Замок Броуди - Арчибальд Кронин

Взгляд его выражал презрение к такой низменной задаче, как расплата с простым извозчиком, и в последний раз снисходительно оглядев все кругом, он вошел в дом. Мама побежала за кошельком и, расплатившись с кучером, вернулась, старательно заперев за собой входную дверь, как будто боялась, как бы у нее вдруг снова не отняли сына. Груда багажа в передней порадовала ее, сердце в ней ликовало и пело: «Он здесь! Мэт воротился навсегда!»

Она вошла в кухню, где он уже расположился в кресле, вытянув ноги и всей своей позой изображая скучающего светского молодого человека.

— Довольно утомительное путешествие! — пробормотал он, не поворачивая головы. — Я нахожу, что поезда в Англии производят слишком много шума. У человека от них отчаянно разбаливается голова.

— Отдохни, отдохни, мой мальчик, — воскликнула мама, — ты уже дома — это главное…

Она остановилась, потому что ей нужно было сказать так много, и она не знала, с чего начать. Но тотчас решила, что, раньше чем удовлетворить свое эгоистическое любопытство, ей следует подкрепить силы Мэта едой, приготовленной ее собственными любящими руками. — Умираю от нетерпения все узнать от тебя, Мэт, — сказала она, — но сначала я принесу тебе чего-нибудь поесть.

Мэт жестом отклонил это предложение.

— Нет, дорогой, ты непременно должен закусить. Кусочек холодной ветчины или чашку чечевичного супа? Помнишь, этот вкусный питательный суп, который я, бывало, готовила для тебя. Ты всегда любил его.

Мэт решительно покачал головой:

— Мне не хочется есть. Я привык теперь обедать поздно вечером, кроме того, я подзакусил в Глазго.

Мама, несколько разочарованная, все еще настаивала:

— Тебе после езды, верно, хочется пить. Выпей хоть чашечку чаю. Никто не умеет так готовить чай, как я.

— Ладно, — снизошел Мэт. — Готовь чай, раз это самое большее, что ты можешь сделать.

Она не вполне уловила смысл этого замечания и стремглав кинулась кипятить воду, потом, принеся Мэту большую чашку дымящегося чаю, села на низенькую скамеечку рядом с ним, жадными глазами следя за каждым его движением. Мэта ничуть не смущало это страстное внимание; попивая чай, он небрежно достал из кармана портсигар блестящей кожи, вынул оттуда толстую манильскую сигару, очистил ее от соломы и закурил. Все это яснее слов говорило, что он сам себе господин и вполне светский молодой человек.

В то время как мать следила за его развязными жестами и любовалась модным изяществом его костюма из светлого сукна, она с некоторым беспокойством заметила, что лицо его изменилось, выглядело старше, чем можно было ожидать. Особенно постарели глаза: они казались темнее, чем прежде, в углах век появилась сеть мелких морщинок. Черты лица заострились, кожа приобрела желтоватый оттенок и туго обтягивала челюсти. Миссис Броуди пришла к убеждению, что какое-то тяжелое испытание омрачило жизнь сына, пока он был в разлуке с нею, и когда ей показалось, что Мэт уже немного отдохнул, она сказала мягко:

— Расскажи мне все, Мэт.

Он посмотрел на нее из-под полуопущенных век и ответил коротко:

— О чем именно?

— Обо всем, сынок! Материнских глаз не обманешь. Кто-то тебя обидел, был к тебе жесток и несправедлив. Я так мало знаю о тебе… Расскажи, почему ты уехал из Индии и что… что с тобой случилось на обратном пути.

Мэт шире открыл глаза, помахивая сигарой, и вдруг стал словоохотлив.

— Ах, об этом! — сказал он. — Это объяснить не долго. Не о чем и рассказывать. Просто я бросил службу, потому что она мне действовала на нервы! Правду тебе сказать, мама, я не выносил проклятого заведующего конторой. Никак ему невозможно было угодить, вечно он всем был недоволен. Если я немножко опаздывал по утрам, засидевшись вечером в клубе, или если иной раз пропускал день, когда получал какое-нибудь приглашение, он становился просто невыносим.

Мэт с обиженным видом посмотрел на мать и, затянувшись сигарой, добавил, негодуя:

— Ты знаешь, как я всегда терпеть не могу, чтобы мною помыкали. Я никогда не позволял никому командовать мною. Это не в моем характере. Ну, вот я и высказал ему совершенно откровенно свое мнение и ушел.

— А ты не говорил об этом мистеру Уолди, Мэт? — спросила мать, разделяя его возмущение. — Он ведь наш, ливенфордский, и добрый человек. Он славится своей справедливостью.

