Лед - Владимир Кузнецов

Он замолкает. Патрик задумчиво трет подбородок, глядя как танцует пламя. Кажется, в нем нет топлива — огонь словно рождается в паре сантиметров над потемневшей от жара землей.

— Значит, мы вынуждены остаться здесь?

Таэбо молчит. Руа скашивает взгляд на свою руку, задумчиво глядя, как играет бликами костра перстень.

Никогда раньше, даже с самого жестокого похмелья, он не просыпался так тяжело. Казалось, в голове бьют огромные медные колокола, а горло и рот полностью засыпаны песком. Глаза под веками саднили и чесались, сами веки не могли открыться, словно их склеили. Все тело болело, но сильнее боли было чувство онемения, постепенно сменявшееся миллиардом булавочных уколов, пронзивших тело.

На веки легло что-то влажное и теплое, несколько раз пройдя от носа к виску. Потом кто-то осторожно потянул их пальцами, заставляя открыться. Свет болезненно резанул по зрачкам. Вокруг были только размазанные пятна — голубое на белом, кое-где с серыми вкраплениями.

К нему обратились — чужой голос звучал в ушах гулко и размыто. Пришлось напрячься, чтобы разобрать слова. Ясность не принесла понимания — язык был чужим, незнакомым.

— Where am I? — эта простая фраза далась с огромным трудом и вышла едва ли разборчивой. Чьи-то пальцы, удивительно неестественные и скользкие, раскрыли ему губы, вставив в рот какую-то мягкую трубку. Из трубки тонко полилась теплая вода. Несколько судорожных глотков вызвали спазм и приступ кашля, но потом все пошло лучше. Вода принесла облегчение, немного осадила шум в голове и жжение в кишках.

— Where am I? OЫ suis-je? — в этот раз получилось вполне разборчиво. Но ответ снова прозвучал незнакомо, вызвав боль в висках и звон в ушах, словно ему кричали в ухо через мегафон.

— Cut it out! — очень захотелось зажмуриться и закрыть уши, но руки валялись бессильными тряпками, отзываясь только колючей болью. Снова что-то ответили, снова ни слова нельзя было различить. Потом, что-то кольнуло в основание локтя — чуть сильнее, чем раньше. И снова наступила темнота.

Второе пробуждение было более легким. В голове немного шумело, но в этот раз глаза открылись легко, а свет уже не ранил так сильно. Возможно потому, что в комнате было темно. Только небольшая лампа горела где-то в стороне.

— You're awake, — раздалось справа.

— Jenny? Jennifer, is it you?

— Yes, daddy.

— Thank Shango, you are here! Where are we?

— Don't think Shango has anything to do with this. Мы дома, папа.

Петр поворачивает голову, видя свою дочь на соседней койке. Тихо попискивают аппараты рядом, дежурный медбрат обеспокоено поднимается со своего места и идет к ним. Теперь картинка обретает объем и глубину — больничная палата интенсивной терапии, выкрашенные голубой краской стены, рыжий кафельный пол, белые застиранные ширмы между койками. Мутные окна, за которыми чернеет сырая, ветреная ночь. Русская речь постепенно становится понятной, хотя еще и требуются усилия, чтобы переключиться на нее после английского.

— Мы дома, — Петр откидывается на подушку, не обращая внимания на недовольное ворчание медбрата. Когда тот уходит, Женя, повернувшись к отцу, тихо шепчет:

— Как мы сюда попали? Я думала…

Петр поворачивается к ней. Теперь, когда она лежит на левом боку, он видит, массивную повязку, покрывающую плечо — и то немногое, что осталось от левой руки. Горло сдавливает новый спазм.

— Мы… Я… В Кубке был способ… Мощный артефакт, способный вдохнуть жизнь в наши тела здесь. Иначе было нельзя. Я думал, он исправит все…

— Понимаю, — кивает девочка, приподнявшись на локте. Это хорошо, что мы дома, правда?

