То, что действительно важно - Владимир Корн

Только попроси меня, господин Бойс, и я расскажу тебе о братьях Сток, Крижоне, о нашем путешествии на лодке. Я даже о Жюстине тебе расскажу, только назову его Тимуром и сообщу, что он сам набился мне в попутчики, еще и заплатив при этом. Слабые места, да где их нет, и не слишком-то их много. Надеюсь, Жюстин уже там, куда стремился.

Не сидят же они в лодке, в конце концов, наряжено высматривая меня по сторонам. Но вот рассказывать о нем все же поостерегусь, пусть и местному шерифу.

— Барон Эрих Горднер? Знаю, знаю такого. Моего роста, темные глаза, лысина, небольшая бородка и еще постоянно улыбается — заявил Бойс.

Как бы ни так. Вряд ли их двое, баронов Эрихов Горднеров, да и все описание прямо противоположно настоящему. Поучается, что Бойс его знает и решил проверить меня.

— Никак нет, господин Бойс. Ростом он выше среднего, телосложение сухощавое, глаза серо-стального цвета, всегда гладко выбрит, ниже правого уха небольшой шрам.

И еще, господин Бойс. Я никогда не видел господина барона улыбающимся.

Мне самому составило немалых трудов сдержать улыбку, когда я представил Горднера радостно скалящегося, настолько это казалось невероятным.

На этом наш разговор закончился, и меня снова отвели в подвал.

Когда я попробовал объяснить Бойсу, что арестовали меня неправильно, тот только махнул рукой конвоирам, делайте свое дело.

Нет, ну как же это и что мне теперь делать, требовать адвоката? Или кого там требуют в таких случаях, не прокурора же?

Я вышагивал от одной стене к другой, хорошо хоть Сориусу и Дистом не пришло в голову сопровождать меня при этом, зрелище получилось бы очень комичным, ходил я быстрым шагом, почти бегом.

Вот же попал, мать вашу, и что делать дальше? Ну не припишут же мне, в конце концов, чужие грехи, очень на это надеюсь.

А тут еще приходится решать вопросы, которые к черту были бы не нужны. Ко мне обращались сокамерники, как их еще называть и у каждого имелись свои проблемы.

Кто-то выиграл в кости, и проигравший не желал отдавать долг. Кому-то нужно было что-то приобрести через стражников.

Еще у кого-то пропала часть полученной с воли передачи, тоже ко мне.

Вот на хрен мне все это было нужно, ни желания, ни опыта в подобных делах.

Благо, что Сориус консультировал меня по каждому вопросу. Уж что-что, а он такие вещи знал назубок.

Чтобы отвлечься от печальных мыслей, попробовал заняться гимнастикой. Но и здесь не повезло, при любом резком движении в правом боку отдавало сильной болью.

Видел я его, своего благодетеля, когда к Бойсу меня водили, он сегодня не патрулирует улицы города, а стоит в коридоре, перед какой-то забранной решеткой дверью, на сутки заступил.

Следующим утром, когда еще не приносили теплую бурду с куском хлеба, заменявшего завтрак, застучали засовы на дверях камеры.

Все мы с нетерпением ждали этого момента, но не из-за завтрака, совсем не из-за него, а для того чтобы убедиться в не бесполезности проведенной ночью работы.

Дело в том, что при открытии дверь скрипела так омерзительно, что зубы начинало ломить, а тело непроизвольно дергаться.

Этой ночью мы умасливали дверь, в самом прямом смысле этого слова. Масла ушло чертова уйма, до навесов было не добраться, они находились снаружи. Щелочки все же нашлись и через полый стебель какого-то растения, найденного в соломе, Сориус с еще одним специалистом по ночным кражам, пытались навесы смазать.

Результатов пришлось ждать до утра, как иначе можно проверить, то, что получилось? Стучать в дверь — от стражи может прилететь, кому это хочется?

Звук действительно был очень мерзкий. Когда стража начинала открывать засовы, а их на дверях целых два, большинство обитателей камеры заранее зажимало уши. Может быть, как охранная сигнализация такой звук весьма неплох, потому что слышен он и во дворе, но на психику действует.

Почему-то на самих тюремщиков этот звук так не действовал. Среди них даже оказался один, кому доставляло истинное удовольствие воспроизводить его с помощью дверей, открывая и закрывая их несколько раз подряд. Забавлял его не сам звук, а реакция его подопечных. Мне рассказывали, что ему даже деньги предлагали, но безуспешно.

Мы, все тридцать два человека, находившихся в общем каземате, самым натуральным образом превратились в слух, и это была не метафора. Мы вообще представляли собой одно большое ухо.

