Девятый Замок - Хаген Альварсон

Эльнге рассмеялся, но дар принял. Даже сделал Алле своей женой. Так она стала женою двух мужей, что также в обычаях у Народа Холмов. Корвин, говорят, её не тронул. Понятно, что об Эльнге этого сказать нельзя. Так я появилась на свет.

Я не помню матери. Совсем. Говорят, она ненавидела меня. Хотела даже вытравить плод. Почти получилось. Эльнге пожелал оставить меня при себе. Это, кажется, связано с неким пророчеством друидов, но мне думается, что это просто его прихоть. С детства я была поручена заботам знакомой тебе Мактэ. Её называли Лесной Ведьмой, а меня — ведьминым выкормышем. Но Мактэ научила меня немного колдовать, делать зелья, так что насмешники вдруг начали поносить, блевать и мучаться головными болями. Это казалось очень забавным. Тут, впрочем, надо отдать должное Мактэ: когда она обо всем узнала, никому не сказала, а меня высекла. Молча. Потом я заметила, что на её дереве, старой ели, выступил чистый как слеза янтарь. Ей было больно меня наказывать. Когда я это увидела, то уже старалась не огорчать мою нянюшку. Да и, кроме того, старшие братья не шибко давали меня в обиду. Они у меня хорошие, только вечно чем-то заняты…

Что сталось с моей матушкой? Нетрудно сказать. Эльнге отправил её к Корвину. Когда колесница проезжала ущелье в Великих Холмах, она выскочила и упала вниз, где рокочет ручей. Туда выбросили и останки Финнаха. Алле разбила голову. Её тело не искали. Зато это ущелье теперь зовется Алле Иннайд — Прыжок Алле. Может, покажу как-нибудь.

Опечалился ли Корвин? Как знать. Его убил собственный сын Миртаэн, нынешний владетель Тар Темраир. Говорят, что он поступил так, ибо отец запрещал ему жениться на незнатной девушке. Я всегда восхищалась Миртаэном. Надобно будет вас познакомить.

Историю моей матери я узнала, когда выросла. Правда, добрые люди рассказывали её и раньше, ибо земля полнится слухами. Я хорошо знала, кто я и откуда родом. Мне в детства указывали на место. У нас любят собак, ты, верно, заметил. Но так, как я рассказала тебе, от начала до конца, связав все нити в один узор, глаза в глаза, решился только один человек.

Это был Эльнге Багровый Плащ, мой отец.

Он тогда первый и последний раз говорил со мной. Не просто"…здравствуй, дочь моя" или "какой прекрасный день, не так ли, дочь моя?". Нет. Он говорил со мной, как с равной. Как со мной говорила только Мактэ. Говорил спокойно, тепло, ничего не скрывая и не пряча взора. А когда я спросила его — почему, отец мой, ПОЧЕМУ?! — он покачал головой и сказал:

— Запомни, дочь королей: это самый бессмысленный вопрос. Я долго живу на свете, я многое видел и многое помню, мне ведомы ответы на вопросы КАК, КОГДА, ОТКУДА и КУДА, СКОЛЬКО, ЧТО ЕСТЬ и даже ЧТО ЕСЛИ. Но ответы на вопросы ЗАЧЕМ и ПОЧЕМУ мне неведомы. Ибо нет в этих вопросах ни чести, ни мудрости. Только упоение своей обидой. А более мне нечего тебе сказать, моё бедное дитя. Приходи, когда у тебя возникнут правильные вопросы.

И тогда я его возненавидела. Я много бросила ему в лицо, много огня и ярости, много злых оскорблений. Когда бы нас кто-то слышал, то люди сказали бы, что цена чести Эльнге упала ниже некуда. Но мой отец слушал меня, глядя мимо, а плащ на его плечах наливался багровым и алым. И я разбилась об его острое, каменное, ледяное лицо. Как волна разбивается о берег. Как птица — о камни. Как разбилась моя бедная матушка… А его плащ издевательски пылал, когда он отвернулся и пошёл прочь. Он сжёг меня, как мне казалось, дотла.

За что меня прозвали Эйлори, Снежинка? И это нетрудно сказать. В детстве я плохо сходилась с людьми. А после того разговора — и подавно перестала с ними ладить. Я стала много путешествовать по Раттаху, а с разрешения батюшки — и по всей Эльгъярмаа. Однажды довелось мне бывать в морском городе, названия которого я не помню. Туда зашёл корабль с острова Лаастенмаа. Там же повстречался мне знакомый тебе Калластэн. Он показался мне мудрым человеком, и нам было приятно беседовать. Я отпросилась у отца, и Калластэн увёз меня на свой остров, в Страну Белых Альвов. Какое прекрасное место! Жаль, ты там не был. Я долго там гостила. Там я танцевала со снежной вьюгой в лёгкой серебристой накидке, и Калластэн говорил потом, что я была похожа на летящую снежинку. Я и впрямь стала снежинкой. Белой, холодной, неуловимой. И была такой, когда вернулась сюда.

И только тебе, милый мой снежный барс, удалось меня растопить на своих ладонях!

Один только вопрос меня беспокоит. Не повторяю ли я судьбу своей несчастной матушки?

Что скажешь, милый мой снежный барс?..

…- Скажу, что у нас с тобой — всё не как у людей, — горько рассмеялся Дэор. И добавил, но уже без улыбки, — если вдруг наши боги и духи-хранители не будут к нам милостивы, то пообещай мне одно, Фионнэ. Ты не станешь ненавидеть своего ребенка, кто бы ни был его отцом.

Фионнэ подошла к окну. Свет струился по её обнажённому телу. Она сияла, точно серебряная статуя богини любви Фрейи. Она рассмеялась, и снег летел в её смехе.

— Как же я могу дать такое обещание? Не говори глупостей, мой дикий северный зверь. Лучше спой для меня!

Дэор испугался такой Фионнэ и восхитился ею. Потом он сказал:

— Я не могу петь, ибо я больше не скальд. Но я расскажу тебе одну песнь. Не всю, только ту её часть, что успел услышать и запомнить.

Я пел о богах, я пел о героях,

О звоне клинков и кровавых битвах,

Покуда сокол мой был со мною,

Мне клёкот его заменял молитвы.

Но вот уже год, как он улетел,

Его унесла колдовская метель,

Милого друга похитила вьюга,

Пришедшая из далёких земель.

И сам не свой я с этих пор,

И плачут, плачут в небе чайки.

В тумане различит мой взор

Лишь очи цвета горечавки.

Ах, видеть бы мне глазами сокола,

В воздух бы мне на крыльях сокола,

В той чужой соколиной стране,

Да не во сне, а где-то около.

Стань моей душою, птица,

Дай на время ветер в крылья.

Каждую ночь полёт мне снится,

Холодные фьорды, миля за милей.

Шёлком твои рукава, Королевна,

Белым вереском вышиты горы,

Знаю, что там никогда я не был,

А если и был, то себе на горе.

Мне бы вспомнить, что случилось

Не с тобой и не со мною,

Я мечусь, как палый лист,

И нет моей душе покоя.

Ты платишь за песни полной луною,

Как иные платят звонкой монетой.

В дальней стране, укрытой зимою,

Ты краше весны — и пьянее лета…

Просыпайся, Королевна,

Надевай-ка оперенье,

Полетим с тобой в ненастье,

Тонок лёд твоих запястий.

Больно знать, что всё случилось

Не с тобой и не со мною,

Время не остановилось,

Чтоб взглянуть в окно резное.