Колодец в небо - Елена Афанасьева

Не договорив по телефону, Лана изменилась в лице и замерла, так и не отключив телефон, из которого мерзким зуммером вырывались гудки.

– У Маринки сын пропал. Маленький. Как мой.

29. Выйти замуж за… фамилию

(Ленка. 1985-1993 годы)

Мужа она себе выбрала по фамилии. Собственная девичья не устраивала. Категорически. Своей обыденностью и унылостью. Впрочем, как и имя.

Ну что такое – Лена Карпова? Ничто. Все равно что Наташа Иванова, Оля Петрова. Лена Карпова – полное обезличивание. В телефонной книге несколько страниц мелким шрифтом и все Карповы Е.А., Е.Б., Е.В. …и так далее, по всем буквам алфавита.

И имечко ей досталось в ее поколении самое распространенное. Угораздило же родителей, придумывая ей имя, в общую струю попасть, да еще и оправдывать это тем, что назвали ее в честь бабушки.

Родителям же только в собственном поколении имена надоедают, а у них там сплошь Валентины, Светланы, Татьяны, даже Вилены. А Лен в родительском поколении негусто, вот им и захотелось разнообразия. И такого же разнообразия одномоментно захотелось тысячам, нет, в пору большого Союза счет во всем на сотни тысяч да на миллионы шел, значит, сотням тысяч других родителей. Из-за этой одномоментности родительских желаний она и вынуждена была называться Леной, что в ее поколении равносильно тому, что не называться никак.

В ее классе было шесть Лен. В третьем отряде пионерского лагеря в Евпатории, куда она ездила после седьмого класса, восемь. Чтобы не путать всех Елен, новые приятели, не успевающие за несколько летних дней привыкнуть к фамилиям друг друга, дополнили имя каждой определением. Так и жили в одной комнате Лена Большая, Лена Маленькая, Лена Высокая, Рыжая Лена, «Лена В Очках» и даже «Лена В Проходе» – в отведенной на всех девочек отряда общей палате кровать этой, приехавшей позже других Лены стояла в проходе между двух рядов остальных кроватей. На исходе ее советского детства летние пионерлагери были перегружены.

Даже став взрослой и забыв о детских переживаниях по поводу стандартности собственного имени, она все же с явным недовольством замечала, что даже у новоявленных олигархов середины девяностых жены почти как на подбор Лены – Елена Березовская, Елена Гусинская, Елена Авен…

В юности, разглядывая буквы собственных имени-фамилии, не сразу понимала – кто это? Выведенные шариковой ручкой на внутренней стороне маек и трусиков – «Лена Карпова. 5 отряд», написанные в классном журнале – «Карпова Елена, 6Б», напечатанные на титульной странице дипломной работы «студентки 3 группы 5 курса Карповой Елены Николаевны», буквы эти казались ей только буквами. Не больше.

Вглядываясь в начертание букв, вслушиваясь в сочетание звуков, Ленка понимала – Космос не мог назвать ее так. Это кто-то другой. А кто она? Где она? Как найти себя?

Все, что случалось в ее жизни в ту юную пору, случалось с непременным подсознательным желанием отыскать свое сакральное имя. Отношения с противоположным полом исключением из этих поисков не стали. Вглядываясь в одноклассников, однокурсников, случайных знакомых и приятелей, Ленка, сама себе в том не признаваясь, искала не любимого, не любовника, не идеального мужчину и не мужа. Она искала себя, в фамилии каждого нового знакомого силясь расслышать лишь ей предназначенное звучание.

Стоило заметить любого не внушающего ей отвращения юношу, и она первым делом его фамилию, как драгоценную диадему, мысленно примеряла на себя. Елена Соболева – не то… Елена Фурштейн – бр-р-р! Елена Одольянц – опять в молоко. Елена Павлова – ничем не лучше, чем Карпова. Простите, Эдик Павлов, вы нам никак не подходите! Вместо бриллиантов в вашей диадеме сплошной фианит, адью!

Роман с милым мальчиком с параллельного курса был задавлен в зародыше, несмотря на прорывающуюся откуда-то из глубин ее существа вполне чувственную симпатию к этому самому Роману, имевшему несчастье родиться в добропорядочном семействе Тютебякиных. Ужас! Разве можно стать Тютебякиной?! Но и остаться Карповой никак невозможно!

Вадика она и не заметила бы и не выделила бы из толпы. Их представили друг другу в разномастной компании студентов нескольких вузов, выпивающих после апрельского коммунистического субботника в якобы убранном ими лесопарке. Вадик посмотрел с интересом, она глянула, как смотрят на стену, и пошла продолжать бесконечные выяснение отношений с Тютебякиным.

И выясняла, пока кто-то за спиной не окликнул: «Ларионов!». Еще не повернувшись, привычно примерила попавшую на слух фамилию на себя.

Ла-ри-о-но-ва.

Близко.

