Вацлав Дворжецкий – династия - Яков Гройсман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он был более чем сдержан. «Недругов у меня нет», – говорил он. С людьми Влад знакомился запросто: на съемках, в поездках, перекусывая за одним столом… Так, случайно он познакомился с Михаилом Адамянцем, который стал его близким другом, а вся его семья стала для Владика, его мамы, а потом уже и для меня просто родной. Миша рассказал мне такую историю. Когда после съемок какого-то фильма и ресторанных проводов съемочная группа должна была улетать, партнер толкнул Владика в бок и тихо сказал: «Да спрячь ты свои деньги, Владик, вон тот заплатит… Ему же за счастье – посидеть с такими актерами». Изменившись в лице, Владик резко осадил коллегу. Это был случай из ряда вон выходящий, поскольку каких-то ярких проявлений эмоций и уж тем более резких слов Владик старался не допускать никогда. Он просто уходил от всего, что его раздражало или не устраивало в жизни. Физически самоустранялся.
Он был очень обязателен в том, чтобы встретить, проводить, отвезти куда-то и меня, и моих родителей. Папа как-то возвращался из санатория. Мы переговорили с ним по телефону, Владик услышал этот разговор и тут же заявил: «Я поеду встречать папу! Когда? Во сколько?» Или звонил Мите, уезжая из Москвы, чтобы обязательно позаботились, непременно встретили, отвезли… Папа мой, конечно, обалдел, когда увидел улыбающегося Влада в огромной лисьей шапке у трапа самолета, в метель…
В конечном итоге дней, когда мы были вместе, очень мало. Он беспрестанно уезжал, возвращался усталый и… счастливый от того, что вернулся.
Однажды Влад поехал досниматься во «Встрече на далеком меридиане» с Митей на машине, с Гитаной. И уже на обратном пути из Белоруссии остановились передохнуть, размяться и дать собаке погулять. Пока Влад с Митей курили, не заметили, как Гитана исчезла. Она просто сбежала. По возвращении мне Влад ничего не рассказал, а на мои расспросы: «Что случилось?» – сказал только: «Всё… Гитаны больше нет». А что произошло, мне потом рассказал Митя: «Мы ее искали, звали, выкликали – нет и нет. Исчезла. И в какой-то момент Владик как-то так сжался весь и сказал: «Всё. Поехали. Она не вернется». Ты знаешь, наверное, какая-то часть Владика умерла уже тогда… Я его уговаривал поискать еще… – «Нет, мы поедем». Ну, конечно, с Гитаной жить было уже невозможно: машину она не переносила, оставить ее было не с кем. А в моей однокомнатной квартире две большие собаки просто не ужились бы. Гитана была огромной!..
Таисия Владимировна, мама Владика, поначалу отнеслась ко мне с некоторой осторожностью. Я ее понимаю… Когда единственный сын столько раз обжигался и столько раз по самому высокому счету платил за свою доверчивость, мать уже автоматически старается оберечь его от любой женщины… Она долго приглядывалась ко мне. Потом мы с ней подружились и уже на всю жизнь, особенно после того, как Влада не стало.
Характер у нее был сложный, упрямый, с нею было не так просто договориться. Она была строгим (иногда, может быть, слишком) ценителем того, что делал Влад в кино и в театре. Безусловно, он считался с ее мнением. До самой смерти (она ушла через два года после Влада) она оставалась тоненькой, стройной. Даже на кладбище к Владу она приходила летящей, девичьей походкой, так что люди, незнакомые с ней, не могла поверить в то, что идущий навстречу силуэт – не молоденькая девушка, а мать, похоронившая более чем взрослого сына.
Когда Влада не стало, я часто бывала у Таисии Владимировны и каждый раз слышала: «Так, сегодня мы не говорим о Владе». И каждый раз всё заканчивалось им. Позднее она мне говорила: «Наташа, вы должны думать о себе, о жизни. Владика не стало, но на этом ваша жизнь не должна заканчиваться. Я вас должна выдать замуж…» Часто повторяла: «Наташ, ну Владик же совершенство…» – «Да, Таисия Владимировна, совершенство».
Она была очень требовательным человеком, вымуштрованным балетом, и, конечно, всё время Влада держала в ежовых рукавицах. Меня всегда потрясало… вот, например, свободный день – можно выспаться, не вскакивать ни свет ни заря. Можно поваляться, вздремнуть, если захочется (я такая)… Владик, как только просыпается, открывает глаза, – сразу же встает. Его так приучили с детства: «Проснулся – нечего больше валяться!» Я первое время думала: «Ну вот, сейчас посудку помоем, сначала за столом отдохнем, посидим, потом все разбредутся прилечь, соснуть часок…» Какое там!.. Мои надежды летели прахом. Мне было даже неловко: они как солдатики оловянные, а я носом клюю… Иной раз думаю, что это Владику как раз очень нужно было – прилечь да отдохнуть, когда дома, когда есть время… Нельзя же все время быть натянутой струной!..
Врачи, у которых наблюдался Влад после инфаркта, настаивали на перемене его работы: длительные экспедиции, неустроенность, нагрузки – всё это было категорически противопоказано. Ему присылали сценарии (они ему нравились!), но он вынужден был отдавать их назад с отказом, потому что знал, что сниматься не позволит здоровье. Например, отказался от главной роли в «Поэме о крыльях» Даниила Храбровицкого (Сикорского писали на Влада), от «Отца Сергия» (которого потом сыграл Сергей Бондарчук) у Игоря Таланкина… Ему очень хотелось, но он говорил, что уже не сможет этого сделать. Ну, а то, что оставалось и за что он брался в последнее время, страшно огорчало: не устраивало качество режиссерской работы, профессиональное мышление постановщика.
С каждой поездкой он все быстрее уставал, все больше и больше сил приходилось затрачивать на самые простые вещи… И вот тогда он подумывал да и говорил о том, чтобы бросить всё и засесть за машинку. Где между ним и чистым листом бумаги не будет никого и ничего. Он всерьез хотел заняться литературой, воспроизведением своих мыслей, воспоминаний, ощущений…
Сетовал на то, что его типаж используют одинаково, что он переиграл всех белогвардейских офицеров… На встречах со зрителями на вопрос: «Что вы хотите сыграть в жизни?» – отвечал: «Очень хочу сняться в комедии, у Эльдара Рязанова, например…» Со смехом говорил, что вот последний раз, когда он столкнулся с Рязановым в коридоре «Мосфильма», тот с ним даже поздоровался…
Вообще он ко всему относился с юмором. Я, например, стою, руки в боки и корю его за то, что он не выпил вовремя таблетку или не съездил на процедуру, а он: «Вот сейчас ты сахарница, а вот так (опускает руку) – чайник!» Он обязательно ввернет в разговор что-то такое, от чего становится смешно, то язык покажет, то глазки начинает строить, и дальше уже ни о чем говорить серьезно невозможно. Всё напряжение уходило моментально… Да мы и не поссорились за всё время ни разу.
Художественные книги он читал не как простой читатель, увлеченный сюжетом. Обращал внимание на язык, стиль, приемы того или иного автора (об этом он размышлял в дневнике), которые обычный читатель вряд ли заметит. До последнего времени не расставался с дневником…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});