Петр молчит. Сейчас он не думает о том, прав ли он был в своих прошлых делах. Сейчас он думает о том, как поступить правильно в будущем. И уже точно знает, с чего надо начинать.

— Завтра мы увидим маму, — произносит он, бессильно переворачиваясь на спину. Даже лежать на боку пока слишком тяжело — кружится голова и начинает тошнить.

Наверняка, жена знает, где они. В машине были документы, даже бумаги на развод. Если они в Твери, она наверняка тоже. В гостинице или у друзей… Что он ей скажет? Что он может сказать после всего того, что уже было между ними? После всех тех разрушений, презрения, отторжения? Петр не знал. Но чувствовал кольцо на безымянном пальце правой руки. Перстень кубка или обручальное? Сегодня — суть одно и то же.

Глава XIV — Разум

«Монреаль Варлокс» — «Флеймин Тайгерс оф Калгари», Финал Кубка Стенли, первая игра. Май, 16-е

Это стоило того. Каждый вдох, каждое усилие, приложенное на пути, все лишения и переживания. Теперь, как никогда близко, была победа — и ощущение это пьянило и захватывало. Уже не важным был сам результат — куда больше заставляла трепетать предстоящая схватка. Решительная, неожиданная и бескомпромиссная. Кто мог предсказать, что противником «Варлокс» в финале будут никогда не блиставшие достижениями ребята из Калгари? Они долгое время пребывали в тени «Эдмонтон Сталкерз», выбившихся в лидеры лиги благодаря сверхмощному дуэту агента Уэйна Грецки и рекрута Марка Месье, которые принесли клубу два кубка подряд в предыдущих сезонах. Столкновение Калгари и Эдмонтона прозвали Битвой за Альберту — по имени провинции в которой расположились оба города. Это и правда была битва — с кровью и жертвами, с темным колдовством и игрой по принципу «все средства хороши». Но решающий гол в серии из семи тяжелейших игр в финале дивизиона был своего рода насмешкой судьбы — защитник Эдмонтона Стив Смит, шотландский переселенец, ставший рекрутом за долги семьи, передал неудачный поперечный пас вдоль ворот. Шайба задела конек вратаря Гранта Фюра и влетела за линию. Это случилось на пятой минуте третьего периода, но все усилия Сатлкеров сравнять счет не увенчались успехом. Газеты судачили о ловком худду-операторе тигров, сумевшем на доли секунды завладеть духом шайбы, эдмонтонцы подозревали незаконное колдовство, даже обвиняли Калгари в захвате разума Смита. Болельщики Калгари издевались над «неуклюжим скоттом» и праздновали победу в битве за Альберту.

— Две минуты! — зычный голос Гейни прогоняет посторонние мысли. Голоса раздевалки из негромких и осторожных становятся резкими, почти злыми. Агенты и даже рекруты выгоняют из себя предыгровой страх — чувство, которое известно всем без исключения спортсменам.

Прошло семь дней с их победы над «Сейджес» — достаточно времени, чтобы отдохнуть и собраться с силами. У Калгари не было такой возможности — победная игра против Сент-Луиса прошла позавчера.

«Олимпик Сэдлдом», домашняя арена Пылающих Тигров во внутренних помещениях угрюма и зловеща. Скупой, мерцающий свет ртутных ламп выхватывает прямоугольники выцветших плакатов на выкрашенных темно-синей краской стенах. Калгари пребывал в упадке сравнимом с упадком Детройта: когда-то город был центром нефтегазовой промышленности страны, но после ядерного бума и Пробуждения утратил былые позиции. Люди стали уезжать из провинции, перебираясь в более крупные города, лучше приспособившиеся к новому жизненному укоаду. Городской хоккейный клуб в Новое Время никогда не доходил до финала. Кто-то, кажется Робинсон, упоминал, что единственный раз Тигры боролись за кубок еще в двадцать четвертом, где были разбиты Монреалем. Но сейчас, после тяжелейших битв с Эдмонтоном и Сент-Луисом, этих парней не стоило воспринимать легко.