Обман - Клэр Фрэнсис

Оставив заснувшую Кэти, я натянула плащ и выскользнула через боковую дверь в сад. Вышла на тропинку, ведущую к пристани, и побежала к реке. В темноте я часто спотыкалась и падала. Словно в забытьи, говорила сама с собой. И предательство Гарри открывалось мне с новых ужасных сторон.

У пристани я нашла только плоскодонку. Подвесной мотор стоял на своем месте, но ключа в замке зажигания не было. Тогда я вспомнила о направлении течения в эти часы и поняла, что смогу добраться до яхты и без мотора. Под задней скамейкой отыскала весла, установила их, оттолкнулась от пристани и быстро выплыла на середину реки. Течение подхватило и понесло меня. Было темно, над рекой все еще висел плотный туман, но я ни на секунду не сомневалась, что найду «Минерву». Моя ярость должна была привести меня к ней.

Доусона куда-то вызывают, и когда он вскоре возвращается, то предлагает сделать перерыв. Мы с Леонардом выходим прогуляться на улицу и безуспешно ищем какое-нибудь укромное прохладное местечко, где можно было бы спрятаться от полуденной жары.

– Это ужасно! – причитает Леонард по мере того, как мы приближаемся к тому месту, где по нашим расчетам должно находиться кафе. Это в двух кварталах от полицейского участка. – Ужасно! Но в некотором смысле, узнав, что это могло быть убийство, я, как ни странно, испытал чувство облегчения. Ведь самоубийство – это что-то совсем страшное. – Леонард смотрит на меня, ожидая ответа. Не дождавшись никакой реакции, спрашивает деловым тоном: – Вы хотите, чтобы я сообщил об этом вашим родственникам?

Мысль о том, что о подозрении на убийство узнает еще кто-то, неприятна мне.

– Нет, не сейчас.

– Но пресса… Боюсь, газетчики быстро пронюхают…

Кафе закрылось – еще одна примета кризиса. Мы поворачиваем обратно.

– Значит, родственникам все же придется сказать, – соглашаюсь я и тут же внутренне пугаюсь того, что это будет означать для Энн, Дианы, Чарльза и других.

В комнате полицейского участка мы собираемся уже как старые знакомые. Каждый занимает свое привычное место. Осуществляются обычные ритуалы с раздачей чая и включением магнитофона.

Судя по всему, Доусон чувствует себя все хуже. Глаза у него сильно слезятся и выглядят как стеклянные. Кожа вокруг ноздрей покраснела и припухла. Вместо носового платка он теперь использует бумажные салфетки – коробка с ними стоит на столе справа от него.

Леонард, решивший, судя по всему, искупить вину за предыдущее молчание, делает длинное заявление о неприемлемости столь долгого допроса. Действительно, уже пять часов вечера.

– Мы никого не собираемся задерживать дольше, чем требуется, – весомо отвечает Доусон и поправляет лежащие перед ним бумаги. Затем он переводит взгляд на меня. – Миссис Ричмонд, не могли бы мы поговорить с вами о некоторых эпизодах вечера пятницы двадцать шестого марта? – Голос у Доусона стал более жестким, и у меня создается впечатление, что происходит это не только от его простуды. – Вы отправились на ужин к мисс Синклер около шести вечера?

Я соглашаюсь.

– А во сколько вы уехали от мисс Синклер?

– Мне казалось, что я уже говорила вам. Где-то около десяти.

– Вы уверены?

– Ну… может, немного пораньше. Я не помню.

Доусон бросает на меня странный взгляд, будто уличает во лжи.

– Вы поехали прямо домой?

– Да.

Инспектор болезненно кашляет.

– А потом?

– Я кое-что сделала по дому и легла спать.

– Во сколько именно вы могли лечь спать в тот вечер?

– Полагаю, около двенадцати.

– После того, как вы вернулись домой, поступали ли на ваш телефон звонки?

Доусон неожиданно упирается в меня взглядом. Но я не отвожу глаз. Я готовилась к этому вопросу, хотя и боялась его. Я знаю, что должна сказать. Но мне следовало бы отрепетировать свой ответ получше.

Я делаю вид, что роюсь в своей не такой уж надежной памяти.

– Нет, я не помню, чтобы мне кто-то звонил.

– А в районе одиннадцати пятнадцати?

– Не думаю. Правда, в то время я, наверное, была в ванной и могла не слышать звонка. Дело в том, что когда я нахожусь в ванной, то часто включаю радио.

– Значит, если кто-то звонил вам в одиннадцать пятнадцать в тот вечер, вы могли не услышать этот звонок?

– Да. Но информацию должен был принять автоответчик.

– Понятно. И в какое время вы прослушали бы ее?

– Скорее всего, на следующее утро.

Доусон громко откашливается.

– А утром следующего дня на автоответчике была какая-нибудь запись?

