Трогать запрещено - Алекс Коваль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Да нет! Точно нет!
Я нервно стряхиваю капли талого снега с кожаного рюкзака, протянув его Ленке, но Штерн меня останавливает своим сухим:
— Боюсь, вещи тебе могут понадобиться, — и смотрит на меня так… земля моментально уходит из-под ног. Чтобы Штерн кому-то сочувствовала? Нонсенс! Но именно это я сейчас явственно читаю в ее взгляде. И что вообще это значит: тебе могут понадобиться вещи? Для чего? Не отчислять же меня будут, в самом деле! За что?!
Но время допытываться ответов на свои вопросы нет. Да и вряд ли кто-то, кроме Аллы Демьяновны, сможет дать мне внятный ответ. Приходится подчиниться.
Переглянувшись с Ленкой, я накидываю на плечо лямку рюкзака и на ватных ногах поднимаюсь на третий этаж академии. Чем ближе к кабинету ректора, тем быстрее «выписывает па» на ребрах мое сердце. Пульс зашкаливает.
Мне страшно. Нет, не так, мне очень страшно! Хоть я и знаю, что ничего плохого не сделала. Учусь на «отлично», занятия не пропускаю, все экзамены сдала, зачеты получила, объективных причин бояться у меня нет, и тем не менее, ноги дрожат.
Как часто это бывает у мнительных людей, к тому моменту, когда я оказалась в приемной Аллы Демьяновны, я накрутила себя до того, что вошла к ее секретарю бледная, как полотно. Миловидная и добродушная Галина даже предложила мне стакан воды и «присесть», вдруг вот-вот грохнусь в обморок.
Я любезно воспользовалась предоставленной мне короткой передышкой и только потом постучала в дверь с суровой табличкой бордового цвета «Ректор Рамченко А.Д». Услышав с той стороны:
— Входи.
Переступаю порог, натягивая на губы улыбку.
— Доброе утро, Алла Демьяновна. Ирина Викторовна сказала, что вы меня вызывали?
— Не знаю, насколько оно будет доброе после моих новостей, Юля. Проходи, — бросив на меня взгляд из-под бровей, откладывает ручку ректор Рамченко, — садись, — приказывает, стягивая с переносицы круглые очки в черной оправе.
Прохожу. Ноги не гнутся.
Сажусь. А сердце «бум-бум», да «бум-бум» — грохочет.
— Что-то случилось, Алла Демьяновна?
— Случилось. Юля, я не буду ходить вокруг да около и скажу прямо.
— Да…
— Мне очень жаль, что ситуация складывается подобным образом. Ты одна из наших лучших учениц второго курса. У тебя хорошие физические данные, ты стройна, гибка и умна. У тебя большое будущее в балете.
— Спасибо, я…
— Могло бы быть, — взглядом тормозит меня ректоресса. — Если бы вся эта ситуация могла принять иной оборот событий, то я ограничилась бы строгим выговором и наказанием. Но, увы…
Губы начинают дрожать. Приходиться стиснуть ладони, впиваясь ногтями в кожу до боли, чтобы удержаться от поспешных выводов и крокодильих слез. Сумбур. В голове один сумбур! Слова, слова, слова — все сказанное Аллой Демьяновной крутится, как на бешеной карусели, я выдыхаю:
— Не понимаю… — подавшись вперед. — О какой ситуации вы говорите?
Алла Демьяновна вздыхает, как мне кажется, тоже сочувственно. Да что они все сегодня меня жалеют-то, а?!
Ректоресса тянется и открывает верхний ящик стола, достав оттуда черную папку. Недолго думая, протягивает ее мне.
— Наша академия печется не только о хороших отметках и идеальной выучке будущих артистов балета, но также для нас важна моральная сторона и облик академии. А такое, увы, нашу репутацию и репутацию наших балерин порочит…
Что там говорит Алла Демьяновна дальше я не слышу. Меня словно с головой под воду окунули: слова долетают, как тихое эхо, откуда-то издалека. Я открываю папку и перестаю дышать от накатившей паники. Она топит и сжимает. У меня в руках, перед моими глазами фото. Мои фото. В том самом развратном боди на сцене ночного клуба, где я по дурости своей согласилась выступить в вечер мальчишника Титова…
— Это… как… — сиплю.
Это всего пара кадров. Снимки из зала. Я ведь сделала всего пару движений, прежде чем Богдан утащил меня со сцены, но кому-то было их достаточно, чтобы успеть прихватить меня в кадр, в общий план с остальными девочками. А мое лицо, стоящее в первой линии, как назло, видно слишком отчетливо и ясно, даже несмотря на полумрак.
На глаза наворачиваются слезы. Я боюсь их даже поднять на Аллу Демьяновну. Прежде, чем ректоресса говорит следующие слова, я уже и так понимаю, каков будет итог этого разговора:
— Мы подготовили документы на твое отчисление из Академии, Юля. Мне очень жаль.
Глава 36
Юля
— Алла Демьяновна, это была ошибка! — сжимаю снимки, вскидывая полный мольбы взгляд. — Я сглупила, я не подумала о последствиях, я вообще не думала, что это может быть проблемой! Я ведь ничего плохого не сделала, — срывается мой голос, губы дрожат.
Я проталкиваю ком, застрявший в горле, понимая, что я не могу так просто и быстро сдаться. Не сейчас. Не тогда, когда решается моя судьба, мое будущее, моя жизнь.
— Юля, послушай…
— Клянусь, больше такого не повторится! Накажите меня, сделайте выговор, штраф, но только не отчисляйте. Умоляю! Я…
Ректоресса поднимает ладонь, жестом останавливая меня. Потирает переносицу и поднимается из-за массивного рабочего стола, прохаживаясь вдоль кабинета. Ее каблуки звонко цокают в ритм с тикающими настенными часами.
Я, вцепившись в снимки, как в спасательный круг, все больше тону в болоте отчаяния. Секунды молчания Рамченко тянутся, как вязкая вечность. Снова открываю рот, чтобы сделать еще одну унизительную попытку оправдаться, когда Алла Демьяновна говорит:
— Как я уже сказала, если бы эта информация осталась между мной и тобой, то я ограничилась бы предупредительными мерами, Юля, — замирает напротив меня, теребя в руках дужку стильных очков. — Но, увы. Есть третье лицо, которое по каким-то непонятным мне причинам заинтересовано в твоем отчислении.
— Но…
— Не перебивай, — сурово одергивает меня ректоресса.
Я втягиваю голову в плечи и вспыхиваю, напрочь пропуская мимо ушей слова Аллы Демьяновны про «третье лицо».
— Третье лицо заинтересовано в твоем отчислении, а я, в свою очередь, не заинтересована в том, чтобы подобное поведение, недостойное профессии балетного артиста, порочило мою Академию. Мы уже много лет строго следим за чистотой нашей репутации и репутации наших студентов. Полуголые танцы в стриптиз клубах…
— Это не стриптиз!
— Это нюансы. Ты должна
