Божества древних славян - Александр Сергеевич Фаминцын

ж) … В Усиневу ночь падает золотая роса,

В ней умываются барашки. (№ 26)

з) Наложим дров на воз,

Повезем их Усиню,

Чтобы он разложил большой огонь.

Чтобы он согрел мир… (№ 38)[681]

и) Усинь плясал, Усинь скакал

Позади моей конюшни… (№ 14, ср. также б).

(Достойно внимания, что, по замечанию Аунинга, слово «скакать» (lehkt) служит у латышей постоянным термином для выражения восхода солнца).

й) Усинь стоит на горе, а Тенис в долине… (№ 37)

Или:

Усинь сидит на холме… (№ 21)

к) Усинь гонит взмыленных коней,

Отыскивая ночных сторожей (табуна).

Ночные сторожа умные люди,

Они не спят на краю дороги (№ 18)

(т. е. на открытом месте, а где-нибудь в тени, куда не проникают лучи солнца). В вариантах этой песни, вместо Усиня стоит солнце, напр.: Солнце бежит кругом горы, Отыскивая ночных сторожей. Ночные сторожа умные люди, Они не спят на вершине горы. (Из сборн. Спрогиса стр. 285).

л) Усинь вернулся через год

Навестить своих детей… (№ 28)

4) Катящимся, очевидно, в смысле солнечного колеса:

м) Усинь пришел,

Усинь прикатился,

Он повесил свой плащ

На воротный столб (т. е., вероятно, осветил ворота). (№ 24).

5) Как отец вечерней и утренней зари или даже солнца и луны, — такой смысл, очевидно, имеют следующие две песни:

н) Усинь имеет двух сыновей

С красными головами (т. е. зори);

Одного он посылает в ночное (вечерн. заря),

Другого с плугом в поле (т. е. рано утром = утр. заря). (№ 41)

о) Усинь имел двух сыновей, ровесников:

Никто не видел, когда они родились,

Видели только, когда они странствовали:

Больший, когда я работал (т. е. днем — солнце)

Меньший, когда я спал (т. е. ночью — месяц). (№ 42)

В последней песне (№ 42) Усинь, солнечный бог, отождествляется с небесным богом, творцом небесных светил.

В песне № 37 изображена победа солнца над месяцем, в лице Усинева коня (солнца) и Тенисовой[682] белой свиньи (месяца):

п) Усинь на горе, а Тенис в долине,

Хвалились друг перед другом:

Усинь хвалился (своими) гнедыми конями,

А Тенис своими белыми поросятами,

Тенис гнал свою белую свинью

(месяц) Прямо на вершину горы;

Усинь пошел к нему навстречу

Желая с ним заговорить:

«Куда ты идешь, черный кафтанчик (ночь),

С золотыми кольцами?»

«Иду к тебе, чтобы с тобой поспорить:

(Твой) конь разбил (мою) свинью».

Независимо от удержавшегося до новейшего времени обряда чествования Усиня жертвоприношением петуха — эмблемы восходящего солнца, прогоняющего сон и призывающего всю живую природу к новой деятельности и жизни, и яиц — эмблемы предстоящего развития и плодородия, — обрядов, оставивших глубокие следы в современных народных обычаях латышей, — о приношениях Усиню этих даров упоминается и во многих песнях, напр.:

р) Я зарезал Усиню петуха

С девятью хохлами,

Чтобы росла рожь, рос ячмень,

Чтобы круглы были лошадки. (№ 29)

с) Я зарезал Усиню петуха,

Бросил его под порог,

Чтобы кони так плясали,

Как петушок, умирая. (№ 32)

т) Я сшил Усиню кафтан

С девятью складками на спине,

Чтобы он в будущем году

Выхолил мне добрых коней. (№ 34)

у) Сегодня вечером, сегодня вечером

Поедемте, братцы, в ночное;

Принесемте Усиню в жертву

Сотню яиц.

Жертвенные приношения Усиню и чествование его вознаграждаются, как видно, обилием хлебов, тучностью пастбищ, а главное — здоровьем и бодростью лошадей, которым специально покровительствует Усинь. Он называется иногда прямо «конским Усинем», главнейшая, обращенная к нему, молитва латыша заключается в словах: «Прийди, Усинь, накорми моего коня», «сохрани наших коней», «выхоли наших коней» и т. п., повторяющихся в разных песнях и обрядных изречениях.

В настоящее время, судя по свидетельствам писателей ближайших к нам столетий (назад, до начала XVII века), Усинь обыкновенно признается богом-покровителем лошадей. Принимая, однако, во внимание, что языческие божества нередко считались покровителями тех животных, которые предпочтительно приносились им в жертву, можно сделать заключение, что Усиню в древнейшие времена приносились в жертву лошади. А этот факт, вместе с уцелевшим еще обычаем закапать в честь Усиня петуха, в особенности же те разнообразные черты, которыми Усинь охарактеризован в вышеприведенных песнях, как божество световое, побивающее ночь, «катящееся», или скачущее по горам и холмам, согревающее мир, приносящее «золотую росу» и весеннее плодородие, производящее утреннюю и вечернюю зори, приводят нас к заключению, что Усинь в первоначальном, основном, древнейшем своем значении был божеством возрождающегося весеннего солнца. Усинь сближается с германским Бальдером — Белбогом. Бальдер, по германскому сказанию, едет на коне, который ударом ноги об землю, вызывает из нее воду, в виде источника[683]. В приведенной выше (стр. 202 пр. 3) песне Усинь приготовляет пиво в следе лошадки, — в сущности тот же мотив, лишь с замещением ключевой воды любимым напитком латышей (единственный из святых) — пивом.

Изложенная характеристика Усиня проливает свет на русское божество, носящее почти тождественное название «Усень» или «Авсень», со всеми дальнейшими его вариантами, и в свою очередь пополняется важной характерной чертой русского Усеня — Авсеня: русское божество призывается и чествуется исключительно на святках, а именно накануне нового года, т. е. при встрече возродившегося солнца. Главный Усинев праздник совпадает с главнейшим сельским весенним праздником — св. Георгия, с которого начинается новый год сельскохозяйственный. Св. Георгий же, как впоследствии увидим, заменил в христианстве божество преимущественно весеннего солнца. Характерную общую обоим черту составляет то, что оба они, и Усинь, и св. Георгий — всадники.

Световая, солнечная природа Усиня-Усеня или Авсеня проявляется и в самом названии божества: ushasa (инд.), usha (зендс.), aurora вместо ausosa (латин.), auszrâ (литов.) = заря; Ausca (жмуд.) — богиня лучей восходящего или заходящего солнца, Usil (этрус.), Ausеl (сабинск.) = солнце. Через замещение в этрусском и сабинском названиях солнца последней буквы l окончанием нь, получается латышский Усинь