Красное Зеркало. Конец легенды - Денис Ватутин

– Да забудешь тут. – Я нахмурился. – Последнее время я особенно остро чувствую твое присутствие.

– Как тогда? – спросил он. – В долине у поезда?

– Да при чем тут поезд, – отмахнулся я, – почти везде и всегда, начиная с Земли еще.

– Да, – если бы у него было лицо, он бы, наверное, усмехнулся, – расстояния не имеют значения. Итак…

– Итак, – повторил я, изогнув левую бровь.

– Ты действительно хочешь войти туда? – Слово «туда» он произнес с некоторой паузой.

– Да как тебе сказать, – я следил за клубами улетающего к потолку сигаретного дыма, – не столько хочу, сколько уже, наверное, должен. Должен войти туда, потому что так надо.

– Ну что ж, – вновь дохнуло льдом, – ты говоришь правильно. А знаешь ли ты, что если ты войдешь туда, то ты изменишься абсолютно? Возврата назад уже не будет… Никогда не будет.

Его глухой басовый тембр вновь прозвучал с каким-то гулким эхом фатального приговора.

– Я уже догадался, – ответил я. – Возможно, именно поэтому я должен войти туда.

– Но теперешний ты исчезнешь, – продолжал он. – Твое место займет совсем другая личность…

– Но ведь это все равно буду я? – спросил я.

– Одна тысячная – возможно, – он слегка качнулся на конусообразном стебельке, который обозначал у него ноги, – а количественно и качественно это будет уже не человек, глядящий на киноленту, а художник, который нарисовал человека, глядящего на киноленту, – так, наверное, понятней?

– Все во Вселенной меняется, – парировал я. – Чем я хуже?

– Что ты знаешь о законах Вселенной, мальчишка, – без всякой интонации произнес он.

– Все, что в меру моих скромных возможностей, – ответил я, пожав плечами.

– Вот именно, вот именно. – Он чуть качнулся вперед, что должно было, видно, означать кивок. – Но для того чтобы войти внутрь, раз уж ты так решил, – продолжил он, – тебе придется меня убить.

– Убить? – удивился я. – Опять? Ты не обижайся, но я уже наубивался досыта. Не стану я тебя убивать.

– Возможно, я некорректно выразился, – ответил Двойник. – В принципе это можно назвать «слиянием». А потом, другого выхода нет. А точнее, входа… Понимаешь?

Я промолчал.

Он начал медленно увеличиваться в размерах, постепенно закрывая собой завораживающее зеркало.

– В театре Но[78] есть два персонажа, – его голос звучал будто сквозь деревянную маску, – Ваки и Ситэ.

Я почувствовал, что плавно движусь вверх, – вода забурлила, и на поверхности показался мокрый бесцветный дощатый настил… Под зеркалом возникла полукруглая деревянная сцена.

– Ваки, – продолжало мое наваждение, – это тот, с кем все происходит, тот, кто ждет и созерцает события… – Он поднял отростки рук вверх, над головой, продолжая увеличиваться в размерах… – Ситэ – это тот, кто… что происходит с Ваки: бог, герой… царь сюжета… тот, кто становится действием и смыслом… Сейчас я – твой Ситэ, а ты – мой Ваки… Вокруг нас множество теней, советников и помощников – это называют Цурэ…

Из досок сцены перед зеркалом возникла зеленая мочалка, которая стала расти – это оказалась карликовая сосна, на вершине которой поднимался вверх мой Двойник. В черной, дышащей холодом дыре возникла белая маска японского театра. Маска противно улыбалась…

Я инстинктивно схватился за автомат, но оказалось, что моя рука сжимает рукоять изогнутого меча дао.

У Двойника же в бесформенном отростке возникла длинная катана, на которой сверкнуло два блика – красный и синий. Он отвел меч назад, за спину, острием вниз… Он замер…

Я встал на полусогнутых коленях, взяв свой дао обеими ладонями, растопырив локти. Черная, с ярким бликом, полоска лезвия шла передо мной слева направо.

– Все в целом рождает ощущение воплотившегося сна, – продолжал прикрывшийся маской Двойник, вперив в меня две мертвые черные щели «глаз». – Сна, который может быть в сию секунду нарушен любым резким движением или всем, что чуждо для данной условности… Важно, чтобы внимание не отвлекалось от кромки лезвия, движения должны происходить как в трансе… Даже в момент плача или убийства воздевается лишь одна рука, отягощенная сном или предательством…

Мы продолжали стоять в этих позах – я старался сохранять расслабленное спокойствие.

– Посмотри на себя, Ваки, – глухо продолжал он говорить сквозь щель отвратительно слащавой улыбки. – Как же забавно заставить тебя существовать, а самому как следует спрятаться… Как прекрасно оживить куклу с парой пронзительных зрачков, которая запечатлеется навсегда в душе каждого зрителя.

