Из уцелевших воспоминаний (1868-1917). Книга I - Александр Наумов

Продолжая говорить о субъективныхъ моихъ впечатлѣніяхъ, вынесенныхъ мною отъ этой службы, не могу не отмѣтить чисто утилитарной для меня стороны дѣла. Четырехлѣтній стажъ земскаго начальничества оказался для меня своего рода Высшей Практической Академіей, въ которой мнѣ была предоставлена широкая возможность близко ознакомиться не только съ крестьянскими, чрезвычайно сложными, законоположеніями въ примѣненіи ихъ на практикѣ, но главное, — съ самимъ бытомъ и укладомъ деревни. Всѣ сложившіяся у меня о нихъ понятія и практическіе выводы впослѣдствіи, во всей дальнѣйшей общественно-государственной моей дѣятельности, послужили для меня цѣнными данными, благодаря которымъ мнѣ легко было съ достаточной авторитетностью высказываться по многимъ вопросамъ, связаннымъ съ крестьянскими интересами и нуждами.

31

Вспоминаются мои первыя впечатлѣнія при вступленіи моемъ въ отправленіе обязанностей земскаго начальника.

На другой день моего пріѣзда въ Буянъ, послѣ представленія всѣхъ волостныхъ старшинъ и отъѣзда Ярового, въ канцеляріи моей появилось множество „просителей”. Не безъ смущенія сталъ я выслушивать ихъ обращенія ко мнѣ, сразу же окунувшись въ необычайное разнообразіе крестьянскихъ нуждъ.

Помню, подходитъ ко мнѣ одна старушка съ какой-то просьбой и протягиваетъ какой-то узелочекъ, я машинально беру его и спрашиваю, въ чемъ дѣло? — „А это тебѣ, Ваше благородіе, я свѣжихъ яичекъ принесла — ужъ, сдѣлай милость, уважь мою просьбицу!”.. Какъ ни старался я ее завѣрить, что и безъ всякихъ яицъ дѣлу ея будетъ данъ ходъ, настойчивая старушка отказывалась принять ихъ обратно.

Изо-дня въ день въ мою канцелярію народу приходило все больше и больше. Я былъ сразу же заваленъ всевозможными просьбами, жалобами и пр. Видимо, ощущалась нужда настоятельная въ широкомъ и планомѣрномъ руководительствѣ мѣстной правовой жизнью; чувствовались, вмѣстѣ съ тѣмъ, съ одной стороны, искреннее довѣріе крестьянскихъ массъ къ новой власти, а съ другой, — полная безпомощность этихъ малограмотныхъ людей въ дѣлѣ личной самозащиты и охраны своихъ имущественныхъ интересовъ.

Ко мнѣ поступало множество, составленныхъ мѣстными „аблокатами”, письменныхъ заявленій; читать ихъ было дѣломъ нелегкимъ и противнымъ, ибо чѣмъ больше эти присяжные писаки наворачивали въ своемъ сочинительствѣ крикливаго вздора и невѣроятныхъ ссылокъ на апокрифическіе законы и несуществующія Сенатскія рѣшенія, тѣмъ для невѣжественнаго просителя подобная галиматья представляла большую цѣну, за что бралась немалая, въ пользу ея составителя мзда

Между тѣмъ, для администратора или судьи подобныя „мудреныя” писанія, съ запутаннымъ и неяснымъ содержаніемъ, служили лишь явной помѣхой для правильности дѣлового разрѣшенія, почему тому же земскому начальнику приходилось лично подробно передопрашивать жалобщика и самому заносить то, что нужно, въ особый протоколъ.

Всѣ эти обстоятельства съ первыхъ же шаговъ моей дѣятельности показались мнѣ столь очевидными, что я тотчасъ же предпринялъ немилосердную борьбу съ подпольной сельской „аблокатурой”, — разорительной для бѣднаго люда. Прежде всего, я объявилъ по всему своему участку, что всякій проситель, имѣвшій нужду обратиться къ земскому начальнику, приглашался являться ко мнѣ безъ всякой предварительно написанной кѣмъ-либо бумаги. Я же заносилъ у себя всякую просьбу въ лично мною, или моимъ письмоводителемъ, составленный краткій но обстоятельный протоколъ, который тутъ лее подписывался самимъ просителемъ. Подобный порядокъ былъ предусмотрѣнъ и самимъ законоположеніемъ.

