Замок Броуди - Арчибальд Кронин

— Ах, Мэт, лучше было тебе не ездить в такие места! Я не говорю про деньги, милый, но… этот город, должно быть, полон искушений для молодого человека. Боюсь, что тебе не следовало туда заезжать, и уж, конечно, Агнес будет того же мнения.

Он опять грубо расхохотался.

— Что подумает или скажет Агнес, меня беспокоит не больше, чем скрип старого башмака. Мысли ее мне хорошо известны, а что касается до ее разговоров, так мне давно надоели псалмы. Никогда я больше не буду сидеть на ее диване. Нет! Не такая женщина мне нужна, мама! С ней все покончено.

— Мэт! Мэт! — всполошилась мама. — Не говори так! Не может быть, чтобы ты это говорил серьезно. Агнес так тебе предана.

— Предана! Пускай прибережет свою преданность для того, кто в ней нуждается. А что в ней хорошего? Ничего! Я встречал женщин, — продолжал он восторженно, — таких, что она вся не стоит их мизинца. Сколько в них очарования, резвости, жизни!

Миссис Броуди пришла в ужас, и в ту минуту, когда она умоляюще смотрела на сына, ее вдруг поразила новая мысль.

— Ведь ты не нарушил обета, сын?[11] — спросила она дрожащим от волнения голосом.

Он посмотрел на нее как-то странно. Мысленно он спрашивал себя: «Неужели мамаша воображает, что я все еще буду держаться за ее фартук? Пожалуй, я был с ней чересчур откровенен».

— Нет. Разве только изредка капельку голландского[12], — отвечал он без запинки. —Там, понимаешь ли, приходилось пить его из-за печени.

Миссис Броуди немедленно представила себе его печень в виде жадно впитывающей в себя влагу сухой губки, для насыщения которой он вынужден был поглощать спиртные напитки. Мысленно поблагодарив бога, что сын возвратился на родину, в более умеренный климат, она храбро вернулась к первой теме.

— Агнес славная девушка, Мэт. Такая жена — спасение для любого человека. И она ждала тебя, была тебе верна. Если бы ты теперь ее оставил, она бы этого не перенесла.

— Ну, хорошо, мама, не волнуйся! — сказал он уступчиво. — Я побываю у нее, раз уж ты этого так хочешь.

Ему внезапно пришло в голову, что, пожалуй, забавно будет встретиться с мисс Мойр теперь, когда он обладает уже большим опытом в некоторых вещах.

— Вот и хорошо, сынок, сходи к ней. Я знала, что ты это сделаешь для меня.

Она сразу воспрянула духом, обрадованная своим влиянием на Мэта, уверенная, что после свидания его с Агнес все снова наладится. Если он сбился с пути, Агнес вернет его на узкую стезю добродетели. И, боясь, как бы он не взял назад своего обещания, она торопливо продолжала:

— Боюсь, что ты вел там уж слишком веселую жизнь, Мэт. Я тебя не осуждаю, мой мальчик, но теперь трудно будет тебе настроить свою душу на более благочестивый лад.

Туманные намеки сына ее коробили, она хотела узнать больше, хотела во что бы то ни стало разувериться в своих подозрениях. И продолжала его допрашивать:

— Но ты прочитывал каждый день главу из библии, не правда ли, Мэт?

Он заерзал в кресле, недовольно посмотрел на нее.

— Ты мне начинаешь напоминать старого Уолди, мама, — сказал он нетерпеливо. — Ты бы еще спросила, ходил ли я по Черинг-род с плакатом, на котором написан текст из священного писания, и читал ли я по вечерам на майдане[13] библию.

— Перестань, Мэт! Замолчи! Я не могу слышать таких легкомысленных речей! — взмолилась мать, вся дрожа. Он не только не разогнал ее подозрений, а, наоборот, укрепил их.

— Может быть, теперь, когда ты вернулся домой, ты снова будешь ходить с Агнес на собрания верующих? Ты так дорог мне, Мэт. Я хочу видеть тебя счастливым, а в этой жизни счастье дается только благочестивым.

— Что ты знаешь о счастье? — возразил сын. — Ты всегда казалась довольно таки несчастной.

— Ты пойдешь с Агнес на собрание, да, Мэт? — настаивала она. — Ну, один раз попробуй сходить, чтобы доставить мне удовольствие!

— Посмотрим, — сказал он уклончиво. — Пойду, если захочется. И перестань читать мне проповеди, я этого не люблю, отвык от них и не стану их слушать!

— Я знаю, что ты пойдешь ради меня, — шепнула она, кладя увядшую руку на его колено. — Ты знаешь, что Мэри больше нет и ты один у меня остался. Ты всегда был моим утешением.

— Ах да, я слышал насчет Мэри. А куда она девалась после этого маленького происшествия? — хихикнул он.

— Тс-с! Тс-с! Не говори таких вещей! Стыдно! — она помолчала, шокированная. Затем сказала: — Она как будто в Лондоне, но у нас дома запрещено упоминать ее имя. Ради бога, не вздумай говорить так при отце!

