Употребитель - Алма Катсу

Я ушла к себе, вымылась, переоделась и спустилась вниз, надеясь на то, что, несмотря на ранний час, слуги сварили кофе. К моему изумлению, в малой гостиной сидел Джонатан, а на столе перед ним стояла чашка с горячим молоком и тарелка с сухим хлебом. Он встретился со мной взглядом.

— Ты встал, — пролепетала я, и это прозвучало довольно глупо.

Джонатан встал и отодвинул от стола стул, стоявший напротив:

— Я всю жизнь встаю чуть свет. Привычка фермера. Ты ведь еще не забыла жизнь в Сент-Эндрю. Если встанешь после шести утра, к полудню о тебе будет сплетничать весь город. Оправданием может быть только пребывание на смертном одре, — с усмешкой проговорил Джонатан.

Заспанный молодой слуга принес мне кофе. Немного выплеснулось из чашки на блюдце. Слуга поставил чашку слева от меня, поклонился и вышел.

Весь предыдущий вечер я думала о том, как объяснюсь с Джонатаном, а теперь у меня не было слов. Я понятия не имела, с чего начать. Сидела и водила кончиками пальцев по тоненькой ручке чашки.

— То, что ты видел вчера ночью…

Джонатан поднял руку. Его взгляд был воплощенным мучением. Он словно бы не хотел об этом говорить, но понимал, что придется:

— Сам не знаю, почему я вчера так на вас посмотрел… Ведь ты мне в Сент-Эндрю все доходчиво объяснила. Если я выглядел шокированным, так это потому, что никак не ожидал от этого Адера такого предложения. — Джонатан кашлянул. — Ты всегда была мне хорошим другом, Ланни…

— Это не изменилось, — сказала я.

— … но я погрешил бы против правды, если бы сказал, что его слова не потрясли меня. Мне кажется, он не тот мужчина, которого женщина может себе позволить любить. — Похоже, Адер его здорово задел, если он решился на такие откровения со мной. Джонатан опустил глаза. — Ты его любишь?

Неужели он мог подумать такое? Как он мог себе представить, что я способна любить кого-то, кроме него? Нет, в его словах не было ревности. Он был встревожен.

— Тут дело не в любви, — мрачно ответила я. — Ты должен это понять.

По лицу Джонатана пробежала тень:

— Скажи мне, что он не… не заставляет тебя… делать такие вещи.

Я покраснела:

— Это не совсем так.

— Значит, ты хочешь быть с ним?

— Теперь, когда здесь ты, — не хочу, — сказала я, а Джонатан вдруг поежился. Я не поняла почему. И тут мне захотелось предупредить Джонатана о намерениях Адера. — Послушай, я должна тебе кое-что сказать про Адера, хотя, наверное, ты уже сам догадался, познакомившись с Донателло и Алехандро. Они…

Я растерялась, не зная, вынесет ли Джонатан очередное потрясение за сутки.

— Они содомиты, — спокойно произнес тот и поднес к губам чашку с молоком. — Знаешь, нельзя провести всю жизнь рядом с лесорубами, которые долгое время живут без женщин, и ничего не знать про это.

— Да, они занимаются любовью с Адером. Ты увидишь: Адер очень странный. Он обожает всевозможные извращенные соития. Но тут нет ни любви, ни нежности.

Я не стала говорить о том, что Адер порой использует соития как наказания, чтобы показать свою власть над нами, чтобы заставить нас повиноваться ему. Я промолчала, потому что мне стало страшно. Я вспомнила, как Алехандро боялся открыть мне правду.

Джонатан посмотрел на меня в упор, поджав губы:

— Во что ты меня втянула, Ланни?

Я потянулась к его руке:

— Прости, Джонатан. Мне очень, очень жаль. Ты должен мне поверить. Но… может быть, не так уж приятно это слышать, но я рада, что ты рядом со мной. Мне было так одиноко. Ты был нужен мне.

Он не слишком охотно сжал мою руку.

— Кроме того, — добавила я, — что мне было делать? Кольстед тебя застрелил. Ты истекал кровью у меня на руках. Если бы я ничего не сделала, ты бы…

— Я был бы мертв, я знаю. Но только… я очень надеюсь, что не настанет день, когда я пожалею, что не умер.

В то утро Адер послал за портным. Джонатану нужен гардероб — так решил Адер; нельзя было, чтобы его нового спутника видели на публике в одежде, которая была перешита с чужого плеча и дурно на нем сидела. Портной, мистер Дрейк, изрядно обогатившийся, обшивая свиту Адера, примчался еще до того, как слуги успели прибрать со стола после завтрака. С собой Дрейк привел отряд подмастерьев, которые принесли несколько отрезов тканей. Это были самые лучшие виды шерсти, бархата, шелка и кружев от европейских торговых домов. В чайных шкатулках лежали дорогие пуговицы из перламутра и кости, а также оловянные пряжки для обуви. Я чувствовала, что Джонатан не в восторге, что ему не хочется быть в долгу у Адера за экстравагантные наряды, но он промолчал. Я сидела на табуретке поодаль от портного и его помощников, любовалась красивыми тканями и надеялась, что мне тоже перепадет пара новых платьев.

