Шевалье де Мезон-Руж - Александр Дюма

Накануне того дня, когда Морис, Лорен и Женевьева вместе завтракали, глухой стук колес потряс мостовую набережной, стекла тюрьмы и затих перед стрельчатыми воротами. Жандармы ударили эфесами сабель в ворота — те распахнулись, и экипаж въехал во двор. Когда вновь закрылись ворота и проскрежетали запираемые замки, из кареты вышла женщина.

Открытая калитка тотчас поглотила ее. Три или четыре физиономии, высунувшиеся из полумрака на свет факелов, чтобы увидеть заключенную, через мгновение вновь исчезли во мраке. Послышалось несколько вульгарных смешков и несколько грубых слов, которыми любопытствующие обменялись на прощание. Голоса еще были слышны, но удаляющихся людей уже не было видно.

Женщина, доставленная таким образом, оставалась за первой низенькой дверью вместе с жандармами. Она понимала, что нужно было войти во вторую, и попыталась сделать это, но не учла, что требовалось одновременно согнуть ноги в коленях и опустить голову, потому что снизу поднималась ступенька, а вверху проходила балка. И узница, несомненно еще не привыкшая к тюремной архитектуре, хотя уже давно пребывала под арестом, забыла опустить голову и сильно ударилась о железную балку.

— Вам больно, гражданка? — спросил один из жандармов.

— Мне уже больше ничто не причиняет боль, — спокойно ответила она.

И без единой жалобы она прошла дальше, хотя над бровью у нее виден был почти кровоточащий след от удара.

Далее находилось кресло смотрителя, более почтенное в глазах заключенных, чем королевский трон в глазах придворных, ведь тюремный смотритель — это раздатчик милостей, а для узника важна каждая из них, ведь часто малейшая благосклонность превращает мрачное небо заключенного в лучезарный свод.

Смотритель Ришар восседал в кресле; убежденный в своей значимости, он не покинул его даже при скрежете решеток и шуме экипажа, возвещавших о новом постояльце. Он взял щепотку табаку, посмотрел на узницу, открыл толстенную книгу регистрации и стал выбирать перо в маленькой деревянной чернильнице, где чернила, на краях превратившиеся в камень, еще хранили в глубине немного тинистой влаги, — так в кратере вулкана всегда остается немного расплавленной лавы.

— Гражданин смотритель, — сказал старший конвойной группы, — занеси-ка привезенную в книгу, да поживее: нас ждут не дождутся в Коммуне.

— О, это мы мигом, — ответил смотритель, добавляя в чернильницу несколько капель вина, оставшихся на дне стакана. — Слава Богу, рука набита! Твои имя и фамилия, гражданка?

И, обмакнув перо в эти самодельные чернила, он приготовился записать в нижней части листа, заполненного уже на семь восьмых, сведения о прибывшей. Стоявшая позади его кресла гражданка Ришар доброжелательно и с каким-то почтительным удивлением изучала женщину, которую расспрашивал муж, — на вид такую грустную, но одновременно такую благородную и гордую.

— Мария Антуанетта Жанна Жозефина Лотарингская, — ответила узница, — эрцгерцогиня Австрийская, королева Франции.

— Королева Франции? — удивленно повторил смотритель, приподнявшись и опираясь руками о кресло.

— Королева Франции, — повторила узница тем же тоном.

— Иначе говоря, вдова Капет, — заметил начальник конвоя.

— Под каким из этих двух имен мне записать ее? — спросил смотритель.

— Под каким хочешь, только побыстрее, — ответил тот.

Смотритель вновь опустился в кресло и, слегка дрожа, записал в своей книге имя, фамилию и титул, названные узницей. Эта запись, отливающая красноватым цветом чернил, сохранилась по сей день, хотя крысы революционной смотрительской изгрызли на листе самое ценное место.

Жена Ришара по-прежнему стояла за креслом мужа, сложив руки в порыве религиозного сострадания.

— Ваш возраст?

— Тридцать семь лет и девять месяцев, — ответила королева.

Ришар привычно занес все данные, описал приметы, добавил обычные формулировки и примечания.

— Все, дело сделано, — произнес он.

— Куда ее отведем? — спросил старший конвойной группы.

Ришар опять взял щепотку табака и посмотрел на жену.

— Ну вот! — заволновалась та. — Нас ведь не предупредили, и мы совсем не знали…

— Поищи! — сказал конвоир.

— Есть совещательная комната судей, — продолжала жена.

— Гм! Но она очень большая, — пробормотал Ришар.

— Тем лучше! Если она большая, то в ней легче разместить охрану.

— Иди туда, — сказал Ришар. — Только она нежилая, в ней нет даже кровати.

— Да, действительно. Об этом я не подумала.

— Чего там! — заметил один из жандармов. — Завтра туда поставят кровать, а до завтра совсем недолго осталось.

— Впрочем, гражданка может провести ночь и в нашей комнате, не так ли, муженек? — сказала жена Ришара.

— А как же мы? — спросил смотритель.

— А мы не будем ложиться. Как сказал гражданин жандарм, ночь скоро кончится.

— Хорошо, — решил Ришар, — отведите гражданку в мою комнату.

— Тем временем вы приготовите нам расписку, не так ли?

— Когда вернетесь, она будет готова.

Жена Ришара взяла стоявшую на столе свечу и пошла первой.

Мария Антуанетта, не проронив ни слова, последовала за ней, как всегда бледная и спокойная. Двое тюремщиков, которым жена смотрителя сделала знак, замыкали шествие. Королеве показали кровать, и хозяйка поспешила застелить ее чистым бельем. Тюремщики стали снаружи у дверей, дверь заперли на два оборота, и Мария Антуанетта осталась одна.

Никто не знает, как она провела эту ночь, потому что она осталась наедине с Богом.

Лишь на следующий день королеву перевели в совещательную комнату судей. Это продолговатое четырехугольное помещение с небольшой дверью, выходившей в один из коридоров Консьержери, разделили во всю длину перегородкой, не доходившей до потолка.

Одно из этих отделений стало комнатой охранников.

Другое — комнатой королевы.

Окно с решеткой из толстых прутьев освещало каждую из двух келий.

Ширма, заменявшая дверь, отделяла королеву от ее стражников, закрывая проем в середине перегородки.

Все пространство помещения было вымощено кирпичами, поставленными торцом. Стены были когда-то отделаны рамками из золоченого дерева, но сейчас с них свисали обрывки бумажных обоев, украшенных королевскими лилиями.

Кровать напротив окна, а возле него стул — вот вся обстановка королевской темницы.

Войдя в нее, королева попросила, чтобы принесли ее книги и рукоделие. Ей принесли «Революции в Англии» — книгу, которую она начала читать еще в Тампле, «Путешествие молодого Анахарсиса» и ее вышивку.