Время московское - Алексей Фомин

— Осмотреть шатры, — на всякий случай приказал Сашка.

Сам он, откинув полог, вошел в царский шатер. На полу, застеленном персидскими коврами, завернувшись в царскую пурпурную тогу, лежал человек. В левом боку у него из-под ребер торчала рукоять кинжала.

— Иван! — Сашка опустился перед ним на колено.

— А-а… Тимо-ша… — тихо промолвил умирающий. — Не-комат… Не…

Царь Орды не успел договорить, покинув этот несовершенный, грешный мир. В шатер вошел Адаш, за ним еще несколько воинов. Увидев великого воеводу, коленопреклоненного перед распростертым телом, он снял шлем.

— Отвезите его домой, к матери, — велел великий воевода. Он поднялся на ноги и повернулся к вошедшим. — Нам же с тобой, Адаш, еще ловить сегодня этого сукина сына Некомата.

XXX

Позавчерашние свободные землепашцы, вчерашние воины, а сегодняшние бурлаки грузили мертвые тела на плоты и, впрягаясь в бечеву, тянули плоты вверх по Яузе, в Андроников монастырь. Там, в ограде монастыря, росло вширь свежее кладбище, на котором, сменяя друг друга, несколько попов служили заупокойную службу. Шорох отбрасываемой в сторону земли, стук лопат, взрезающих суглинок и — «Со святыми упокой…». С утра и до позднего вечера. То же происходило и в Симоновом монастыре, с той лишь разницей, что туда плоты с телами сплавлялись вниз по течению, а уж тянуть их обратно на Кулишки приходилось бечевой.

Войско великого князя хоронило своих героев. Может быть, и не все они в действительности успели стать героями — все едино, коли пал на бранном поле, значит — герой. Ведь недаром сказано: «Мертвые сраму не имут».

Истерзанных картечью Ослябю и Пересвета похоронили в особой могиле, в Симоновом, рядом с заложенной каменной церковью. Тут же нашлись мастера, вытесавшие каменную плиту и водрузившие ее на могилу. Великий же князь повелел строить церковь ту усердно и непрестанно и наречь ее во имя Рождества Пресвятой Богородицы — и работа сразу же закипела.

По всему огромному полю рядами лежали мертвые тела, а меж ними бродили, выискивая своих, сбежавшиеся и съехавшиеся со всех окрестных сел и деревень бабы и старики. Над Кулишками, не прерываясь ни на мгновение, висели вой и плач.

Сашка стоял на возвышенности, недалеко от кремлевской стены, а на груди у него беззвучно рыдала боярыня Ольга Тютчева. Она только что разыскала своего Тимошу и теперь плакала одновременно и от радости, и от стыда за свое ворованное счастье.

— Ну, будет тебе, Оля, видишь, я живой, — по-мужски пытался успокоить он ее.

Невдалеке от великого воеводы стояла его охрана и старательно отворачивалась, пытаясь не замечать, как их государь прилюдно милуется с вдовой боярина Тютчева. Утешая Ольгу, великий воевода и не услышал, как подъехал экипаж с вельяминовским гербом на дверце и из него вышла Марья Ивановна. Лишь настойчивые покашливания охранников заставили его оторвать взгляд от Ольги и обернуться. Ольга тут же отошла от него на несколько шагов, как бы признавая права матери на этого мужчину выше своих.

— Здравствуй, сынок, — промолвила боярыня Вельяминова, обнимая сына. — Да не шарахайся ты так от меня, Оля. Я все знаю. Поди сюда, я и тебя обниму. — Ольга подошла, и Марья Ивановна обняла одной рукой и ее. — Горе-то какое… Вон сколько русских людей побитых лежит…

— Прости меня, мама… — с трудом разлепив окаменевшие губы, почти по слогам выговорил Сашка. — Не смог я Ивана… спасти… И за Николая… прости…

— Бог простит, сынок. Приезжай сегодня ночевать домой. Завтра хоронить их будем.

— Хорошо, мама…

— И ты приезжай, Оленька…

Боярыня Вельяминова уехала, а следом за ней Сашка отправил и Ольгу. С женщинами, конечно, хорошо, но без них как-то спокойнее. Уж слишком много избыточных эмоций привносят они во все. И в жизнь, и в смерть.

Не успел еще великий воевода отойти от женских слез и вновь настроиться на рабочий лад, как к нему подошел Адаш и негромко шепнул:

— Государь, Безуглый человечка прислал. Некомата привезли.

— Где?!

— У него в приказе.

— Ну… — Великий воевода шумно вздохнул и перекрестился. — Коня мне!

Через пару минут великий воевода со своим наставником, дружно чеканя шаг, уже входили в допросную камеру приказа тайных дел. Некомат, ссутулившись, сидел посреди камеры на табуретке, сплетя пальцы рук и сжав их коленями. Голова его была опущена так, что подбородком он упирался в грудь.