— Знаешь, а мне бы не помешала пара обновок, — сказала я Адеру, прижав к щеке полоску розового атласа, чтобы прикинуть, идет ли мне этот цвет. — Я ведь все, что у меня было, оставила в Сент-Эндрю, когда мы оттуда сорвались. А последнее из моих украшений мне пришлось продать, чтобы мы смогли доплыть до Бостона.

— Не напоминай, — сухо отозвался Адер.

Мистер Дрейк попросил Джонатана встать на портновскую скамейку перед самым большим зеркалом в доме и принялся снимать с него мерки с помощью портновской ленты. Он одобрительно пощелкивал языком, отмечая прекрасные пропорции телосложения Джонатана.

— Ой-ой-ой, какой же вы высокий, — приговаривал портной, водя руками по спине Джонатана, по его бедрам. Наконец он измерил длину брючины — от ступни до паха. Я едва не застонала.

— Налево, — не добавляя лишних слов, сообщил мистер Дрейк своим ассистентам, послушно записывающим мерки.

Заказ для портного получился длинным: три сюртука, полдюжины пар брюк, дюжина сорочек, включая одну нарядную, отделанную кружевами, для особых случаев; четыре жилета, не менее десятка галстуков. Новая пара сапог для верховой езды. По три пары шелковых и шерстяных носков и подтяжки для них. И все это — только на первое время. В дальнейшем, как только из Лондона и Парижа доставят новую партию тканей, мистера Дрейка ожидал новый заказ. Портной еще не закончил записи, когда Адер положил перед ним на стол крупный рубин. Не было произнесено ни слова, но, судя по улыбке на губах Дрейка, тот остался более чем доволен платой. Он, конечно, не знал, что камень не был редким. Адер достал его из шкатулки, где лежало еще много таких. Эти сокровища достались Адеру во времена ограбления Вены. Словом, таких камней у него было полным-полно.

— И, пожалуй, еще плащ для моего компаньона. С подкладкой из прочного атласа, — добавил Адер, вертя рубин на столе, как волчок.

Рубин привлек внимание всех, кто находился в комнате, и только я заметила, как Адер устремил на Джонатана долгий восхищенный взгляд. В этом взгляде было столько восторга и желания, что у меня сердце остановилось от страха. Боже, что ожидало моего Джонатана впереди?

Портной укладывал в саквояж свои принадлежности, когда к Адеру явился незнакомец. Это был серьезный джентльмен с двумя бухгалтерскими книгами и переносным чернильным прибором. Они тут же удалились в кабинет, не сказав никому ни слова.

— Ты знаешь, кто это такой? — спросила я у Алехандро, глядя, как закрывается дверь кабинета.

— Стряпчий, — ответил тот. — Когда тебя не было, Адер нанял стряпчего. Это можно понять: он поселился в этой стране, и у него много сложностей с управлением заморской собственностью. Время от времени дела накапливаются. Ничего особенного, — сказал Алехандро таким тоном, словно речь шла о чем-то самом скучном, что только можно было вообразить. Ну, и я перестала думать об этом — на время.

— Чепуха какая-то, — сказал Джонатан, когда Адер сообщил ему, что сегодня в дом придет художник и сделает наброски для его портрета маслом.

— Было бы настоящим преступлением не запечатлеть тебя на холсте, — возразил Адер. — Люди с гораздо более скромной внешностью обессмертили себя, заказав свои портреты, которые теперь, как это ни прискорбно, украшают стены фамильных особняков. В частности, этого особняка, — сказал Адер и указал на портретную галерею, которая была арендована вместе с домом и являла собой нечто вроде родословной напрокат. — К тому же миссис Уорнер мне рассказала об этом художнике. Она считает его весьма одаренным, и мне хотелось бы увидеть, достоин ли он расточаемых ею похвал. А ему стоит поблагодарить Бога за то, что ему достанется такой натурщик, уверяю тебя. Благодаря твоему лицу он сможет сделать карьеру.

— Мне совсем не интересно помогать кому-то делать карьеру, — буркнул Джонатан, понимая, что битва проиграна. Он позировал художнику, но не слишком помогал тому: то разваливался на стуле, то облокачивался на руку, и лицо у него почти все время было унылое, как у мальчишки, который ждет не дождется, когда закончатся уроки.