Повести, рассказы - Самуил Вульфович Гордон

Около двух месяцев они прожили вместе в маленькой комнате с окном в зеленый двор, и Лидия Андреевна была единственным человеком, которому Лина показала письмо Генриха к незнакомой ей Фриде. И Лидия Андреевна заставила Лину поверить в то, что Генрих ничего не скрыл, что все так и было, как он рассказал ей. Лидия Андреевна не позволила Лине показать письмо Ире и требовала от нее, от Лины, вернуться домой. И Лина еще тогда догадалась, что Лидия Андреевна задерживается не только ради консилиума...

12

Не иначе как с незнакомцем, заговорившим с ней в море, что-то случилось, второй день не приходит на пляж. Но когда он не пришел и на третий день, Лина решила, что у него, вероятно, кончился отпуск и он уехал домой. Ей было это безразлично, но она так привыкла к тому, что изо дня в день видела его на лежаке с книгой, что не могла не заметить его исчезновения.

И вдруг, когда она почти забыла о нем, снова увидела его в море, далеко за буйком. Лина не ожидала, что его появление может ее так обрадовать. Произошло это все так неожиданно, что Лина не успела скрыть от него свою радость, и он, безусловно, заметил: у него проницательный взгляд. Это было видно по тому, с какой быстротой он подплыл к ней. Значит, он не уезжал, был все время здесь и нарочно, наверно, переменил место, чтобы Лина его не видела. А он, наоборот, мог за ней наблюдать и, конечно, заметил, как она его ищет. Во всяком случае, в первые два-три дня он не мог не заметить, как она все время кого-то ищет, как пристально присматривается к лежаку, на котором он до этого лежал. Теперь она может быть уверена: если он ей тогда, у этого самого буйка, не сказал, что его никогда не подводит предчувствие, то он ей сейчас это скажет. И при этом, возможно, еще спросит: а что ей подсказала тогда ее интуиция? Она же не станет отрицать, что разыскивала его. Но в этом нет ничего особенного: человек догоняет ее в море, заводит странный разговор, дает понять, что давно уже к ней присматривается, искал случая ближе познакомиться, и вдруг, даже не назвавшись, бесследно исчезает. Не случилось ли с ним что-нибудь? Поэтому она и обрадовалась, снова увидев его. Только поэтому. И все же она себя выдала. Ее, как всегда, подвел голос — не хватило дыхания, когда спросила его:

— Где вы так долго пропадали?

Вглядываясь в ее большие, затуманенные глаза, пытающиеся спрятать под опущенными ресницами ее одиночество и растерянность, плывущий рядом мужчина, словно извиняясь, ответил:

— Был занят подыскиванием новой комнаты. Мне еще осталось здесь быть полторы недели.

— Вы разве не в санатории?

— Упаси бог! Я вижу, вас это удивляет. Но представьте себе, что ужасно не люблю проводить свой отдых в санаториях или пансионатах. Не люблю быть зависимым от кого-то. Хочу быть свободным: вставать, когда хочу, идти, куда хочу, делать, что хочу, спать, когда хочу. Быть совершенно свободным. А в санаториях, домах отдыха и даже в пансионатах это невозможно.

— А дома это возможно?

— Дома совсем другое. Дома я же не в отпуске, а на работе, а на работе человек, как солдат, подчиняется дисциплине и выполняет приказы. Сколько у вас в палате человек?

— Трое.

— А я хочу во время отпуска ни от кого не зависеть. Разве я не имею права хоть один месяц в году оставаться с самим собой? А вы разве не мечтаете об этом?

— Иметь отдельную комнату в санатории?

Лина знала, что не это он ждал от нее услышать. Но что она могла ответить ему другое, если сама еще не знает, была ли она до сих пор от кого-то зависима больше, чем сама хотела, и чувствовала ли себя менее свободной, чем желала. Вот она взяла с собой на этот раз ту полную свободу и независимость, что сама обрела, стоя тогда под темными окнами своей квартиры, и не знает, что с этим делать. Она здесь уже вторую неделю, а ведет себя точно так же, как в прошлые годы на отдыхе. Никто из окружающих не заметил в ней привезенную ею с собой свободу и независимость, и она не стремилась, чтобы это заметили, хотя после того, что произошло у нее с Генрихом, имела полное право пользоваться ими. Но он, плывущий с ней рядом незнакомец, заметил, видимо, ее состояние. Только не показывает это. Она уверена, что именно то имел он в виду, когда завел с ней разговор о полной свободе и независимости. Даже тем, что, не дождавшись ответа, поплыл навстречу высокой волне, он дал ей понять, что не ошибается. Он нарочно оставил ее одну, пусть задумается над его словами.

И снова Лине показалось, что она где-то встречала этого высокого, не по годам стройного мужчину с серыми проницательными глазами, от которых невозможно что-либо скрыть.

Достаточно было бы ему назвать себя, думала Лина, чтобы сразу вспомнить, где она его раньше встречала. И еще ей показалось: она не узнает его потому, что с первой минуты он выдает себя за человека, для которого самое главное — отделиться от всех и от вся, ни с кем не общаться, в то время когда он, скорее, один из тех, которые не могут и не хотят отделяться, возможно, даже не знают, что такое одиночество, как не знала этого раньше она, Лина. Такие, как он, представляет себе Лина, наверно, всегда окружены людьми. В нем есть что-то такое, что привлекает к себе людей, и она хочет вспомнить, чем он ее привлек, что она так разыскивала его и обрадовалась, снова увидев. Во всяком случае, одно она знает точно: он не похож на тех ее новых знакомых в санатории, которые, она это чувствует, никогда не проходят мимо, чтобы не оглянуться на нее. И те, кому она нравится, и моложе и красивее его. Но ей скучно с ними. После первой же прогулки с кем-нибудь из них она уже насквозь его видит, заранее знает, о чем он будет с ней говорить. А этот, Лина знает, всего себя не раскроет, если она даже будет с ним встречаться