Красный тайфун - Владислав Савин

Ой, ну только трубки в руке у Михаила Петровича не хватает! Нет, не в подражание товарищу Сталину (который, кстати, курить бросил) — кажется, мой Адмирал, пусть и неосознанно, копирует Василия Ливанова. Замечательного, между прочим, советского киноактера. Он и сам, наверное, мог бы быть сыщиком — иначе не смог бы так гениально сыграть Холмса. Вот постараюсь после, чтобы эти фильмы выпустили и на наш экран!

— Понимает. шь, — до сих пор иногда оговариваюсь я, — вас иногда привлекают как консультантов по разным вопросам. У вас, как бы это сказать, голова чуточку иначе работает.

— Ну да, — Адмирал понимающе кивает, — наши орлы из‑за этого частенько видят то, что ваши дуболомы не замечают.

— А иногда, совсем наоборот, — говорю я — вы предлагаете совершенно чудовищные вещи. Абсолютно немыслимые, аморальные. Этот ваш Скунс — я просто понять его не могу. То он свой, милый наш парень Валька Кунцевич. То вдруг, больной на голову убийца и маньяк, его послушать, что он предлагал сделать с населением Польши и Западной Украины — знаю, что они бандеровцы, но так же нельзя, не разбирая, всех! Мне кажется, он еще и язычник, не верит ни в бога ни в черта — и абсолютно не советский человек, а этакий американский ковбой. А что говорит по — русски и родиной считает нашу страну — так это случайность. Родился бы в США — был бы патриотом США.

Ну — насчет язычника это я погорячилась. Хотя… когда его друг из этого времени, Сергей Куницын, погиб в самом конце в Берлине, совершенно по — дурацки, этот осназовец из будущего взял мало того что его позывной, «Скунс», так еще и его фамилию, в документах прикрытия, когда мы в Киеве тогда были! А когда я его спросила, он ответил — что есть поверье, смерть не приходит дважды за одним и тем же человеком. А потому, взяв имя погибшего, пусть даже так, идя на опасное дело — можно обмануть Старую Старуху.

— Солнышко, — обнял меня за плечи Адмирал. — Нам всем друг с другом тяжело. Мы — дети разных времен и эпох. Что ж теперь поделать? Нам придется как‑то с этим жить.

Михаил Петрович мой, таким образом меня может убедить в чем угодно. Сначала мы просто стояли обнявшись, посреди кабинета. Когда мой Адмирал со службы приходит, я всегда встречаю его прилично одетой и причесанной, это днем без него могу себе позволить быть в халате, а сейчас на мне было строгое и закрытое шелковое платье с юбкой солнцеклеш до середины голени — но чувствую, как его рука меня по бедру гладит, прямо по коже, выше края чулок, подол мне словно ветром задрало… а затем и платье с меня будто ураганом сорвало… дальше расписывать не буду! В СССР, может быть, секс и есть — зато совершенно точно нет эротики и порнографии! А есть — любовь!

Как нам было хорошо! Неужели снова — расставание? И мне опять ждать — нет, я тогда Владика в охапку, и с ним вместе! Надеюсь, во Владивостоке найдется работа для Конторы Пономаренко? Или все же мой Адмирал здесь останется — да пусть бы снова на Север, тут недалеко совсем, и меня на Севмаше не забыли еще? Ленка пишет, что у нее тоже прибавление семейства ожидается, и еще кто‑то из девчат замуж выскочили за кого‑то из экипажа К-25. Счастливые — если «моржиха» теперь из Молотовска надолго уходить не будет. И Лючия, ну просто светится вся, у своего «рыцаря» под боком. Ой, ну как же можно подругам завидовать — пусть у них счастье будет, побольше и подольше. А у меня — вот империалисты проклятые, теперь они против нас войну готовят, в той истории не решились, а в этой?

Вчера, 10 сентября, по радио передали, что в США испытали атомную бомбу. Выходит, три месяца всего мы выиграли, сумели их программу оттянуть? А у нас — когда я на «Арсенале два» была, у Курчатова, работы там шли полным ходом, и как наши научные светила говорили, очень успешно — вот только ни Бомбы, ни корабельного реактора, у нас пока нет. А в ООН обсуждение по Ирану, англичане в резкой форме требуют от СССР вывести войска «ради наступления мира и порядка» — после того как сами же натравили на нашего товарища Барзани племена турецких курдов, поддерживаемых турецкой армией. И хотят, чтобы мы ушли из северной Норвегии, «Нарвик никогда не был русской территорией». А мой Адмирал говорит, что тогда нашему флоту в Атлантику, если война, то придется через щель в заборе протискиваться, вместо открытых ворот! А учения их авиации, когда сотня В-29, вылетев из Дании, прошли над нейтральными водами Балтийского моря до входа в Финский залив, еще меньше часа лета, и были бы над Ленинградом — но повернули назад, войны ведь нет еще, пока! В этой истории, какие города станут аналогами Хиросимы и Нагасаки, ведь генералы на той стороне наверняка требуют, чтобы новое оружие было опробовано? На кого нападет здесь американский империализм, если Корея — наша целиком, не будет никакой корейской войны?

