Чудо десяти дней. Две возможности. - Эллери Куин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ага, доктор Уиншип! Тон сразу изменился. Думаю, вы сами этого не замечаете. Так что с доктором Уиншипом?
— Он вам не нравится?
— Я его обожаю! Но тем не менее он всего лишь один из элементов головоломки. Ну, отвечайте, в чем там дело с доктором Уиншипом?
— Он был так добр. А я ничего не знаю о секретарской работе…
Рима выглядела такой маленькой и жалкой, что Эллери смягчился.
— Ладно. Поговорим об этом в другой раз. Тот старик… Это, часом, не…
— Это Гарри Тойфел.
Тойфел был высоким худым стариком с впалыми щеками, землистого цвета кожей и редкими волосами. Его узловатые руки проворно рылись в земле. На нем был некогда черный пиджак, весь в заплатах, и грязные на коленях брюки, ярко-голубая рубашка с невероятно высоким воротником и узкий галстук. «Если надеть на него цилиндр с лентой, — подумал Эллери, — то получится вылитый Сизый Нос — чудаковатый философ».
— Давайте побеседуем с ним, Рима.
— Нет!
— Вы его боитесь? — мягко спросил Эллери.
— Да!
— Идите за мной.
Рима неохотно подчинилась.
— Тойфел!
Садовник резко поднял голову и огляделся вокруг. «Пытается делать вид, что до сих пор не замечал нас», — подумал Эллери.
— Да, мистер?
— Я Эллери Квин, детектив, — представился Эллери. — Расследую смерть Тома Эндерсона. Вы были его приятелем, Тойфел. Что вы об этом знаете?
— Что знаю? — Тойфел с трудом поднялся. — Ну, мистер, я знаю, что человек смертен и смерть печальна — вот и все. А вы знаете больше? — Его маленькие голубые глазки уставились на девушку. — Это, часом, не Рима Эндерсон?
Эллери стиснул ее руку.
— Здравствуйте, мистер Тойфел, — быстро сказала Рима.
— Не узнал тебя в таком наряде. В нем ты выглядишь как взрослая женщина. — Старик продолжал смотреть на нее.
Руки Римы напряглись.
— Когда вы в последний раз видели Эндерсона? — спросил Эллери.
— Вечером перед его исчезновением. Мы сидели у Гаса Олсена — Том, Ник Жакар и я. — Кадык Тойфела подпрыгнул. — На 16-м шоссе.
— И ушли все вместе, не так ли?
— Нет, мистер. Том ушел первым.
— В котором часу?
— Около половины одиннадцатого. Вскоре ушел Ник, а потом и я.
— Эндерсон был трезв?
— Он пил только пиво. — Старик сплюнул на траву.
— Вы или Жакар не спрашивали Эндерсона, куда он идет?
Тойфел посмотрел на Эллери.
— «Хочешь сберечь собственную свободу — оберегай врага от угнетения». Это Пейн. И я с ним согласен. Аминь, братец.
— Я думал, Том был вашим другом.
— Был. Поэтому я спрашиваю: может человек относиться к другу хуже, чем к врагу? — Тойфел вновь сплюнул.
«Глубокое рассуждение, — подумал Эллери. — Особенно ценное при расследовании убийства».
— И вы больше его не видели?
— В этой жизни — нет, — усмехнулся Тойфел.
Эллери заметил, как старый садовник втянул губы, прижимая их в печальной гримасе к пустым деснам, и подумал, что неприязнь, которую тот вызывал, во многом обусловлена малопривлекательной внешностью. Однако этим мыслям противоречили похожие на кремни глаза старика и испуганно сжавшаяся Рима.
— Вы посылали мне недавно одно или два письма? — Эллери и ему задал свой нелепый вопрос.
Старик уставился на него:
— Этого вопроса я просто не понимаю, мистер.
— Вы посылали два письма Эллери Квину в Нью-Йорк на Западную Восемьдесят седьмую улицу?
— Да я уже двадцать пять лет не пишу писем.
— А «Архив» часто попадается вам на глаза?
— Попадается часто, только я ее не читаю. В газетах нет правды — только факты. Будете с этим спорить?
— В другой раз, — улыбнулся Эллери. — Должен признаться, Тойфел, что я вами восхищаюсь. Вы переносите удары, которые многих могли бы свалить с ног. За короткое время вы потеряли двух хозяев и друга, но это не лишило вас способности философствовать.
— Душа человека вечна и бессмертна. — Тойфел снова опустился на корточки.
— Вы религиозный человек?
— Это слова язычника — Платона, мистер. Но люди теперь не читают Платона — только газеты. Что до моей религии, то я вижу Бога в каждом семени, дающем росток. А когда вы находили в церкви что-нибудь, кроме срезанных цветов? Впрочем, вас это не касается, мистер.
Они оставили городского философа любовно ухаживающим за своей рассадой. Он не смотрел им вслед и даже ни разу не взглянул на Риму Эндерсон.
