Суррогат мечты - Григорий Крячко

Дул порывистый, холодный ветер. Это особенно явственно ощущалось здесь, на высоком месте. Редкие, какие-то ощипанные кроны березок и осин на уходящем вниз откосе сиротливо трепетали, теряя последние листья. Даже могучие сосны и те тревожно шумели разлапистыми вершинами, предупреждая людей: не ходите туда, стойте… там не ваше место… возвращайтесь назад… «Ага, сейчас, размечтались, — мысленно ответил зловещим пророкам Дима, — Вот доберемся до Саркофага, глянем, что там да как, и непременно вернемся. Обещаю».

Откос, постоянно осыпающийся под ногами рыхлой, каменистой, смешанной с комьями глины землей уходил к окраине Припяти. Можно уже было рассмотреть длинный ряд ржавых металлических гаражей, выстроившихся вдоль домов. Напротив стальных коробок лежал на боку старый автобус, скучковались несколько легковушек. А пространство между гаражами заполняли что-то кипенно-белое, рыхлое, похожее на комья ваты или только что выпавшего снега. Иногда порывы ветра, проносящиеся по улицам города, выдували эту субстанцию, и она кружила в воздухе большими комками.

«Жгучий пух!» — догадался Иван и проворно вынул запасенную для таких случаев сетку в виде мешка, натянул на голову. Остальные его спутники сделали то же самое, кроме Журналиста, который недоуменно наблюдал за действиями ходоков.

— Напяливай сетку, балбес, — шикнул на него Семецкий. — Без глаз останешься!

— Почему? — недоуменно обернулся к нему парень.

— Пух летит. Облепит всего, так умрешь от болевого шока. Что, сетки нет, что ли?

— Нет… — попятился напуганный Журналист. — Что мне делать?

Белые хлопья порхали все ближе. Шухов скинул бронежилет, содрал с себя усиленную броневставками и антирадиационным покрытием курточную часть защиты и набросил на голову нерадивого спутника, поплотнее натянул.

— Спрячь кисти рук и не бойся. Я проведу тебя. Не споткнись только.

Дима взял Журналиста за локоть и не спеша, аккуратно потянул его вперед, предупреждая, где могут быть ямы или разный крупный мусор. «Жгучий пух» уже густыми облачками витал вокруг, легко прилипал к одежде и с легким шипением истаивал начисто. Или просто впитывался в покрытую водоотталкивающим покрытием ткань — кто его знает. За гаражами вообще обнаружились целые ворохи этого добра. Упаси боже кого-то было сверзиться в такой красивый и милый с виду сугроб! Беднягу можно будет тогда и не спасать. Кожа человека вздуется громадными отвратительными пузырями, наполнится сукровицей и слезет с мышц. А без шкуры никто долго не протянет.

Журналист, не видя ничего вокруг, тыкался во все стороны, мычал что-то неразборчивое и поминутно спотыкался. Если бы не Дима и не пришедший ему на помощь Иван, парень давно бы сто раз упал и потерял свою спасительную защиту. Тогда его бы лишь осталось только добить. Из чистого человеколюбия. Пух под ногами напоминал свежевыпавший снег, люди оставляли на его слое четко различимые следы, которые, впрочем, скоро затягивались новыми слоями налетевшей «ваты».

За гаражами, после небольшого газона было уже чисто, и Дима разрешил Журналисту снять куртку с головы, что парень с радостью и сделал. Ожесточенно зашипел от боли, нечаянно попав щекой в маленький клочок «пуха», начал было тереть поврежденное место рукой, но получил шлепок по запястью от бдительно следящего за новичком Ивана:

— Ты что делаешь, мать твою? Не три, само скоро пройдет. А так в глаза занесешь и ослепнешь, дурья твоя голова! Это тебе не крапива…

Журналист оглянулся, увидел сугробы «ваты» и громко выматерился. И тут же вслух пожалел, что у него отобрали фотоаппарат и видеокамеру. «Ничего, потом на словах расскажешь или напишешь по памяти, — утешил его Семецкий. — А не поверят, так сводишь их на экскурсию».

Небо над головой снова начало сгущаться тучами, но дождя все не было. Повисла духота, как в летний полдень, но холод и сырость пробирали до костей даже под хорошо утепленными и качественно сделанными костюмами.

Вид Припяти удивил, даже, можно сказать, поразил Шухова. Дима перед тем, как попасть в Зону, долго и старательно собирал разные документы о мертвом городе, беседовал с несколькими пенсионерами, бывшими местными жителями, среди которых один был даже работник АЭС, накопил стопку фотографий, распечаток спутниковых съемок и старых обрывков карт, и теперь легко мог продвигаться по городу, в котором оказался первый раз в жизни. Нашел кем-то написанную компьютерную программу, путеводитель по мертвой Припяти, в которой были названы все улицы и указывались даже номера домов. Но все равно, вживую город оказался совершенно другим. Абсолютно. Непередаваемо. Поразительно.