Я очень внимательно слушала, о чем говорили мой Адмирал и товарищ Пономаренко. Да, мы с успехом переиграли войну — которую в иной истории мы выиграли. Теперь же нам предстоит найти выход там, где в иной реальности мы проиграли. И это будет наверное, намного сложнее — потому что в большей степени, это будет наша война с самими собой, с нашими недостатками. Которые, к сожалению, вовсе не являются «родимыми пятнами капитализма». Нам предстоит одновременно строить материально — техническую базу коммунизма, организовывать общество, причем из тех людей, что есть, а не из идеальных, светлого будущего — и работать над воспитанием этой новой породы человека. Таких людей, как у Ефремова в «Туманности Андромеды» — вот интересно, напишет ли Иван Антонович этот роман, а уж я прослежу, по поручению Пономаренко, чтобы ни один ретроград в Союзе Писателей не посмел помешать успеху книги! Я не знаю точного рецепта построения коммунизма. Но точно знаю одно — проиграть и здесь мы не имеем права! Ради счастья, и самой жизни наших детей — и моего Владика, и тех, кто у меня еще родится.

В ту ночь и мне приснился странный сон — а может и прав мой Адмирал, считая что это не сон, а прием сигнала из будущего, «параллельного» мира? Я была там не собой, а какой‑то совсем молодой девчонкой, вместе с другими людьми я бегала по какому‑то дому, не жилому а учреждению, с коридорами, залами и кабинетами, мы были одеты в штатское, не в военную форму, у нас не было оружия. А внизу на площади бесновалась толпа, крича «бей москалей». Затем коридоры заполнились дымом, и появилось пламя. Я видела, как люди сгорали заживо. Я была среди тех, кому удалось выбраться наружу, из окон второго этажа, кто прыгал с третьего и четвертого, те разбивались насмерть. А я подвернула ногу, какой‑то парень меня нес, не бросил, и повторял — держись, Маришка, все будет хорошо! И нас вместе забила насмерть толпа мордоворотов, палками, железными прутьями, и просто ногами, крича — смерть колорадам! Я помню боль и страх — проснувшись с сердцебиением и в холодном поту, я даже оглядела себя, ища следы ожогов и ударов, таким живым было ощущение!

А затем пришла ярость. Если это был не сон, а в самом деле, какой‑то сигнал из иных времен. Та Маришка была обычной девчонкой, студенткой, необученной, без боевого опыта — идущей по жизни смеясь, как я когда‑то! Ей бы жить, замуж выйти, и детей родить, и вырастить такими, как она, чтоб не узнали они никогда того, что я пережила — Школа, оккупированный Минск, партизанский лес, полсотни лично убитых фрицев, английские диверсанты на Севмаше в сорок третьем, бандеровская сволочь в Киеве, год назад! Фашистской сволочи легко убивать беззащитных — что ж, пусть попробуют, против меня теперешней! Хотя Юрка Смоленцев, ловец фюрера, дважды Герой, и наверное, самый умелый убивец Советского Союза, говорил мне, что для грязной работы есть такие, как он (не поняла — разве избавляя мир от человеческой грязи, мы не делаем его чище?), а для меня ум и власть должны стать главным оружием, ну а чисто боевые навыки, это на крайний случай для самообороны, чтобы добычей не быть.

Тебя, Маришка, мне не спасти — но отомстить, в своем мире, я сумею сполна! Все сделаю, чтобы мразь, которой не нравятся коммунисты и «москали», и кто способен вот так, толпой насмерть забивать безоружную девчонку — у нас и вылезти не смела, головы не поднять, ну а кто решится, тому лучше будет сразу ползти на кладбище! Нелюди никакого права не имеют, и на жизнь, в первую очередь!

Если у тебя горе — плакать должна не ты, а тот, кто в этом виноват!

Ой, слышу, Владик проснулся, сейчас захнычет! С кровати вскакиваю, поспешно, но осторожно, чтобы моего Адмирала не разбудить, пусть выспится, отдохнет, ему ж на службу с утра! Ребенку пеленки поменяла, качаю, чтоб заснул. Ты в Советском Союзе будешь жить, самой лучшей стране на Земле. Где не будет никакой «перестройки» — а что надо, мы в рабочем порядке поменяем, государство не руша. Все у тебя будет хорошо, жить ты будешь долго и счастливо — может быть, тоже моряком станешь, как отец? Хотя сказал мой Адмирал, пусть тем займется, к чему талант будет.