? — Через минуту он встрепенулся: — Смотрите, Петр Петрович! Вот это да! Под занавес произвели! И Алексей Александрович молчит, в погонах каперанга расхаживает. А он, оказывается, уже «его происходительство»! Сумасшедший дом какой-то!

Волчанецкий с удивлением прочел приказ о том, что «постановлением совета министров и приказом воеводы земской рати» капитан 1 ранга Подъяпольский производится в контр-адмиралы «со старшинством 1 сентября сего года». Положив приказ, он скользнул глазами по лейтенантским погонам командира. Дрейер это заметил:

— Лучше, господин прапорщик, быть царским лейтенантом, чем опереточным адмиралом. Алексей Александрович, видимо, сам того же мнения. Поэтому и остается при своих старых погонах.

Волчанецкий смущенно молчал. В каюту через открытый иллюминатор ворвались звуки бравурного марша. Ухал большой барабан.

— Провожают, — сказал Дрейер. — Может, сходим посмотрим, Петр Петрович, как отбывает в безрассудный по ход Сибирская добровольческая дружина?

У пассажирского причала колыхалась толпа. Преобладали военные, но много было и дамских шляпок. На высокий борт «Томска» во главе с генералами Пепеляевым и Ракитиным взбирались дружинники: 750 офицеров, военных чиновников и солдат. Многие были навеселе.

Наконец трап подняли, «Томск», отдав швартовы и выбрав якорь, задымил и начал разворачиваться под торжественные звуки Преображенского марша.

Знают турки нас и шведы,

И про нас наслышан свет.

На сраженья, на победы

Нас всегда сам царь ведет, –

ревели трубы оркестра, выстроенного на причале. «Томск» тронулся и стал набирать скорость. По его палубе и по причалу катилось «ура», махали платками, фуражками, многие плакали.

Обгоняя пароход, лихо прошла назначенная его конвоировать канонерская лодка «Батарея». Огромный андреевский флаг, белизна матросских форменок, длинные стволы надраенных до блеска пушек. Из двери машинного отделения «Томска» на военный корабль угрюмо смотрели два кочегара.

— Ой вы, каиновы дети! На кого же орудья эти? — сказал с горечью один из них. — Однако, Петро, делать нечего. Пошли на вахту!

Они не подозревали, что пройдет несколько месяцев и на их судно поставят такие же пушки, а на гафеле поднимут красный военный флаг.

Дутиков, упорно искавший в эфире русские радиопередачи, наконец был вознагражден. Высокая антенна «Адмирала Завойко» позволила ему через отчаянный писк работавших по соседству судовых и береговых радиостанций принять отрывки адресованных в Петропавловск депеш:

«…Генералу Полякову… остаться всем отрядом в Петропавловске Беспрекословно подчиниться особоуполномоченному… интересах обороны необходимо строгое военное объединение Случае невыполнения виновные будут преданы военному суду… ближайшие дни «Магните» отправляется батальон смерти Главной задачей десант Усть-Камчатске… Рябикова держите заложником… прекращения вооруженной борьбы… Председатель правительства Меркулов».

Дутиков с торжеством принес командиру принятую радиограмму. Клюсс и Павловский решили обсудить её в кают-компании, постараться выяснить, кто такой Рябиков и почему он оказался заложником. Но никто из экипажа «Адмирала Завойко» этой фамилии никогда не слыхал.

— Наверное, один из партизанских командиров. Попал к ним в плен, бедняга. Чем ему можно помочь? Даже поддержать его морально у нас нет средств, — с горечью сказал Глинков.

— К сожалению, ты прав, — согласился Павловский, — но мы можем сделать другое. У меня есть предложение, товарищи: собрать лишнюю одежду и сколько можем денег для отсылки в Россию. Ведь там сейчас и холодно и голодно. А мы здесь лишений не терпим.

Все горячо поддержали предложение комиссара. В заключение высказался командир:

— Из этой перехваченной радиограммы одно совершенно ясно. И это не прочтешь в газетах: на Камчатке белым плохо, там началась партизанская война. Оставленное нами в Калыгире оружие пущено в ход, да и не только это оружие. Бирич сидит в Петропавловске и на свои рыбалки в Усть-Камчатске попасть не может. Там власть партизан.

— Вот бы нам сейчас погрузить уголь, снабжение для партизан и выйти в Усть-Камчатск, — подал реплику штурман. — Вот это была бы помощь!

Все примолкли, ждали, что на это скажет командир. Из золоченой рамы на них ясными голубыми глазами смотрел адмирал Завойко. В его взгляде Беловесций прочел и решимость, и уверенность в себе, и какую-то еле заметную доброжелательную усмешку. Так, наверно, в тяжелые дни петропавловской обороны Василий Степанович смотрел на своих волонтеров, многие из которых впервые взяли в руки боевое оружие. «Как и сейчас многие партизаны, — подумал штурман. — Но почему молчит наш командир?»

Клюсс обвел строгим, требовательным взглядом офицеров и взъерошил растопыренными пальцами свою седеющую шевелюру. Как обычно, голос его был тверд:

— У меня давно такое желание, но после провала Камчатской экспедиции положение изменилось. Нет у нас для этого денег, вооружения и людей. Чтобы уйти отсюда, надо прежде всего расплатиться с кредиторами. Да и не можем мы уйти без распоряжения центральной власти, которая уже поставила нам здесь определенные задачи. Так что пока, товарищи, нужно нести свою службу здесь, в Шанхае, честно и нелицемерно…

— А что ещё известно о происходящем на Камчатке? — спросил ревизор.

— Есть довольно подробные сведения от моряков, пришедших в Циндао на «Кишиневе». Известно, что большую часть отряда Бочкарева «Кишинев» оставил в Охотске, который белые заняли после жестокого ночного боя. В Петропавловск на «Кишиневе» прибыл отряд сто двадцать человек, а также ещё сколько-то на «Свири» и «Взрывателе». Местным коммунистам и сочувствующим пришлось уйти в сопки, Петропавловск белые заняли без выстрела.

— Почему? — спросил Беловеский.

— Мало было защитников, плохо вооружены, не обстреляны. Да и японский транспорт «Канто» с морской пехотой там стоял. Вот если бы, как мы с Александром Семеновичем хотели, там было сотни две ольгинских партизан да мы с вами, тогда другое дело. Петропавловска бочкаревцам бы не видать. А Ларк всё медлил, и в конце концов «Ральфа Моллера» туда послали — с товарами, без людей, да еще под английским флагом.

Комиссар нахмурился:

— Да, крупная сделана ошибка.

— Ну а белые как там? — спросил Григорьев. — Сидят в Петропавловске?

— Сидят. Занялись арестами. Арестовали человек двадцать и под конвоем на «Кишиневе» отправили во Владивосток. Затем провизию стали везде реквизировать. Чурина и американца Витенберга даже обобрали. Видно, плохо у них с продовольствием. Большой лесной пожар ещё был…

Командир встал. Все разошлись в задумчивости. Потрясла трагичность событий, происходящих далеко в скалистых заснеженных камчатских горах и тундре, в крае, который все успели полюбить. Борются там, а они ничем не помогли, хоть и была возможность. «Ральф Моллер» не дошел. Ларк не доехал…