Я оглянулся по сторонам и увидел огромный переполненный зал с темными силуэтами голов…

– Эта кукла – единственный подвижный объект среди миллионов застывших тел… Как это напоминает одержимую бесами стиральную машинку… Агрегат, который сгорит синим пламенем после скачка напряжения… Да… У кукловода, как и у первопричины, – нет лица, нет тела… Ты – кукла, Ваки. Ты коллективная душа этого сгустка теней, этой бесплотной толпы заговорщиков, о существовании которой так легко забыть, глядя на тебя, Ваки… Цурэ ничего, кроме тебя, не замечают… Да и ты тоже… Видно только черный плевок, несколько штрихов на твоем фоне – и все… А ты ошибочно принимаешь это за собственную значимость… Да и разговоры здесь – это диалог двух иллюзий, которые тащат шлейфом за собой тесно сгрудившуюся толпу невидимых вдохновителей… Теперь, Ваки, ты понимаешь, где ты находишься? Ты понимаешь, в чем ты участвуешь? Ты на острие меча… Но у меча есть эфес и руки, что держат его… Кто здесь важнее? Никто… Все важно… Просто ты – ты с одной стороны, а я – с другой… Вот и все… Понял?

Я все понимал…

Он говорил тягуче и тоскливо, будто читал малоизвестный самому себе текст. От его голоса по коже моей бегали мурашки. Руки мои пульсировали, ожидая движения, и я резко, по параболе, пустил лезвие меча под корень разлапистой сосны.

Ствол хрустнул, и сосна распалась на сотни маленьких осколков стекла.

Он уперся конусом ног в доски сцены и плавно выставил катану в мою сторону.

Откуда-то сверху, между двумя разноцветными бликами, на лезвие его меча упала капля, рассеявшись мельчайшими точками.

Я полностью слился со своим мечом, с его формой, с его инерцией и его скоростью. Но все это продолжало бурлить внутри меня – я замер, держа меч параллельно сцене…

Ситэ не шевелился, прогнувшись дугой, а я старался не думать о зрителях в зале.

Неожиданно сверкающее лезвие катаны вспыхнуло в моих глазах перпендикулярной плоскостью… Даже сам не осознавая этого, мой дао полукругом блокировал острие, нацеленное в мои глаза… Раздался сочный звон металла, пронесшийся по арене эхом, и вновь тишина…

Он медленно убрал меч влево и опять замер.

Я же повернул смертоносное жало боком, на уровне глаз.

Мы вновь продолжали стоять, как две статуи со взведенными пружинами.

– Тебе следует думать о себе только то, чем ты являешься…

Сразу после этой фразы Двойник нанес серию рваных прямых ударов удивительной силы… Раз-два-три…

Я отпрыгнул в сторону. Мой дао двигался по сложной восьмерке, отбив в плавном движении выпады Ситэ.

– Когда ты умрешь, – забубнил он из-под маски, – ты станешь чистой энергией, поэтому упорствовать тебе лучше только для развлечения…

Внезапно мне показалось, что я увидел сверкающий красно-синий пропеллер… Призрачная сталь вихрем обрушилась на меня…

Подчиняясь движению Ситэ, я начал танец, извиваясь, словно ртуть, чувствуя, как мой меч звенит и скрежещет от молниеносных ударов существа в маске… В ушах гудело от свиста и визга стали. Я действовал абсолютно машинально, а перед глазами у меня стояло лицо монаха из пещеры, который показывал мне свои плавные движения рук и кистей…

– Дэ-э-э-э-э-э-э-э-эн!!!

Сперва я не обратил внимания на этот отчаянный окрик – я был своим мечом, я был его движением…

– Дэн! Осторожнее!!!

Боковым зрением я уловил, что мой купол засиял ярким светом, а справа возникла женская фигура, вытянувшая свои руки вперед…

Меч Двойника отскочил от границы света моего купола и исчез… исчез вместе с его ехидной маской… Зато сам он… Он стал как-то странно шевелить своим шерстяным туловищем, стал раздвигаться… И вдруг раздвоился…

Я скосил глаза вправо, опустив дао к доскам сцены, – рядом со мной стояла Ирина, выставив вперед сцепленные ладони. Над ней тоже был купол света, только зеленовато-желтый.

Она смотрела не на меня, а на фигуру с дырой в лице, которая колыхалась, подчиняясь порыву неясно какого ветра…

Двойник вдруг сильно уменьшился в размерах, и обе фигуры превратились в деревянную игрушку: кузнец и медведь с молотками, бьющие по наковальне.

Тонкими, протяжными голосами они запищали: