Семья Тибо (Том 1) - Роже Гар

- Метр, я... я так счастлив, что мог...

Антуана впервые величали "метром". И он, упиваясь воскуренным ему фимиамом, в неудержимом порыве протянул молодому человеку обе руки. Но тотчас же овладел собой.

- Да нет же, я не метр, - сказал он, и голос его дрогнул. - Нет, голубчик мой, я ученик, подмастерье, простой подмастерье. Как вы. Как другие. Как все. Пробуем, нащупываем... Делаем все, что в силах сделать; и то уже благо.

Антуан с каким-то нетерпением ждал, чтобы молодой врач ушел. Может быть, ему хотелось остаться одному? Но лицо его оживилось, когда он услышал шаги молодой женщины, возвращавшейся в комнату.

- А вы что же, не собираетесь отдыхать?

- Да нет, доктор.

Переубеждать ее он не стал.

Больная застонала; она икнула, и ее стошнило.

- Умница ты, Дедетта! - сказал Антуан. - Очень хорошо! - Он пощупал ее пульс: - Сто двадцать. Ей становится все лучше и лучше. - Он без улыбки взглянул на женщину: - Теперь я уже твердо уверен, что мы одержали победу.

Она ничего не ответила, но он почувствовал, что она ему верит. Ему явно хотелось поговорить с ней, но он по знал, с чего начать.

- Вы вели себя мужественно, - сказал он. И, как всегда, когда смущался, дерзко пошел к цели: - А какое отношение вы имеете к этой семье?

- Я? Да никакого. Просто соседка. Даже не приятельница. Живу под ними, на шестом этаже.

- Ну а кто же мать девочки? Ничего не понимаю.

- Ее мать, кажется, умерла. Это была сестра Алины.

- Алины?

- Ну да, служанки.

- Старухи, у которой дрожат пальцы?

- Да.

- Значит, девочка не родня Шалям?

- Нет. Она племянница Алины, ее воспитанница; а живет, разумеется, на средства господина Жюля.

Они разговаривали вполголоса, чуть наклонившись друг к другу, и Антуан видел близко-близко ее губы, щеки, все ее яркое лицо, которому утомление придавало особую прелесть. Он был разбит усталостью и в то же время лихорадочно возбужден и не в силах был совладать со своими инстинктами.

Ребенок зашевелился во сне. Они вместе подошли к постели. Девочка приоткрыла и снова закрыла глаза.

- Пожалуй, ей мешает свет, - проговорила молодая женщина и отнесла лампу подальше от кровати. Потом она подошла к изголовью, обтерла девочке лоб, покрытый каплями пота. И когда она наклонилась, Антуана, следившего за ней глазами, словно что-то ударило: под тканью пеньюара китайской тенью вырисовывалось тело молодой женщины, и он в смятении видел его так отчетливо, как будто она предстала перед ним нагая. Он затаил дыхание; с таким ощущением, будто ему слепит глаза, он смотрел, как в полутьме плавно подымается и опускается ее грудь, подчиняясь ритму дыхания. У Антуана вдруг похолодели, судорожно сжались руки. Никогда еще так внезапно не налетала на него такая неистовая страсть.

- Мадемуазель Рашель... - послышался чей-то шепот.

Она подняла голову, сказала:

- Это Алина, ей хочется побыть около малышки.

Она улыбнулась, словно поддерживая просьбу служанки. Ему стало досадно, что появится третье лицо, но отказать он не решился.

- Так, значит, вас зовут Рашель? - пробормотал он. - Хорошо, хорошо, пусть войдет.

Он мельком заметил, как старушка встала на колени у кровати. Он подошел к открытому окну, в висках у него стучало; с улицы не доносилось ни малейшего дуновения; порою вспыхивали далекие зарницы, и тогда небо над крышами светлело. И только тут он почувствовал - до чего устал; ведь он простоял на ногах три-четыре часа подряд. Он поискал глазами, нельзя ли присесть где-нибудь. В пролете между окнами прямо на полу, на кафеле, лежали два детских матраса, уложенных наподобие дивана. Должно быть, тут обычно и спала Дедетта, а комната, должно быть, отведена была Алине. Он тяжело опустился на убогое ложе, прислонился спиной к стене, и необоримое вожделение снова охватило его: только бы еще раз проникнуть взглядом сквозь прозрачную ткань и увидеть очертания упругой трепещущей груди! Но теперь на Рашель свет не падал.

- А что, не сдвинулась ли у девочки нога? - невнятно спросил он, не поднимаясь с места. Она шагнула к кровати, и все ее тело колыхнулось под тканью пеньюара.

- Нет.

Губы у Антуана пересохли, по-прежнему его не оставляло ощущение, будто ему слепит глаза. Он ломал себе голову, как бы устроить так, чтобы Рашель встала против света.

- Все такая же бледненькая?

- Чуть-чуть порозовела.