Я задумчиво качаю головой и поджимаю губы.

– Теперь это трудно вспомнить.

Инспектор слегка прищуривается.

– А вы бы вспомнили, если бы это был звонок от вашего мужа?

Я изумленно смотрю на Доусона и полушепотом произношу:

– Конечно.

– На следующее утро на автоответчике не было информации от вашего мужа?

Я продолжаю удивленно смотреть на инспектора. Потом, собравшись с силами, отрицательно качаю головой.

– Вы абсолютно уверены в этом?

– Да. Но я не понимаю… Вы говорите, что мой муж звонил в тот вечер домой?

Доусон с важным видом выпячивает нижнюю губу.

– В одиннадцать пятнадцать того вечера с мобильного телефона вашего мужа звонили по вашему домашнему номеру.

Я не скрываю, что поражена.

– Так вы говорите, что никакого сообщения на автоответчике не было? – спрашивает Доусон.

– Нет, не было.

– Кто-то еще мог прослушать запись?

Я неуверенно качаю головой.

– Вряд ли.

– Что же тогда могло с ней случиться? У вас есть какие-нибудь предположения?

Я ерзаю в кресле. Затем делаю неопределенный жест рукой.

– Может, Гарри ничего не диктовал на автоответчик?

– Компьютер отметил время разговора, миссис Ричмонд. Оно составило шесть минут.

Сердце у меня холодеет. Все! Вот и все! Я не думала, что тот разговор был таким долгим. Смотрю в сторону, чувствую, как по спине у меня скатываются капельки пота. Я понимаю, что чем дольше молчу, тем больше выдаю себя. Но ничего не могу поделать с охватившим меня чувством панического страха. На секунду в голову приходит безумная мысль признать все и покончить с этим мучением. Но каким-то образом мне удается оттолкнуть ее от себя. Усилием воли я заставляю себя поднять взгляд на Доусона и отрицательно покачать головой.

– У вас есть какое-нибудь объяснение?

– Нет.

– В доме не было кого-нибудь еще, кто мог ответить на звонок?

Сердце у меня снова екает: он знает о Кэти! Наверняка знает! Но тут же я заставляю себя повторить в памяти тон его вопроса и, успокаиваясь, отношу его к обычной педантичной манере Доусона. И тихим голосом говорю, что кроме меня в доме никого не было.

Инспектор не повторяет своего вопроса.

А у меня перед глазами встает картина: Кэти лежит в полузабытьи на моей кровати, звонит телефон, она неуверенно протягивает руку к трубке. Я на «Минерве». Судорожно прижимаю сотовый телефон к уху и все время повторяю одну и ту же фразу: «Я немного задержусь, дорогая. А ты спи. Все будет хорошо. Все будет хорошо. Спи.» Может, мне не стоило звонить, но я не могла обойтись без того, чтобы не поговорить с дочерью. Кроме того, мне необходимо было убедиться, что снотворное подействовало и она уснет.

Доусон задает вопросы об автоответчике. Как часто бывали раньше случаи, когда сообщения на нем не записывались?

Я отвечаю, что такое время от времени случалось, но какую-либо систему в ошибках автоответчика выделить невозможно.

Мы возвращаемся к вопросу о том, как долго я принимала в тот вечер ванну? На какую громкость был включен приемник?

Затем снова автоответчик. Вопросы очень похожи, но каждый раз Доусон что-то немного меняет в них. Как могло случиться, что автоответчик не записал сообщение? Считаю ли я, что сообщение Гарри, переданное им в тот вечер, действительно могло пропасть?

И с каждым его вопросом я ощущаю приближение конца, потому что чувствую: Доусон уже не верит мне. В его словах появилась какая-то решимость, а воля у него явно сильнее моей.

Инспектор берет со стола один из листков, лежащих перед ним.

– Ваш муж также звонил вашей дочери в школу примерно… – Доусон подносит листок ближе к глазам. – В шесть тридцать. – Он опускает листок и вопросительно смотрит на меня. – Вы знали об этом?

– Нет. Но я не думаю, что он говорил с ней.

– Почему?

– Я бы это знала от дочери. А она сказала мне, что в последний раз беседовала с отцом во вторник.

– Так с кем же он говорил в школе в ту пятницу?

Я слегка пожимаю плечами.

– Может, с одной из старших девочек? Там такая система: на звонок отвечает дежурная старшеклассница, которую вы просите передать что-либо для своего ребенка.

Доусон строит удивленную гримасу и картинно сжимает виски пальцами правой руки.

– Значит, ваша дочь должна была получить сообщение от отца?

Я падаю, падаю… И увлекаю Кэти за собой.

– Нет… – Я судорожно обдумываю ответ. – Часто дежурные не находят адресата сообщения. И оно тогда не доходит до ребенка. Тогда вам приходится звонить еще раз…