И повернулась посмотреть, кто же носит вполне подходящую к ее сути фамилию. Ларионовым оказался тот самый, не замеченный несколькими минутами раньше Вадик. Отношения с Тютебякиным остались невыясненными.

Это потом ей стало казаться, что и фамилия здесь ни при чем, и никакого коварного расчета с ее стороны не было. Подсознание произвело этот расчет столь мгновенно, что сам миг вычислений в памяти не отложился. Отложился только итог – она повернулась, посмотрела на Вадика и, как ей показалось, влюбилась.

Дома, мысленно проигрывая всю пока еще только пятичасовую историю их знакомства, машинально стала водить ручкой по бумаге. Когда очнулась, заметила, что на бумаге на разные лады выведено «Лена Ларионова». И варианты подписи. Сама себя застеснялась – что это я! Не поцеловались еще ни разу, а я уж и подпись подделываю. Но и дальше упрямо примеряла и примеряла понравившуюся ей фамилию, как фату.

«Лена Ларионова. Елена Ларионова. Ларионова Елена Николаевна. Лена Ларионова. Ларионова Лена».

Всплеск какой-то дикой радости. Будто на огромном поле твой шарик попал в маленькую-маленькую лунку, именно ту, что и была нужна для победы. Даже ее затоптанное массовостью имя с помощью новой фамилии трансформировалось в менее затертое и более загадочное. «Лена Ларионова» – радостно пропело что-то внутри нее.

Пошла в гости к отцу. Папа и сводный младший брат подпрыгивали вокруг какого-то важного матча хоккейного чемпионата мира. «Шайбу с подачи Вячеслава Фетисова, номер второй, забросил Игорь Ларионов, номер одиннадцатый», – поставленным голосом произнес диктор на стадионе, и она замерла. Ага! Вот и сигнал, что мысль ее, посланная в Вечность, там получена. И одобрена. И ей обратно дикторским голосом возвращена. Все правильно. Все как надо! Буду становиться Ларионовой!

Друзья ее были уверены, что «Ленкин флирт с Вадиком Ларионовым с философского не что иное, как изощренная месть Ромке Тютебякину».

«Ленка, тормози! – попыталась призвать к разуму подруга Ольга. – Ромка, конечно, не ангел, но усвистит, не заметишь. Вон Макарова на него зарится!»

«И пусть к Макарке катится!» – легко отпустила она.

И полугода не прошло, как Ленка в идиотском навороте беленьких кружавчиков стояла на красной ковровой дорожке перед дородной теткой с красной перевязью через плечо.

Тетка заунывно-торжественным фальцетом бубнила осточертевшее ей напутствие брачующимся, но Ленка ее бубнежа не слышала. Она вообще не видела и не слышала ничего. Не существовало ни колющихся капроновых кружавчиков из «Салона для новобрачных», ни заедавшего в допотопном магнитофоне «Марша Мендельсона», ни ее давно разведенных родителей, напрягшихся от обязательности встречи на свадьбе дочери. Все два месяца до свадьбы маму волновало только одно – явится ли бывший супруг со своей нынешней женой или «совести все же хватит». «Совести» у отца хватило, что не помешало Инне Сергеевне весь свадебный день ругаться на бывшего мужа за подаренную дочери старую камею: «Отец называется! Сыночку-то своему камень на свадьбу дарить постыдится. Там жена новая заставит сервиз подарить, телевизор с холодильником или путевку в Болгарию. А как дочку не растил, так можно от девочки и камнями отделываться!»

Обычных материнских напрягов по поводу давно бросившего ее, но так и не разлюбленного мужа, Ленка в тот день не замечала. Впрочем, и стоящего рядом Вадика она тоже не замечала. Она ждала главного мига – мига слияния со своим новым именем.

«Ларионова Елена Николаевна». Написанная на казенной серой бумаге, вложенной в помпезную красную «Книгу торжественных актов Гагаринского района», ее новая фамилия была тем единственным, что ее сознание могло выделить из всего происходящего.

«Это я!» – поняла она окончательно. И ее земное существо слилось со своим космическим именем. Муж остался в качестве приложения к этому слиянию.

Брак у них получился вполне студенческий. С классическим звонком в первое послесвадебное утро маме с вопросом, чем кормить благоверного и как это готовить. С парой поездок в Крым и в Таллин, в те перестроечные годы писавшийся то с одной, то с двумя буквами «н». С жизнью в одной квартире с бабушкой Вадима и с вечным страхом, что бабушка в комнате за стеной услышит ночной скрип кровати. С первыми истериками наведывавшейся к молодоженам с инспекцией мамы: «Боже мой! Он тебе жизнь испортит! Он нам жизнь испортит!». С дипломом одним, дипломом другим. С безденежьем, с первыми заработками в первых кооперативах. И с первой, еще совершенно бесплатной работой на первых, еще не затронутых политтехнологиями депутатских выборах.