Последний рубеж - Андрей Стерхов

– Секунду…

Харднетт без церемоний стянул сандалий и вытряхнул попавший внутрь острый камешек. После чего ответил:

– Это обещанное снадобье. – И, хитровато прищурившись, предложил: – Можешь попробовать.

Грин откупорил, понюхал, глотнул и удивленно изогнул брови:

– Замзам-кола?

– Она.

– Вот так лекарство!

– Почему бы и нет. – Харднетт пожал плечами. – Идеальный тоник для стимуляции работы мозга. Прекрасное средство от нервных расстройств, головной боли, невралгии и прочей хандры.

Он произнес это так, что было непонятно – шутит или говорит всерьез.

– Так-то – да, конечно. – Грин на всякий случай дежурно улыбнулся и признался: – Иной раз нет под рукой, ломка начинается.

– На такой случай всегда нужно иметь при себе неприкосновенный запас, – назидательным тоном заметил Харднетт. – Никогда и никому запас не мешал. А бывало, что и жизнь спасал.

– Согласен, – кивнул Грин. – Нужно. Запас карман не тянет. – И, чуть помолчав, добавил: – А еще лучше формулу знать. Тогда в любой момент можно самому изготовить. Сварганил порошок, сыпанул в стакан с водой и вся недолга. – Он мечтательно закатил глаза к потолку, но тут же оборвал полет своих фантазий: – Только никогда такого не будет. Ходят слухи, формула хранится в особом сейфе, доступ к которому имеют лишь члены совета директоров «Замзам Корпорации». Да и те могут открыть сейф, лишь собравшись вместе. Слышали о таком?

– Слышал. Так оно и есть. Но только все тайное рано или поздно становится явным. Хочешь, майор, я продиктую?

– Что?

– Формулу замзам-колы.

– Вы ее знаете?! – удивился Грин.

Лицо полковника осталось непроницаемым.

– Ну так что? Продиктовать? Или как?

– Давайте. – Грин поспешно задействовал терминал, но через секунду справился с первым порывом, свернул экран и смущенно промямлил: – Знаете что… Пожалуй, не надо.

– Что так? – вскинул Харднетт искусственную бровь.

С трудом подбирая слова, будто сомневаясь, стоит ли вообще об этом говорить, Грин сказал:

– В знании того, как устроено чудо, есть что-то такое… В общем, когда знаешь, как оно устроено, это уже и не чудо никакое. Чудо – не чудо, когда каждый способен его сотворить. Ковыряться в чуде – это… – Майор пощелкал пальцами, подбирая нужные слова. Наконец нашел подходящее сравнение и попытался объяснить: – Знаете, я однажды в детстве расковырял Тэдди, своего робота-медвежонка, а там…

Но Харднетт оборвал его:

– Не утомляй себя, майор. Я догадываюсь, что именно ты там обнаружил. Хотя у меня в детстве были другие игрушки, но я догадываюсь. А что касается замзам-колы – зря отказался. Фармакопея несложна. Пригодилось бы. Впрочем, не хочешь как хочешь. Мое дело – предложить, твое…

И полковник, который никакой формулы, конечно, не знал и смело блефовал на тонкой грани, вопросительно посмотрел на майора. Тот подтвердил кивком – да, отказываюсь.

Грин по-прежнему чувствовал себя не в своей тарелке: старался не встретиться с Харднеттом глазами и не знал, куда деть руки. То брал склянку со стола, то ставил ее на место. В конце концов, спрятал руки в карманы брюк и, глядя на стену через плечо полковника, спросил:

– Скажите, а правда, что в составе замзам-колы есть…

Он замялся, не зная, как продолжить.

– Если ты, майор, имеешь в виду эндорфин, – пришел ему на помощь Харднетт, – то да, содержится.

– Вообще-то, я не знал, как это вещество называется по науке.

– Эндорфином и называется.

– Признаться, господин полковник, это для меня темный лес.

– А чего тут сложного? Эндорфин – медиатор, который выделяет гипофиз. Это вещество возбуждает опиатные рецепторы коры головного мозга, действует как легкий наркотик. Ничего сложного, майор. Ничего сло… – И тут Харднетт резко оборвал сам себя на полуслове. – Ну да ладно трепотней заниматься. Все об этом. Понюхали друг у друга под хвостом, теперь давай о деле.

Грин облегченно выдохнул и с готовностью согласился:

– Давайте.

– Вероятно, догадываешься, что я бы хотел поговорить с чудаком, о котором ты докладывал Верховному?

– С Боррлом Анвейрромом Зоке?

– С ним с самым.

Грин, заметно ободрившись, доложил:

– Как только узнал, что вы прибыли, тотчас послал за ним курьера.

– Отлично! – похвалил Харднетт.

