Парни в гетрах. Яйца, бобы и лепешки. Немного чьих-то чувств. Сливовый пирог (сборник) - Пелам Вудхаус

Бинго все объяснил. Перкис заметил: «Да-да-да», рассказ похвалил, мало того — сказал «Спасибо», и они помолчали.

— А как насчет гонорара? — решился наконец Бинго. Перкис уподобился палтусу, которого другой палтус попросил одолжить деньжат до конца недели.

— Там фунтов десять, — предположил Бинго.

— О, нет-нет-нет, — сказал Перкис. — Нет-нет-нет-нет-нет. Все входит в жалованье.

— Что! — закричал Бинго. — Значит, я ничего не получу?

Перкис заверил его, что не получит, и Бинго пошел в клуб, выпить с горя. Когда он приканчивал второй бокал, явился Пуффи Проссер, местный миллионер.

Надо ли вам говорить, что заимодавец должен обладать двумя качествами — он должен быть богатым и щедрым. Богатым Пуффи был, но Бинго знал по опыту, что щедрым он не был. Однако он приходился крестным отцом Алджернону Обри, а крестные отцы рады помочь, если речь идет о подарке ко дню рождения. Ну хорошо, не «рады», но при должном упорстве — дают.

— Привет, Пуффи, — сказал Бинго. — Знаешь что? У Алджи скоро день рождения.

— Какой еще Алджи?

— Алджи О. Литтл. Твой крестник.

Пуффи дернулся, вспомнив о том, как Бинго привез к нему сына в часы похмелья.

— А, черт! — вскричал он. — Этот жуткий тип!

Слова и тон не вдохновляли, но Бинго упорствовал.

— Я знаю, — сказал он, — ты расстроишься, если тебе не удастся внести свою лепту. Точнее, десять фунтов. Проще всего дать деньги мне. Дал — и никаких забот.

Пуффи сравнялся цветом с прыщами.

— Слушай, — сказал он, — когда ты, практически — насильно, вовлек меня в это дело, мы договорились, что серебряной кружечки достаточно.

— Совсем немного, десять фунтов!

— На десять фунтов больше, чем я дам.

Бинго понял, что придется сказать все.

— Пуффи, старик, — начал он, — тут не в нем суть. Если ты не дашь мне этих денег, я пропаду. Ты подумай, сколько мы дружим! Такой добрый, щедрый чело…

— Нет! — воскликнул Пуффи. — Ни в коем случае!

И замолчал, словно его осенила внезапная мысль.

— Вот что, — сказал он, — ты что сегодня делаешь?

— Да ничего, — отвечал Бинго, — может, утоплюсь.

— Из дома сбежать можешь?

— Могу, Рози уехала. Они с миссис Перкис в Брайтоне, на встрече их бывшего класса.

— Хорошо. Тогда сходи в «Ритц».

— С удовольствием. Ты там будешь?

— Нет. Еду в Париж. Там будет живая рыжая девица с ямочкой на подбородке. Зовут Мейбл Мергатройд. Угостишь ее обедом — получишь десятку. Дело в том…

История оказалась весьма непрезентабельной. Пуффи порхал вокруг этой Мейбл, словно пятнистая бабочка, пока не заметил, что подлетел к самому краю супружества. Открытие это нанесло удар его чувствительной душе. Винил он в основном ямочку, при виде которой произносил все то, о чем впоследствии жалел.

— Если я туда пойду, — признался он, — мне конец. Спасет меня только бегство. Но этого мало. Ты должен очернить меня и обличить. Притворись, что считаешь меня последним гадом.

Хотя глагол «притворяться» не показался Бинго удачным, он понимающе кивнул.

— Вот тебе десятка, — сказал Пуффи, — а вот деньги на обед. На слова не скупись.

— Не буду, — обещал Бинго.

— Давай, я тебе что-нибудь подскажу.

— Что ты, не беспокойся! Я справлюсь.

Бинго ждал недолго, когда в вестибюль отеля вошла девица с такими алыми волосами и такой несомненной ямочкой, что он без колебаний бросился к ней.

— Мисс Мергатройд?

— Она самая.

— А я — Литтл, Ричард П. Литтл. Пуффи срочно вызвали во Францию, он попросил вам передать.

— Однако! Пригласить в ресторан и уехать в какую-то Францию… Это уж слишком!

— Не для Пуффи, — приступил к делу Бинго. — Для него это сущая ерунда. Вы хорошо его знаете?

— Неплохо.

— Когда узнаете еще лучше, поймете, что таких больше нет. Возьмите африканского кабана, прибавьте слизняков и тех мокриц, которых мы находим под камнем, снабдите все это прыщами, и вот вам Александр Проссер, хотя и не во всей красе.

Сказав такие слова, он повел ее в зал. Обед удался как нельзя лучше. Обиженная девица схватывала на лету. Поднялась она только часа через два.

— Не уходите! — взмолился Бинго, полагая, что тему они не исчерпали; но девица была тверда.