Вот провернулся ключ в большом висячем замке на одном из запоров. Затем стукнул один засов, следом за ним второй. Сейчас, сейчас. Стояла такая тишина, что было слышно, как жужжат под потолком мухи.

Дверь медленно подалась наружу и ничего, только лишь легкий скрип, почти не слышный.

В щели, образованной приоткрытыми дверями, показалась озадаченное лицо цербера, того, что так любил отсутствующий сейчас звук.

Тюремщик несколько раз поводил дверями, но тщетно, звук ниоткуда не вернулся. Лицо его, до сей поры просто удивленное, сейчас приобрело вид крайней степени изумления. Боюсь, теперь ему очень нелегко будет от него избавиться.

Смеялись все. И из этого смеха можно было собрать целую коллекцию, от громового хохота до визгливого хихиканья.

Затем тюремщик вместе со своей миной, словно прилипшей к его лицу, рывком исчез, дверь распахнулась во всю ширь и в камеру вошел… Горднер.

Боюсь, что сейчас тюремщик по сравнению со мной явно проигрывал. По крайней мере, рот у него был открыт значительно меньше, нежели мой.

Горднер прошел внутрь камеры несколько шагов, остановился и поморщил нос, ну, мол, и запашок здесь. Вы бы, господин барон, несколькими днями раньше зашли, боюсь, вам бы его еще и зажать пришлось. Вероятно, даже двумя руками.

Особенно когда сквознячок, гуляющий по канализации, приходил нас навестить. Сейчас это жерло смрада надежно прикрыто обеденной чашкой Горгена, идеально подошедшей по диаметру, и открывается только по мере надобности…

Горднер был при шпаге, когда-то у нас называемой эстоком, даге, и пистолете с колесцовым замком, считая такой наиболее надежным. Так то оно так, вот только взводить каждый раз пружину замка специальным ключом скорострельности нисколько не прибавляет.

Вообще-то сюда запрещено входить с оружием. Даже наши тюремщики имели при себе только деревянные дубинки.

Вот только я хотел бы посмотреть на того, кто посмеет Горднеру что-то запретить. Если только он не император или, на худой конец, не самый завалящий герцог.

Сердце мое билось учащенно, неужели он пришел за мной? А если нет? Разум подсказывал, ну за кем же еще, не стуима же он решил себе подобрать.

Горднер обвел взглядом помещение, скользнул им по выскобленному еще с вечера столу. По полу, неровной каменной кладки, но безо всяких намеков мусора. По соломенным матам сложенным один на другой, для того чтобы на них было удобней сидеть, остановился им на мне и сказал:

— Что стоишь, пошли — затем еле заметно усмехнувшись, добавил — брат Тимура. -

Я посмотрел на Сориуса, Диста, стоящих, как обычно, за моей спиной. Ведь я им обязан жизнью. А сейчас, получается, просто их бросаю. Перевел взгляд на Горднера, но тот лишь покачал головой, нет, это без вариантов, и нетерпеливо мотнул ею, указывая на выход. Ничего, одну минуту потерпишь.

И мне оставалось лишь пожать им руки, похлопать по плечам и подмигнуть. Держись братва, даст Бог и свидимся.

Хороший парень Сориус, при всем притом, хороший. Нет за ним убитых людей, не душегуб он. И старушек он не обворовывал, у местного преступного мира тоже есть свои законы и понятия.

Диста жалко как человека, потому что ничего хорошего ему не светит. Если повезет, отделается рудниками, а если очень повезет, то всего лишь проведенными на них парой десятков лет.

Дист рассказал мне свою историю, и не было в ней ничего такого, что нельзя будет услышать через много-много лет.

Деревня, в которой он родился и жил, принадлежала барону Приенрису, одному из наиболее уважаемых граждан Кергента. Но речь идет не об этом бароне, хотя и он причем. Прожил Дист в своей деревне почти двадцать лет до того самого момента, когда и произошли следующие события.

Прибыл в очередной раз в деревню сборщик податей, чтобы собрать недоимки. Встретили его с подобающим почетом и уважением. И должность его этого заслуживает, и нечем платить крестьянам было, неудачный сезон выдался. Вот и надеялись они получить отсрочку до следующего урожая.

Сборщик, казалось бы, и не против этого был, но выдвинул встречное условие. Пойдет он им навстречу, лично с бароном переговорит и все будет на мази. Только и селяне должны ему не отказать. А желание его вот в чем оказалось. Жила в деревне девушка, очень милая и с лица и фигурой. Вот и выдвинул сборщик податей свое условие: будет она с ним ласкова и сразу все вопросы положительно решатся. Если же нет, то не обессудьте, служба прежде всего, а барон и благодетель ох как лют.