— Его-то я имею в виду, этого господина! — ответил Мэт злобно. — Он-то и обращался со мной, как с кули[10]. Это не джентльмен, а какой-то проклятый надсмотрщик над невольниками, ханжа, распевающий псалмы!

Лицо мамы выразило некоторое смущение и огорчение.

— Так вот почему ты уехал, сынок! Нехорошо было с его стороны так поступать с тобой! — Она замолчала, потом робко добавила: — А мы думали, что, может быть, ты нездоров.

— Здоров, как бык, — возразил Мэт хмуро. — Все вышло только из-за проклятой службы. А остальное мне там нравилось. Отличная была бы жизнь, если бы меня оставили в покое… Но эта старая свинья мне не помешает опять уехать за границу — на этот раз в Бирму или на Малайские острова. Ни за что не останусь в вашем дрянном городишке после всего, что я перевидал за границей.

У миссис Броуди сердце упало. Не успел сын приехать, как он уже говорит о новой разлуке, хочет, подобно Александру Македонскому, искать новых побед в каких-то диких чужих странах, которые внушали ей ужас!

— Ты не думай об этом пока, родной, — попросила она дрожащим голосом. — Может быть, ты здесь найдешь службу, которая тебе больше подойдет. Тогда не надо будет нам опять расставаться.

Он отрывисто засмеялся.

— Так ты полагаешь, что я могу сидеть в такой дыре после той жизни, которую вел за границей? Что вы здесь можете мне предложить взамен нее? Только подумай: клуб, обеды в офицерской столовой, танцевальные вечера, скачки, матчи, игра в поло, слуги, которые из кожи лезли, чтобы мне угодить, — все, чего только можно пожелать.

Ослепленная этим романтическим вымыслом, она представила себе сына в избранном обществе, на полковых обедах, рядом с офицерами в красных мундирах, знатными дамами в блестящем атласе и, сознавая убожество всего того, что могла бы ему предложить взамен, сказала подавленно:

— Конечно, дома всего этого не будет. Но я… я изо всех сил буду стараться, чтобы тебе здесь жилось уютно, буду ухаживать за тобой.

Мэт ничего не ответил, и это красноречивое молчание смутило миссис Броуди. Она была опечалена тем, что разговор прервался таким неприятным образом, что после двух лет разлуки сын не находит, о чем говорить с ней, не спешит узнать, как жила она в его отсутствие.

— А как ты себя чувствовал во время обратной поездки? — решилась она, наконец, спросить.

— Сносно! Вполне сносно! — отвечал Мэт. — Погода была тихая. Но к концу я невыносимо скучал и сошел в Марселе.

— Это там, куда я послала тебе… твои деньги? — вставила нерешительно миссис Броуди. — А, кстати, они дошли благополучно?

— Да, я получил их вовремя, — ответил он небрежно. — Но я черт знает сколько провозился с разными формальностями, пока мне их выдали. Да, деньги достаются медленно, а уходят быстро.

— Тебе они, верно, понадобились для какого-нибудь важного и срочного дела, Мэт?

— Они мне были нужны — и этого достаточно, не так ли?

— Да, конечно, Мэт, я уже по телеграмме поняла, что они тебе очень нужны. Но такая большая сумма!

— Сумма пустячная, — возразил он сердито, — послушать тебя, так можно подумать, что речь идет не о моих собственных деньгах. Я их заработал, не так ли? Я тебя не ограбил, а потребовал свои деньги, которые я имел право истратить на что мне угодно.

— Истратить! — повторила она. — Но ведь они тебе были нужны на что-нибудь важное, не просто для того, чтобы истратить их, да, Мэт?

Он разразился громкий смехом.

— Мама, ты меня уморишь, ей-богу! Ты знаешь, что я возвращался из Марселя уже не морем, а сухим путем. Как же может мужчина не иметь с собой немного карманных денег? — Он остановился и посмотрел на мать с насмешливой важностью.

— Хочешь знать, что я сделал с ними, мать? Обошел всех слепых нищих в Париже и роздал им свои деньги. Это было мое последнее маленькое развлечение в веселом городе Париже перед отъездом сюда, в ваш восхитительный город!

Миссис Броуди была совершенно ошеломлена, и в ее воображении встал этот Париж, о котором говорил Мэт. Значит, она унизила себя, добровольно попала в лапы богопротивных ростовщиков только для того, чтобы послать Мэта с набитым кошельком навстречу постыдным развлечениям развратного города! За какие непристойные отчаянные сумасбродства Мэта придется ей платить в течение двух лет? При всей своей горячей любви к сыну и боязни его обидеть она не могла не сказать с упреком:

— Ах, Мэт, лучше было тебе не ездить в такие места! Я не говорю про деньги, милый, но… этот город, должно быть, полон искушений для молодого человека. Боюсь, что тебе не следовало туда заезжать, и уж, конечно, Агнес будет того же мнения.