Фантастика-1963 - К. Андреев

Теперь засмеялся Дамаст мелким, старческим смешком.

— Совершенный безумец! — зашамкал он, обращаясь к Диагору. — Шестьдесят шестой год, а он об Эфиопии думает. Четверть жизни прошлялся по чужим краям. Где только не был! Персию изъездил, Финикию, Вавилон, Индию, Египет. Страну этрусков видел, Понт, Италию, Карфаген… И все ему мало!

— Все мало, — серьезно подтвердил Демокрит, — и никогда я не скажу: “С меня хватит”, сколько бы ни ездил. Земля — это самая увлекательная, самая глубокая и прекрасная из книг. Глубина этой книги неисчерпаема, потому что каждая ее строка непрерывно изменяется и обновляется. А насчет лет — не в летах, брат, дело, а в здоровье. Я, слава богам, на него не жалуюсь. — Он постучал себя кулаками по могучей волосатой груди, и она отозвалась сочно и полно. — Ассирийский барабан! — сказал ученый самодовольно. Потом, спохватившись, стал говорить брату, что сперва надо дать гостю умыться с дороги, накормить его, а уж потом угощать разговорами о собственных делах.

Позвав молодую черноглазую Демо — она была для него больше чем рабыней, — он велел ей сделать для Диагора все необходимое, а к трапезе подать самое редкостное, что было в доме: копайского угря, сицилийский сыр, кипрское вино. Само собой, не были забыты и местные, абдерские яства: жареный осьминог, рыба, креветки, запеченный курдюк овцы, телячьи потроха, пышки, овощи, фрукты. Все для гостя.

Сам Демокрит был крайне воздержан в пище, а завтра еще вдобавок собирался, приступить к ежемесячному трехдневному очищению желудка рвотным и слабительным. Его научили этому египетские врачи, и он твердо верил, что такой режим залог здоровья и долголетия.

Рабы-мальчики принесли низкий обеденный стол, придвинули к нему два ложа. Уставив с помощью мальчиков стол кушаньями, Демо не забыла украсить его ветками мирта, запах которого — она знала — так же приятен богам, как и людям.

Трапеза тянулась долго. Диагор подробно рассказывал Демокриту о своих многолетних злоключениях, связанных с политикой.

На многострадальную Элладу, уже которое десятилетие раздираемую кровавыми междоусобицами, обрушились новые беды. В прошлом году спартанский царь Агезилай вторгся с восьмитысячным войском в малоазийские владения персов и разгромил их силы под Сардами. В ответ персы сколотили против Спарты новую коалицию греческих городов-государств. Вошли в нее и Афины и Коринф. Началась новая распря, “коринфская”! От нее-то и бежал Диагор, уверенный, что союз Коринфа с Афинами сулит ему в лучшем случае чашу с ядом, а в худшем — колесование. Он решил переждать новую бурю где-нибудь подальше и избрал для этого Херсонес, единственную спартанскую колонию на берегах Тавриды, основанную не так давно. Туда он и пробирался сейчас.

Демокрит слушал молча, с суровой миной.

И Диагор, как ни хорошо знал его, не мог не удивиться, когда эта суровость внезапно разрядилась смехом — правда, еще более горьким, чем раньше.

— О глупцы! — смеясь, стонал Демокрит. — О жалкие твари! Когда они поймут, все эти Агезилаи и Дионисии, что воевать — это то же самое, что калечить самого себя?!

— Они этого не понимают потому, что калечат других, а не себя, — ответил Диагор, лакомясь креветками. — Хорошо было Дионисию смотреть, как перед ним колесовали твоего друга, беднягу Антифоита. Будь Дионисий сам на его месте, в колесе, поверь, что…

Демокрит не дал ему договорить. Спрыгнув с ложа, он стремительно подскочил к Диагору и так сжал ему плечи, что тот едва не застонал, а на плечах наверняка остались синяки.