– Думаю, минут через пятнадцать – двадцать доставят, – прикинул Грин, взглянув на часы.

– Ну раз так, подождем, – кивнул полковник и предупредил: – Кстати, мне еще понадобится телекодовый канал со Станцией. Не надолго. Минуты на две.

– Могу прямо сейчас организовать.

– Подожди. Я, майор, сорок шесть часов назад еще в штаб-квартире на Ритме сидел. Дай очухаться.

Харднетт устало откинулся на спинку кресла и, сбросив сандалии, с удовольствием вытянул ноги. Его взгляд упал на портрет Альфонса Алли – действующего президента Большой Земли. Вернее, не на сам портрет, а на подпись под ним. Портрет висел как раз типовой. Тот самый, где президент напоминал состарившуюся проститутку: подкрашенные губы, подведенные глаза, румяна на обвисших щеках. А вот подпись вывели здесь необычную. Не первые две строки гимна Федерации: «Куда бы я ни шел, Большая Земля везде. Я буду, как ты. Ты будешь, как он: Мы будем, как все», а цитату из инаугурационной речи.

Почему-то.

«Мы стремимся придать миру свою форму, а не просто ждем, когда он сформирует нас. Мы хотим изменить события к лучшему, а не зависеть от их милости», – прочитал Харднетт и подумал, что, двигаясь по этому пути, не стоит забывать что иногда лучшее – враг хорошего. О-хо-хо и э-хе-хе…

Грин тем временем отошел к окну и, взявшись за рукоять жалюзи, спросил:

– Открыть?

– Ни в коем разе, майор, – взмолился полковник. – Утомило это чертово светило. Голова, что тот пирог яблочный, только-только вынутый из печи.

– Да, Рригель – солнце дрянней некуда, – посетовал Грин и глянул в щель жалюзи на площадь. – Просто подумал, что вы захотите взглянуть на парад.

– Уволь. А что, еще сверкают аксельбантами и бьют в литавры?

– Бьют и сверкают.

– Чего это они раздухарились?

– Давно на муллватов зуб точат. Хотят на их землях порядок навести. Конституционный. А тут такой повод отменный.

– Ты об украденном раймондии?

– Ну да. О раймондии.

– Объясни-ка, майор, как они о нападении пронюхали? – поинтересовался Харднетт.

Грин пожал плечами:

– Это секрет Полишинеля. – И, наткнувшись на недоуменный взгляд Харднетта, объяснил: – Дело в том, что немало местных подвизается на прииске в качестве разнорабочих. А там сейчас только и разговоров о пропавшем конвое. Каждая собака в курсе.

– И местные власти на сто процентов уверены, что это муллваты напали на конвой? – уточнил полковник.

Грин пожал плечами:

– Округ Амве, где все случилось, территория муллватов. Даже если муллваты ни в чем не виновны, все одно их сделают козлами отпущения.

– Выходит, аррагейцы мечтают о маленькой победоносной карательной экспедиции?

– Вот именно.

Харднетт пожевал закрашенными зубами искусственную нижнюю губу и огорченно сказал:

– Некстати все это. Я ведь и сам в Айверройок собираюсь. Помешают мне эти боевые слоны в посудной лавке.

– Тогда вам, господин полковник, стоит поторопиться. Они выступают сразу после парада.

– Надавить нельзя, чтобы переиграли?

– В данном конкретном случае – бесполезно.

– Что, настолько воинственны? – спросил Харднетт.

– Как и все люди, – ответил Грин и, продолжая глядеть на происходящее за окном, рассеянно пробормотал себе под нос: – Мы все безумно одинаковы.

Пробормотал тихо, но полковник услышал и обыграл:

– И одинаково безумны.

– Это точно, – встретив неожиданную поддержку, оживился майор. – Хлебом нас не корми, дай поиграть мускулами и побряцать оружием. И правители наши нам под стать. Обожают металл.

– Имеешь в виду звонкий? – Харднетт потер большим пальцем об указательный.

И услышал в ответ:

– И звонкий и глухой. Я говорю об их любимых игрушках: железных когортах, медных трубах, латунных кокардах и цинковых гробах.

– Ах, ты вот о чем. Ну да, так и есть – когорты и гробы.

Спорить глупо.

– Так есть, так было и так будет.

Грин произнес эту пессимистическую сентенцию с немалой печалью в голосе.

«Постоянное общение с работниками Министерства внешних сношений, поголовно зараженными вирусом прогрессистского мессианства, на пользу агентам Отдела внешнего мониторинга никогда не шло, – глядя на стоящего у окна майора, тут же подумал Харднетт. – Этот круг общения размягчает внутренний стержень и разжижает мозги. Любому. А тут и сам парень из гуманистического выводка. Тяжелый случай».

– Сколько тебе, майор, до ротации? – спросил он как бы между прочим.