— Ну что? — коротко бросил Сашка Безуглому.

— Смотри сам, государь…

Сашка подошел к арестованному и, ухватив двумя пальцами за подбородок, поднял его голову вверх. Некомат. Он и есть. Его мерзкую рыжую морду ни с чьей другой не спутаешь. Сашка легонько дернул его за аккуратно подстриженную эспаньолку.

— Ай-яй-яй! — заорал арестованный так, будто его режут на куски бензопилой.

Тогда Сашка взялся всей пятерней за рыжую шевелюру и дернул чуть посильнее.

— Ой-вой-вой-вой-вой! — завопил арестованный, корчась от боли.

Тогда Сашка, не обращая внимания на его вопли, взял его большим и указательным пальцем за кончик носа и слегка надавил. Нос показался ему неестественно мягким, и тогда он дернул за него.

— А-а-а! — уже орал во все горло арестованный.

Сашка с разочарованным видом осмотрел оставшийся у него в руках нос и отбросил его в сторону.

— Уже двадцать второй за три дня, — констатировал дьяк Безуглый.

— Сволочь, — зло сказал Сашка и коротко, без замаха врезал арестованному кулаком в ухо.

Тот слетел с табурета и теперь катался по полу, изображая вселенские страдания.

— Смотри, у него и ухо отлетело, — указал пальцем на пол Адаш.

— Ты б потише с ним, государь, а то вдруг и этот растает, — укоризненно промолвил Безуглый.

Сашка закрыл глаза и, глубоко вздохнув, задержал дыхание, стараясь привести себя в состояние эмоционального покоя и равновесия. Именно в таком состоянии у него получалось разглядеть ауру.

Но, как ни старался, ни покоя, ни равновесия не наступало — в душе у него клокотал вулкан.

— А и черт с ним, пускай тает, испаряется… Это его проблемы, Гаврила Иваныч. Вызывай своих мастеров, пусть подвесят его на дыбу.

Арестованный перестал кататься по полу и выть, корчась от боли.

— Не надо дыбу, я и так все скажу, — скороговоркой выпалил он.

— Что скажешь? — устало переспросил Сашка. — Что ты рыжий от рождения, что тебе дали немного денег, а потом прилепили нос, засунули за щеки какую-то дрянь…

— Да, да…

— Это я уже слышал.

— Я простой сурожский горожанин…

— И это уже слышал.

— Мне сказали — поедешь вместе с войском, и дали денег.

— И это тоже…

— А потом, сказали, казаки тебя отвезут домой… А когда поехали домой, кто-то на нас набросился, казаков перебили, а на меня накинули аркан и привезли сюда.

— И это слышал. Гаврила Иваныч, скомандуй своим, пусть приступают. Выйдем, поговорить надо.

Великий воевода, Адаш и Безуглый расположились в рабочем кабинете последнего.

— Может, все-таки не стоило его на дыбу? — высказал свои сомнения дьяк. — Может, он из этих… Из слуг дьявола…

Среди пойманных ранее «Некоматов» двое оказались его соплеменниками, то есть, согласно терминологии Вещей Готы, «слугами дьявола». Но в горячке расследования установить это удалось, что называется, постфактум, когда они «растаяли» и «испарились».

Первого «Некомата» поймал Сашка самолично. Тогда после смерти Мамая он со своей сотней бросился в погоню за группой беглецов и меньше чем через час бешеной скачки настиг их. Сопровождавших «Некомата» всадников сняли из арбалетов его ребята, а на удирающего «Некомата» ловко накинул свой аркан Адаш. Сдернутый с коня «Некомат» со всего маху приложился о матушку-землю и потерял сознание. Очень тогда Сашка переживал, что рыжий негодяй скончается, так и не придя в себя. Со всей возможной осторожностью (дабы не повредить его драгоценному здоровью) пленник был доставлен в кремль, в приказ тайных дел. С Безуглым в тот день увидеться так и не удалось. А утром следующего дня он встретил великого воеводу шокирующим заявлением:

— А ведь это, Тимофей Васильевич, не Некомат. Похож, очень похож. Так похож, как родные братья не бывают похожи. Но это не Некомат. Я того хорошо знаю. В Костроме, почитай, каждый день его видел. А это не он. Да и погляди сам, у него щетина на щеках сегодня пробилась. Так она цветом отличается.

Сашка сломя голову кинулся в камеру. И точно. Эспаньолка и шевелюра у «Некомата» были светло-рыжие, а вылезшая на щеках и шее щетина — черная. Потом, понятно, был допрос, на котором Сашка впервые услышал историю о простом сурожском горожанине, получившем от каких-то людей приличную сумму за то, чтобы он прокатился с ордынским войском до Костромы и обратно. А в случае непредвиденных обстоятельств ему обещали, что десяток казаков доставит его домой в целости и сохранности.