— Что ты сказал? Антифонт колесован!

— Ты не знал?

— Боги! — вырвалось у Демокрита. — Когда это случилось? Как?

— Недавно. Он, как ты помнишь, жил одно время в Коринфе, потом вернулся в Афины. Но и на этот раз его там неважно приняли: ведь он отрицал всякую власть, даже демократическую. И как только дошла весть, что демократы победили в Сиракузах, помчался туда. Там его хоть меньше знали по старым делам. Но, как на грех, и в Сиракузах и в Афинах вскоре опять взяла верх тирания. В Сиракузах захватил власть Дионисий, а в Афинах целых тридцать тиранов. То, что Антифонт остался тогда у Дионисия, можно понять. Один тиран все-таки лучше, чем тридцать, со своей тиранической фантазией у каждого. Не правда ли? И, я думаю, Дионисий заигрывал с ним. Ведь этот “величайший из правителей”, каким он себя мнит, любит быть окруженным знаменитостями и не особенно обращает внимание на то, чем именно они знамениты. Иметь при своем дворе человека, который отрицает всякую власть, а тираническую в особенности, это, конечно, было острой приправой к блюду самовозвеличения.

— За что же он казнил его?

— Как ты думаешь: может ли человек, для которого власть — смысл жизни, не желать уничтожения человека, отрицающего любую власть? Ведь Антифонт-софист[20] — это “анархист”, если позволительно такое никем еще не произнесенное слово. Не так ли?

— Да, — задумчиво отозвался Демокрит. — Это можно сказать о нем. И в нынешних условиях это, конечно, прежде всего отрицание власти свободных над рабами и власти тиранов над теми и другими.

— Вот это и есть причина. А повод? Рассказывают, что Антифонт дурно отозвался о трагедии, сочиненной Дионисием. Когда имеешь дело с тираном, надо быть осторожнее в отзывах.

Демокрит молчал, глубоко потрясенный. Диагор посматривал на него укр. адкой, следя за выражением лица. Оно то мрачнело, то исполнялось щемящей скорби, то озарялось зарницами ярости. Неужто и сейчас он засмеется? Да, он засмеялся. На этот раз его смех показался Диагору нарочитым, но он подумал, что для Демокрита это наиболее привычная форма выражения чувств — следовательно, наиболее легкая. Привыкший плакать плачет, привыкший смеяться смеется.

— До чего глупая смерть! — бормотал Демокрит сквозь смех, как другие бормочут сквозь слезы. — До смешного глупая! О человечество! До чего ты дойдешь, так безумствуя?!

И вдруг порывисто встал, оборвав смех.

— Ты, наверно, утомился, Диагор. Выпьем, как положено, неразбавленного вина за… благоденствие эллинов (в честь богов пусть пьют другие!) и отдыхай. Располагайся тут же. А я пройду к морю.

— Ты днем не спишь?

— Нет. Сон и так крадет у нас треть жизни. Днем спят или больные, или слабые духом, чтоб забыться, или не в меру переобременяющие желудок, или просто дурно воспитанные. К тебе это не относится, ты гость и устал с дороги. Спи!

Они выпили по глотку неразбавленного вина.

Демо принесла воды для послеобеденного омовения рук. Кликнув Ликаду, Демокрит спустился вниз и ушел в сад.

Его сад, не очень обширный, но образцово упорядоченный, спускался по северному склону пологого приморского холма, переходя далее в виноградник. От других садов Абдеры он отличался отсутствием ограды. В книге “О земледелии и землемерии” Демокрит пояснил: он считает неразумным ограждать сады, ибо глину разрушат дожди и бури; тратить же средства на, каменную ограду вовсе бессмысленно — куда проще завоевать уважение сограждан настолько, чтобы они не посягали на твой урожай. В той же книге советовал он выращивать виноград на северных склонах холмов и гор, с чем большинство земледельцев не было согласно.