— Надо идти, — сказала она. — Я обещала быть в частном игорном доме.

Бинго показалось, что он услышал зов горна. Десятка подпрыгнула в кармане. Теоретически она принадлежала Алджернону Обри, но любящий сын всегда одолжит на такое верное дело.

— Меня не возьмете? — осведомился он.

— Пожалуйста, с удовольствием. Это в Сент-Джонвуд.

— Вот как? Значит, недалеко от меня.

— Сейчас посмотрю адрес. Да, Магнолия-роуд, 43.

Чуткий к знакам и знамениям, Бинго подскочил. Последние сомнения исчезли.

— Ну, знаете! — воскликнул он. — Я живу в соседнем доме.

Девица поахала, заметив при этом, что мир исключительно тесен, и Бинго согласился, что таких тесных миров он в жизни не встречал.

Полицейский рейд нагрянул тогда, когда Бинго собрался уходить. Деньги он уже спустил и стоял у окна, пытаясь продышаться, когда зазвонили какие-то звонки и в окно пенящимся потоком кинулись люди.

Быстро смекнув, что люди эти правы, он к ним примкнул; и оказался в саду соседа, где спрятался в подходящую бочку. Через мгновение-другое к нему присоединилась Мейбл Мергатройд. Она ворчала.

— Чего они лезут? Какое им дело? — говорила она, пристраиваясь в бочке. — Я выигрыш собрать не успела, тридцать семь фунтов псу под хвост!

— Спасибо, — сказал добрый Бинго, — что в этой бочке нет воды.

— Да, воды нет, — согласилась Мейбл. — Прошлый раз я сидела в огуречной раме. Это, я вам доложу! Сожмитесь вы как-нибудь, сил нету. Почему вы раздуваетесь?

— Я просто дышу.

— Значит, не дышите. Бочка что, ваша?

— Нет.

— Вы говорили, вы тут живете.

— Рядом. Тут живет один художник.

— Симпатичный?

— Не особенно.

— Ах, все гады! Эй, что там? Кажется, отбой.

Мейбл оказалась права. Они вылезли, попрощались, и, ощущая, что он побывал в печи, Бинго юркнул в дом, а там — и в постель.

Проснулся он поздно и собирался на работу, когда вернулась жена.

— Здравствуй, заинька! — сказал Бинго с посильным пылом. — Как я без тебя скучал.

— А я как скучала! — отозвалась Рози. — Вообще-то здесь было нескучно. Миссис Симмонс-через-дорогу говорит, рядом оказался притон.

— Быть не может!

— Да, пакость какая!

— Мерзость!

— Удивительно, что ты ничего не слышал.

— Я очень крепко сплю.

— Да уж. Миссис Симмонс говорит, жуткий был шум. Мистер Квинтин в ярости. Всю ночь кто-то бегал через его сад. Знаешь, какой он склочный — то ему Алджи плачет, то ты играешь на укелеле. Куда ты, в редакцию?

— Да-да.

— Не опоздал? А то Перкис рассердится.

— Ну что ты! Он на меня не сердится. Он вечно говорит: «Главное — выспитесь как следует».

— А ты выспался? Какой-то ты желтый…

— Интеллектуальная бледность, — объяснил Бинго и ушел.

Разбирая редакционную почту, он страдал. Уровень чистого разума был невысок у его читателей, но сегодня казалось, что у него или у них — водянка мозга. Сообщение о черепахе по имени Руперт давало полное право на место в сумасшедшем доме.

Одно было хорошо — Перкис позвонил и сказал, что болен. Перкиса бы он не вынес.

Когда он вернулся домой и еще стоял у вешалки, из гостиной послышался голос жены.

— Бинго, — сказала она, — зайди сюда на минутку. Голос этот ему не понравился. Женатые люди не любят металлического призвука.

Жена стояла посреди ковра с какой-то бумажкой в руке.

— Бинго, — сказала она, — где ты вчера был?

— Вчера? — переспросил Бинго, мучительно хмурясь. — Сейчас, сейчас… Так, так… Ты хочешь сказать, пятнадцатого июня? Х-м… Ха… Пятна…

— Видимо, ты никак не вспомнишь, — сказала миссис Бинго. — Разреши, я помогу. Ты играл в рулетку и прятался от полиции.

— Кто, я? — удивился Бинго. — Ты меня имеешь в виду?

— Прочитай, — сказала жена, вручая ему бумажку. Прочитал он следующее:

«Madame,

сочувствуя желанию Вашего супруга избежать ареста за посещение игорного дома, я был бы рад, если бы Вы попросили его не прятаться в моих бочках с неизвестными особами.

— Что скажешь? — спросила жена.

Обратившись в желатин, Бинго понял, что борьба бесполезна. Дух его был сломлен. Он вдохнул воздуху, собираясь приступить к покаянию, когда что-то зашелестело и зашуршало, словно ветер, и в комнату ворвалась няня.

— О, мэм! — взывала она. — О, мэм!