- Будьте добры, поломите ее голову попрямее. Пониже и попрямее...

Тогда она вступила в полосу света, быстро прошла между лампой и Антуаном. И было довольно этой секунды, чтобы с новой силой его обуяло вожделение. Он вынужден был зажмурить глаза и крепче прижаться к стене; он замер, стиснув зубы и стараясь подольше сохранить под сомкнутыми веками заветное видение. Воздух, как всегда летом в больших городах, был насыщен смрадным запахом дыма, конского навоза, асфальтовой пыли - и дышать было нечем. Мухи, как пули, ударялись об абажур и облепляли влажное лицо Антуана. Время от времени вдали, над окраиной города, еще погромыхивало.

Жара, нервное напряжение, смятение чувств мало-помалу осилили его; незаметно для себя он впал в забытье: мышцы расслабились, он привалился к стене - и заснул.

Проснулся он от какого-то странного волнения, еще в полудремоте почувствовал что-то приятное. Он долго нежился, испытывая непонятное ему самому блаженство, пока не определил, с какой стороны, через какую точку на внешней границе тела проникает в него живительное благодатное ощущение. Проникало оно через бедро. И он тут же осознал, что кто-то сидит бок о бок с ним, что проникающее в него тепло исходит от некой живой плоти и что эта плоть, это горячее тело - ее, Рашели, а ощущает он чувственное удовольствие, которое стало еще полнее, как только он определил источник. Молодая женщина приникла к нему, вероятно, во сне. У него хватило самообладания не шелохнуться. Весь сон как рукой сняло. Место, где их бедра соприкасались сквозь ткань, было меньше ладони, но сейчас тут сосредоточилась вся способность Антуана к восприятию. Он застыл, не двигаясь, задыхаясь, поразительно ясно воспринимая, чувствуя, как сливается тепло их тел, и испытывал более острое наслаждение, чем от самого упоительного поцелуя.

Вдруг Рашель открыла глаза, потянулась, не спеша отстранилась от него и выпрямилась всем телом. Он сделал вид, будто она его разбудила. Улыбаясь, она призналась:

- А я чуточку вздремнула.

- И я тоже.

- Уже совсем светло, - проговорила она, подняв руку и приглаживая волосы.

Антуан взглянул на карманные часы - было около четырех.

Девочка спала довольно спокойно. Алина сложила руки, словно для молитвы. Антуан подошел к кровати, откинул одеяло. "Ни капли крови, все в порядке". Неотступно следя глазами за каждым движением Рашели, он стал щупать пульс у девочки и насчитал сто десять ударов.

"До чего же горяча была ее нога", - подумал он.

Рашель смотрелась в обломок зеркала, прикрепленного к стене тремя гвоздиками, и посмеивалась. Шапка рыжих волос, расстегнутый ворот, сильные обнаженные руки, открытый, смелый, немного насмешливый взгляд - вся она приводила на память аллегорическую фигуру "Марсельезы" на республиканских баррикадах{351}.

"Нечего сказать, хороша!" - пробормотала она, сделав гримаску. Впрочем, она отлично знала, что сохраняет и свежий цвет лица, и всю прелесть молодости даже в час пробуждения. Она ясно прочла это и на физиономии Антуана, когда он подошел и взглянул на ее отражение в зеркале. Она тотчас же заметила, что мужской взгляд ищет не глаза ее, а губы.

Антуан увидел в зеркале и себя - рукава, засученные по локоть, руки, задубленные йодом, измятая и запятнанная кровью рубашка.

- А я-то! Ведь меня ждали к обеду в баре Пакмель! - сказал он.

На ее лице мелькнула странная улыбка:

- Ах, вот как? Значит, иногда вы бываете у Пакмель?

Их глаза смеялись. Антуан развеселился: весь свой опыт он черпал из встреч с женщинами легкого поведения. И вдруг ему показалось, что Рашель не так уж неподатлива.

- Ну, я иду домой, - сказала она, обернувшись к служанке, наблюдавшей за ними. - Если я смогу быть вам полезна, не стесняйтесь, позовите меня.

И, не попрощавшись с Антуаном, она запахнула полы пеньюара и быстро вышла легкой своей поступью.

Как только она исчезла, ему тоже захотелось уйти. "Надо подышать свежим воздухом, - подумал он, поглядев на утреннее небо, раскинувшееся над крышами. - А потом заехать домой, все объяснить Жаку... А сюда я приеду, покончив с делами в больнице. Помоюсь, обрету представительный вид. Пожалуй, можно будет ее вызвать, пусть поможет сделать перевязку. А может быть, предупредить ее по дороге, когда буду подниматься сюда? Впрочем, ведь я даже не знаю, одна ли она живет..."

Он дал ряд указаний Алине на тот случай, если больная девочка проснется до его возвращения. Перед самым уходом он вдруг почувствовал угрызения совести, подумав, а не стряслось ли что-нибудь с г-ном Шалем.