* * *Рима сказала, что ей не нужен никакой ленч, что она не голодна и, если у Эллери нет для нее поручений, она вернется в отель и наконец снимет туфли. К тому же она привыкла к послеполуденному сну. Нет, Эллери незачем ее провожать — она не хочет нарушать его планы.
— Я зайду за вами через пару часов, Рима. Вы мне понадобитесь. — Эллери взял ее за руку.
— В «Апем-Хаус»? — Рима убрала руку.
— Да.
— Хорошо.
Эллери наблюдал, как девушка удаляется быстрыми шагами. Его бы не удивило, если бы она побежала.
Пройдя по Алгонкин-авеню до Стейт-стрит, Эллери свернул на запад к зданию окружного суда.
Шеф Дейкин сразу же вцепился в него:
— Почему вы спрашивали, нашел ли я деньги?
Эллери объяснил ему.
Дейкин побагровел.
— Так не годится! — воскликнул он. — Док Додд должен был сразу же сообщить мне об этом. Пять тысяч долларов! Куда же они делись?
Эллери задумчиво постукивал ногтем по зубам.
— В пальто не было ни единого цента. И рядом на скале тоже.
— Эндерсон мог спрятать их, Дейкин. Возможно, так оно и было. Вы обыскали хижину?
— Каждый уголок. Но нашли только три бутылки виски в разных тайниках под полом.
— И не обнаружили никаких денег?
— Никаких, даже конфедератского десятицентовика.[55] Но это мотив, мистер Квин. — Шеф полиции потер руки. — При нем были эти пять тысяч, его заманили на скалу, ограбили и убили.
Эллери поджал губы.
— Возможно. — Он поднялся.
— Куда вы?
— Нужно еще кое-что выяснить. Кстати, Дейкин, не разбогател ли кто-нибудь из ваших местных подонков недавно?
— Не слыхал, но займусь этим в первую очередь.
— Только потихоньку, Дейкин.
— Я не намерен ставить этот вопрос на городском собрании. Кто еще знает о деньгах, кроме дока Додда, Кенни Уиншипа, вас и меня?
— Рима, конечно. И Отис Холдерфилд.
— Ну, за Римой вы проследите, а Отис вроде бы не из болтливых…
— Между прочим, что за тип этот Холдерфилд? Какая у него репутация в Райтсвилле?
— Отис — личность таинственная, — усмехнулся Дейкин. — Почему именно его Мак-Кэби подобрал, когда ему понадобился адвокат, никто не знает. Много лет он занимался случайными делами и страховкой, чтобы заработать на хлеб. Секретов Отис знает много — весь высший свет стонет при виде его. А месяц назад он вдруг начал процветать — вылез «из грязи в князи». Въехал в новый офис в «Грэнджон-блоке», курит дорогие сигары, ходит в лакированных туфлях, называет по имени Дональда Маккензи и Дж. С. Петтигру, а Клинт Фосдик сказал мне на днях, что видел Отиса в агентстве Марти Зиллибера присматривающим «бьюик» с откидным верхом. Конечно, все это большей частью в перспективе — завещание Мак-Кэби еще не вступило в силу, но это может произойти со дня на день. Док Додд поручил Отису представлять его интересы, и думаю, Отис будет кататься как сыр в масле. Но он умен и не станет портить репутацию, болтая лишнее. К тому же если эта история о сделке с пятью тысячами до сих пор не просочилась в «Архив»…
— «Архив», — задумчиво повторил Эллери и вышел.
Он медленно шагал по Стейт-стрит, мимо памятника жертвам Первой мировой войны, мимо мэрии в сторону Площади.
Здесь Эллери остановился, глядя в южном направлении, где на углу Лоуэр-Мейн находилось здание редакции «Архива». Он впервые осознал, как сильно оно изменилось. Украшения из позолоченного трухлявого дерева исчезли; фасад сверкал ярко-красной штукатуркой и металлом, на котором сердито поблескивало солнце. Вместо старой вывески, тянувшейся вдоль карниза, под крышей красовался сложный агрегат из неоновых трубок. Обновленное здание возбудило интерес Эллери, он начал переходить Стейт-стрит, но внезапно повернулся, двинулся через Площадь к Райтсвиллскому национальному банку и вошел внутрь.
Через пятнадцать минут Эллери вышел, пересек Аппар-Дейд, миновал старый магазин Блуфилда, ссудную кассу Дж. П. Симпсона, винный магазин Данка Маклина, отель «Холлис», магазин мужской одежды Сола Гауди, склад припасов на случай атомной войны. На углу Площади и Линкольн-стрит, где Хэллам Лак (Первый) в 1927 году воздвиг свой греческий храм финансов — Общественную кредитную компанию, — Эллери остановился снова, потом вошел и вышел через двадцать минут.
Эллери колебался, рассеянно глядя через Линкольн-стрит на магазин «Бон-Тон», аптеку и универмаг «Нью-Йорк». В понедельник утром на Площади кипела коммерческая деятельность, и его все время толкали.