Если же, несмотря на мое предупрежденіе, мнѣ продолжали подавать письменныя прошенія, то я оставлялъ лишь тѣ, которыя считалъ разумно составленными, остальные же возвращалъ обратно, замѣняя ихъ собственными своими записями. Черезъ годъ „аблокатовъ” въ моемъ участкѣ не стало. Всѣ вздохнули свободнѣе, да и кляузныхъ дЬлъ меньше стало заводиться.

Участокъ я принялъ въ дѣлопроизводственномъ отношеніи сильно запущеннымъ. Послѣ моего предшественника осталось большое наслѣдство неразрѣшенныхъ административныхъ, а въ особенности судебныхъ дѣлъ. Пришлось ежемѣсячно назначать не менѣе какъ по 10 дней для разбирательства такихъ дѣлъ, преимущественно заключавшихся въ самовольныхъ лѣсныхъ порубкахъ, травокошеиьяхъ и пастьбѣ скота въ чужихъ угодьяхъ. Всѣ эти правонарушенія происходили почти исключительно — или въ удѣльныхъ, или казенныхъ дачахъ.

Дѣло въ томъ, что во 2-мъ земскомъ участкѣ находились удѣльныхъ имѣнія и 2 казенныхъ лѣсничества; частныхъ же; помѣщичьихъ владѣній было всего 2 — Ушковское при с. Новомъ Буянѣ и Аверкіевыхъ при с-цѣ Мошкахъ, которыя за 4 года моей службы дали не болѣе 3-4-хъ судебныхъ дѣлъ.Удѣльное же и Казенное Вѣдомства вчиняли огромное количество судебно-уголовныхъ дѣлъ, которыя приходилось назначать цѣлыми „пачками”, по 20-25 на день, ввиду ихъ однородности и сравнительно ограниченнаго количества участвовавшихъ въ нихъ лицъ.

Благодаря частымъ судебнымъ разбирательствамъ, мнѣ пришлось ближе ознакомиться со всѣмъ служебнымъ персоналомъ означенныхъ Вѣдомствъ. Во главѣ одного удѣльнаго имѣнія стоялъ Муриновъ, проживавшій почти безвыѣздно въ г. Ставрополѣ; въ другомъ имѣніи, т. н. „Мусорскомъ” хозяйничалъ Николай Кирилловичъ Скурскій, съ которымъ я болѣе всего сошелся. Это былъ человѣкъ живой, энергичный, умѣвшій себѣ подбирать людей и держать ихъ въ строгомъ послушаніи. Къ крестьянамъ у него было отношеніе тоже дѣльно-хозяйственное, и при немъ были предприняты разумныя начинанія Удѣльнаго Вѣдомства въ смыслѣ раскрѣпощенія круговой отвѣтственности арендаторовъ.

Въ третьемъ удѣльномъ имѣніи, тоже входившемъ въ мой участокъ, въ качествѣ управляющаго состоялъ Дмитрій Александровичъ Ламберъ д’Ансэ, резиденція котораго была въ наиболѣе живописномъ мѣстѣ всего Поволжья — въ с. Царевщинѣ, расположенномъ у подножья шапкообразной возвышенности, т. н. „Царева Кургана”, на луговомъ берегу рѣки Волги.

Обширное Царевщинское имѣніе изобиловало великолѣпными лѣсами, преимущественно хвойной породы. Расположенное вдоль Волги, напротивъ высившихся съ противоположной ея стороны Жигулевскихъ горъ въ свое время оно;было историческимъ мѣстомъ, излюбленнымъ для лихихъ дѣйствій приволжскихъ молодцовъ Стеньки Разина. Временаэти прошли, кое гдѣ въ описываемыхъ мѣстахъ появились сначала людскіе поселки, изъ которыхъ образовались впослѣдствіи на нагорной Жигулевской сторонѣ Волги среди скалистыхъ ращелинъ деревушки: Отважное, Моркваши, а на луговой просторной ея сторонѣ — огромныя села: Царевщина и Курумычъ, конечное населенное мѣсто моего участка. Народъ въ упомянутыхъ селеніяхъ отличался качествами, очевидно унаслѣдованными отъ „Разинскихъ” удалыхъ и воровскихъ дружинъ. Во всякамъ случаѣ, главный контингентъ всѣхъ правонарушеній доставляло мнѣ населеніе именно Царевщинскаго имѣнія.