Дома, вполне обычные на экране компьютера, совершенно такие же, как и в любом другом городе, оказались серыми, потрескавшимися громадинами с зиявшими дырами крышами, пустыми окнами, оборванными водосточными трубами и распахнутыми настежь дверьми подъездов. Запустение и отпечаток угрюмой обреченности и покорности судьбе виднелись на каждом столбе, доме, даже простой уличной скамейке. Апофеоз человечества. Предтеча конца истории цивилизации.

Таксофонная будка осела на бок, криво торчала из образовавшейся прямо под ней мощной ловушки гравитационного типа, нечто вроде «плеши», но не она. Не бывает у этой мадамы такого пульсирующего сгустка воздуха над ней. То-то часть металлического каркаса так потекла, как парафин растопленной свечки, а потом причудливо застыла горбатым наслоением в зоне действия ловушки. Внутри до сих пор видел допотопный телефон с болтающейся на проводе черной трубкой.

Дальше было что-то вообще удивительное, отчего даже каменно — равнодушный Черт застыл на добрую минуту, растерянно начесывая затылок под шлемом. Мощный армейский грузовик «Урал» с затянутым тентом кузовом застыл посреди проспекта. Диво заключалось в том, что замер он в строго вертикальном — хоть отвесом замеряй — положении передним бампером вниз. А еще, как убедился воочию Эдик, присев на корточки и глянув вниз, не доставал металлической мордой своей до асфальта добрый десяток сантиметров. Будто кто-то подвесил машину массой в несколько тонн на невидимом тросе, и висит она так, родимая, уже бог знает сколько времени. И сколько еще так провисит? Год? Десять лет? Неделю? До ближайшего выброса?

Вокруг валялись десятки разнообразнейших, но не таких ценных, как насобирал Дима (сразу же отметивший все это великолепие) на поле чудес, артефактов. Сапог, конечно, ринулся их собирать, но получил жесткий тычок прикладом от Черта, сразу же безоговорочно занявшего главенствующее положение в отряде. «Брать только те, которые спасают от радиации! — дал приказ наемник. — На остальные пока плевать». Собранные «бирюльки» рассовали по карманам, чтобы держались поближе к телу. Журналисту, у которого было вообще минимум толкового снаряжения, вручили мягкий бесформенный ком, именуемый в просторечии «пузырь». Один из таких пузырей кто-то из ходоков припер ученым, и Сахаров установил, что он замечательно блокирует излучение путем создания вокруг носителя некоего облачка из неизвестных пока микроскопических частиц и, конечно, сам при этом со временем истаивает. Создавалось впечатление, что артефакт сам боится радиации и путем уменьшения самого себя обороняется от него, и, конечно, волей-неволей защищает своего хозяина.

«Пузырь» нашел Грач, заметив его в выложенном кирпичом углублении вокруг подвального окошка. Потом пришлось очень осторожно доставать находку сломанными прутиками, так как артефакт был скользким на ощупь и норовил свалиться вниз, в подвал дома, а выцарапывать его оттуда желающих бы не нашлось, так как оттуда пробивалось мертвенное свечение скопившегося там «студня». Сам же Грач уже насовал за пазуху несколько ярко-красных шариков, обнаруженных на месте бывшего большого «факела», оставившего отметину на тротуаре в виде выплавленного по кругу куска асфальта.

Вообще артефактов было довольно много, и пригодность для защиты от облучения проверяли по предложенной Эдиком методике: брали как эталон «фонящую» машину или просто металлоконструкцию, клали на нее находку и потом проверяли радиометром. Если фон исчезал или становился совсем ничтожным, значит, артефакт годился в дело. Правда, большинство «бирюлек» «фонили» сами, причем очень даже неслабо. От них сразу же избавлялись. Жадный Сапог сваливал все находки без разбора в одну кучку, чтобы, как пояснил, забрать на обратном пути. Спутники же только молча посмеивались над бывшим зэком, удивляясь его скаредности, граничащей с истерикой.

Дима же чувствовал себя очень тревожно. Несмотря на все самоувещевания, он никак не мог отделаться от ощущения сверлящего взгляда в спину, тяжелого, полного невыразимого укора, сожаления, горечи, боли и обиды. Вот только чего в нем не было — так это угрозы. Так смертельно раненый, уже не в силах подняться, но не потерявший доброты в своей душе человек смотрит в спины своих равнодушно уходящих товарищей, бросивших его в беде. Даже не спасающих — нет, это все равно бесполезно — а просто не сказавших ему прощального слова, не пожав холодеющую руку. И умирающий не желает им смерти и этой ледяной тоски. Он просто не понимает: за что? Наверное, это глядел своими бесчисленными провалами темных окон на нарушивших его покой людей покинутый город…