Мэт оттолкнул ласкавшую его руку.

— Что мне отец! — храбрился он. — Я взрослый человек и могу делать, что хочу. Я его больше не боюсь!

— Знаю, знаю, Мэт, ты теперь взрослый, смелый мужчина, — лебезила перед ним мать. — Но у отца все время ужасные неприятности. Не надо слишком испытывать его терпение. Если ты будешь его раздражать, он выместит гнев на мне. Не говори ему ничего того, что говорил мне. Он стал теперь такой вспыльчивый, ему это может не понравиться. Он расстроен, — дела идут не так хорошо, как бывало.

— И поделом ему! — сказал Мэт угрюмо и встал, чувствуя, что мать уже раздражает его, как всегда. — Мне решительно наплевать, что бы с ним ни случилось. Если он опять начнет выкидывать свои штуки, ему не поздоровится. — И он направился к дверям, добавив: — Пойду наверх умыться.

— Иди, иди, Мэт. В твоей комнате все приготовлено. Я держала ее в порядке все время с тех пор, как ты уехал. Ни один человек, кроме меня, в нее не заглядывал, и ничья другая рука не касалась твоих вещей. Постель хорошо проветрена. Иди, освежись, а пока ты будешь наверху, я накрою на стол.

Она жадно смотрела ему в глаза, ожидая какого-нибудь слова благодарности за ее заботы, но Мэт все еще дулся на нее и вышел в переднюю, не сказав ничего. Она слышала, как он поднял один из чемоданов и пошел наверх, и, напрягая слух, старалась различить все его движения наверху.

Вот он вошел в спальню бабушки, и до миссис Броуди донесся его новый, самодовольный смех, когда он с шумной развязностью здоровался со старухой. Несмотря на ее смятение, эти звуки наверху успокоили маму, и сердце ее переполнилось горячей благодарностью от сознания, что Мэт так близко. Наконец-то ее любимый сын с нею, дома, после всех этих томительных месяцев разлуки. Прошептав благодарственную молитву, она торопливо занялась приготовлениями к вечернему чаю.

Скоро вбежала, подпрыгивая, Несси. Она увидела в передней сундуки и в волнении кинулась к матери, крича.

— Мама, приехал?! Какие большие ящики! А где же он? Интересно, привез ли он мне подарок из Индии? Я хочу его увидеть! Где же он?

Получив ответ, она стрелой помчалась наверх, громко окликая Мэта, горя нетерпением его увидеть. Но через несколько минут медленно сошла вниз, остановилась перед матерью, притихшая, с сердитой морщинкой на лбу. Ее радостное возбуждение совсем исчезло.

— Я его почти не узнала, — сказала она тоном взрослой, — он ни чуточки не похож на нашего прежнего Мэта. И он как будто совсем не обрадовался мне.

— Да полно, Несси, не выдумывай! Он так долго был в дороге. Дай ему прийти в себя.

— Когда я вошла, он пил что-то из маленькой кожаной бутылочки. И сказал, чтобы его не беспокоили больше.

— Он будет, вероятно, распаковывать свои вещи, детка, не будь же такой нетерпеливой. У него теперь есть о чем подумать, ему не до тебя.

— Я спросила его про мой компас, а он говорит, что выбросил его. И еще что-то сказал, да я не поняла… вроде того, что компас похож на твой нос.

Миссис Броуди густо покраснела и ничего не ответила. Она уговаривала себя, что Несси, должно быть, что-нибудь перепутала, не так расслышала, но на сердце у нее тяжестью легла догадка о тайном смысле замечания, сделанного Мэтом.

— Я думаю, он мог бы привезти мне хоть самую маленькую нитку кораллов или что-нибудь в этом роде, — не унималась Несси. — И бабушка тоже очень обижена, она сказала, что ему следовало привезти ей какой-нибудь подарок. Он, видно, никому ничего не привез.

— Не будь эгоисткой, Несси! — резко прикрикнула на нее мать, отводя душу в этом окрике. — Ты думаешь, твоему брату больше некуда девать деньги, только тратить их на подарки! Чтобы я больше не слышала от тебя ни единого слова! Марш отсюда и позови бабушку жарить гренки!

Крепко сжав губы, миссис Броуди склонила набок голову с еще большим, чем обычно, выражением терпеливой покорности и принялась накрывать на стол.

Близился уже обычный час вечернего чаепития, когда Мэтью пришел на кухню. Слабый румянец играл на его желтых скулах, он стал словоохотливее, и, уловив легкий, но весьма подозрительный запах, который распространяло его дыхание, мама сразу поняла, что он выпил для храбрости, готовясь к встрече с отцом. Украдкой наблюдая за ним, она заметила, что, несмотря на давешнее хвастовство, Мэт страшно боится этой встречи. Она тотчас забыла свою обиду и снова инстинктивно насторожилась, готовая защищать его.