Затерявшиеся во времени - Саймон Кларк

И каждую неделю наш папаша становится на ступеньках аббатства и ждет появления змея. Чудовищный змей атакует, а наш драгоценный папаша дерется с ним всю ночь до рассвета, когда, по ее словам, змей теряет силу. Затем змей, зализывая раны, ползет обратно в Темзу, где и прячется до следующего уик-энда. – Карсвелл хмыкнул, но его глаза затуманились и стали неподвижными. – И, конечно, через неделю мой отец обязан быть там же, готовым сражаться со змеем Старого Ника[13]. Ничего себе дополнительный заработок!

– Ваша мать хотела защитить вас. – Джад глотнул пива. – Для маленьких детей очень важно уважать своих родителей. Даже видеть в них суперменов и героев.

– Что ж, это я понимаю. Но знаете, что сделала мать, чтобы мы прониклись этой сказочкой до самых кишок? Чтобы придать ей хоть капельку достоверности? Она однажды сказала мне, что я тоже когда-нибудь буду работать на мэра. Дескать, когда родитель уйдет в отставку, настанет моя очередь стоять на ступеньках аббатства и изо всех моих сил сражаться со старым огромным змеем. – Голос Карсвелла поднялся. – Такова должна была быть моя судьба. Возвращаться домой пьяным в доску каждый уик-энд, измученным, грязным, с синяками под глазами, с кровью, капающей из носу на кухонный линолеум, ибо, о Господи, я помню все до малейших деталей. Я вижу эти капли, тянущиеся через всю кухню, через переднюю, вверх по лестнице, где эта старая сволочь падает почти без чувств на постель. Знаете, моя мать мыла его и укладывала в постель, отлично зная, что он полез в драку из-за какой-то шлюхи, которую подобрал на улице. Однажды он явился домой с любовным укусом на шее, что в просторечии именуется засосом, а она позвала нас в спальню, когда он заснул. – Голос Карсвелла упал до хриплого шепота.

– "Вы видите это? – сказала она, показав синяк на его горле. – Это змей обвил его шею и попытался задушить".

Карсвелл отпил огромный глоток пива.

– Так она вбила нам в голову, что наш отец герой. И что нам предстоит идти по его стопам. И что мы тоже будем биться с чудовищем, и что она будет гордиться нами всеми. – Карсвелл поставил стакан на стол и уставился на Сэма и Джада своими пронзительными глазами. – Мне годами снились кошмары... Да, годами... И как только мы смогли – я и мой братишка, – мы сбежали, и не только из дому, но и из Ист-Энда. Мой братишка получил свой кусок райского пирога на острие иглы шприца в общине хиппи в Корнуолле. Я же выбрал другой путь. Пока мои друзья, члены той же социально-возрастной группы, писали во всех местных пивнушках, я занялся самообразованием. Я читал любые книги, которые только удавалось раздобыть. Иногда по две за ночь. Я пробыл в Сити достаточно, чтобы понять, что люди, сидящие наверху, говорят с акцентом, приобретенным в частных школах, а не с акцентом кокни. Поэтому я научился говорить точно английский лорд, соблюдая все особенности их гребаного произношения. Что ж, этим я обеспечил себе апартаменты в Белгравии.[14]Мой братишка давно умер, так как имел несчастье приобрести большую порцию чистейшего героина. Тогда как мой папаша... – Карсвелл уставился в свой стакан с пивом, будто это был экран ТВ, на котором показывали историю его жизни. – Мой папаша все еще работает на этого сволочного лорда-мэра Лондона. Все еще приходит домой с оторванными пуговицами на рубашке и с разбитым носом. И это в семьдесят пять лет, будь он проклят, этот подонок!

Сэм во все глаза следил за Карсвеллом. Лицо последнего ничего не выражало.

Трудно было найти правильную реакцию на этот рассказ. Ему очень хотелось, чтобы Джад заговорил первым. Но случилось так, что голос прозвучал совсем из другого конца комнаты.

– Извините меня, сэр. – Какой-то мужчина подошел к их столу и остановился. Несмотря на теплый вечер, он носил коричневый шерстяной костюм, который выглядел на нем так, будто был номера на два меньше, чем нужно. Жирный подбородок скрывал цвет галстука. – Мне неприятно вас беспокоить, но не могу ли я узнать ваше имя?

Сэм удивленно поднял глаза. Сразу мелькнули две мысли. Первая: его приняли за кого-то другого. Вторая: этот мужик думает, что он из цирка, и хочет получить пару контрамарок.

Сэм кивнул:

– Сэм Бейкер. А кто вы?

– О, мое имя не имеет значения, мистер Бейкер. – Тут он резко отступил назад. В дверях стояли двое полицейских в форме. Их высокие шлемы придавали им какую-то особую мощь в этой комнате с низким потолком. Потом человек в коричневом обернулся к человечку в очках, который выходил из пивной, но недавно снова вернулся в нее.

– Мистер Блейкмор, это он? – Голос коричневого был резок и уверен.

– Да.

– Вы в этом уверены?

– Абсолютно. Я его сфотографировал два года назад. Это было ночью того тяжелого налета, что случился на Троицу. – Человек в очках едва не пронзил Сэма взглядом. – Да, а ты оказался наглым подонком, верно? Вот уж не думал, что у тебя хватит нахальства снова явиться сюда после того, что ты здесь наделал. Они ведь были моими соседями. – С этими словами человек в очках рванулся вперед. Сэм подумал, что тот собирается напасть на него, но мужчина вместо этого швырнул на стол сложенную газету.

Пораженный Сэм тупо смотрел на нее. Он слышал, как человек в коричневом сказал:

– Зачитайте обвинение, сержант.

– Да, сэр. Сэмуэль Бейкер, я арестую вас в связи с подозрением в...

Сэм вряд ли слышал хоть слово. Он продолжал тупо вглядываться в собственную фотографию – невероятную, невозможную фотографию, которая занимала чуть ли не половину газетной страницы. На фотографии был запечатлен, без сомнения, он, оглядывающийся через плечо и, видимо, очень удивленный.

РАЗЫСКИВАЕТСЯ ЗА УБИЙСТВО, – гласил заголовок, сделанный очень жирным шрифтом. – НЕ УЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ ЭТОГО ЧЕЛОВЕКА?

В полном изумлении пробегал он глазами историю, тогда как полицейский продолжал зачитывать обвинение в том, что «26 мая 1944 года вы совершили предумышленное убийство...».

«Газетный фотограф Сэнди Блейкмор обнаружил тела семейства Маршаллов в их доме в Грачевнике – тихом пригороде Кастертона». Сэм читал, ничего не понимая. «Даже привычные полицейские бледнели перед лицом невероятной жестокости этого преступления».

Тут газету у него вырвал человек, которого полицейский назвал Блейкмором.

– Подонок... они же тебе ничего не сделали... – Полицейский тихонько отвел его рукой в сторону.

В это время вперед выступил другой полицейский. Сэм, ничего не понимая, смотрел, как тот застегивает на его запястьях наручники. Единственная здравая мысль, родившаяся в голове Сэма, гласила: какие они тяжелые. И холодные.

Блейкмор крикнул: