Эпоха Обамы. Наши интересы в Белом доме - Александр Терентьев

На выборах в Генеральный национальный конгресс, которые состоялись в Ливии 7 июля 2012 года, сокрушительную победу одержал Альянс национальных сил во главе с экс-премьер-министром повстанцев Махмудом Джибрилем (Джибриль подал в оставку в октябре 2011 года после полного освобождения Ливии от режима Каддафи). Джибриля называли главным лоббистом Катара в Ливии, поскольку долгое время он занимал пост топ-менеджера фирмы, принадлежащей влиятельной жене катарского эмира – Шейхе Музе. И хотя некоторые политологи пытались представить его как прагматика, который не имеет ничего общего с исламистами, участвовавшими в повстанческом движении, не стоило забывать, что именно он и руководил их действиями. О политических предпочтениях Джибриля можно было судить хотя бы по тому, как накануне выборов он набросился на корреспондента, задавшего ему вопрос о том являются ли экстремистами представители ливийского исламского движения. «Никаких экстремистов там нет», – грозно воскликнул экс-премьер.

Эксперты отмечали, что после убийства Каддафи гражданская война в Ливии не закончилась и главной причиной продолжения конфликта стало межплеменное соперничество. На востоке власть принадлежала местным отрядам милиции и исламистскому ордену ас-Сенусси. На западе всем распоряжались тигры Мисураты. На юге племена туарегов, которые в большинстве своем были горячими сторонниками Каддафи и отказывались признавать новый режим. В результате, говорили эксперты, в Ливии вполне может повториться сомалийский сценарий, когда после свержения диктатора Сиада Барре в 1990 году в этой стране началась война всех против всех. А поскольку экстремисты в ходе революции получили доступ к высокотехнологичному оружию (около 20 тысяч ракет «земля – воздух» исчезли в неизвестном направлении), такой сценарий может привести к настоящему апокалипсису.

ЗА СУННИТОВ, ПРОТИВ ШИИТОВ

Обаму все чаще обвиняли в том, что он слишком активно флиртует с радикальными исламистами. «Нынешний американский президент говорит, меня зовут Барак Хуссейн Обама и ждет бурных аплодисментов, – отмечал президент Института Ближнего Востока Евгений Сатановский. – Он вспоминает своего батюшку, который был сыном нигерийского знахаря, левым социалистом, близким к компартии, своего отчима-индонезийца, детство в мусульманской школе и рассчитывает сойти в исламском мире за «своего»[610]. И, что любопытно, во многом ему это удалось. Не случайно идеолог «Братьев мусульман» шейх Юсуф аль Кардави, человек, которого называли «суннитским Хомейни», говорил: «Обама наш, он молится Аллаху и просто вынужден притворяться христианином. И, конечно же, он поддержит нас, когда мы пойдем освободительным походом на шиитских еретиков»[611].

Одним из первых, кто заговорил о союзе Запада с исламским миром, был Збигнев Бжезинский. Ведь контртеррористический альянс Америки с Россией, Израилем, Индией и, не дай Бог, Китаем – это страшный сон для левых и правых ортодоксов в США. Политологи отмечали, что во время арабской весны за американской, как, кстати, и за британской политикой на Ближнем Востоке стояла Саудовская Аравия. На французов же решающее влияние оказывал эмират Катар. «У многих остается иллюзия, – утверждал Сатановский, – что мы наблюдаем за «большой игрой», которую ведут великие державы, сохранившие власть над миром. Но на самом деле все давно уже не так. Бывшие игроки превратились в фигуры, а фигуры стали игроками. В результате «арабской весны» сформировалась ваххабитская ось, в которую вошли Катар и Саудовская Аравия, и она определяет политику Запада в регионе. Конечно, монархиям Залива нужен масштабный конфликт – например, столкновение Ирана и Израиля. Их голубая мечта: война евреев с шиитами, в результате которой оба соперника будут ослаблены, из пустыни выйдут ваххабиты и добьют всех, кто уцелел»[612].

В Соединенных Штатах едкие комментарии вызвала сцена, когда во время визита Обамы в Эр-Рияд 4 июня 2009 года саудовский монарх повесил на шею американского президента тяжелую золотую цепь с орденом, для чего тот склонился перед ним в полуприсяди. Как же – лидер свободного мира склоняется перед главой государства, которое считается одной из самых жестких теократических диктатур. Саудитам вообще было позволено очень многое. Взять хотя бы высказывание принца Турки Бен Фейсала о том, что саудовская атомная бомба появится на следующий день после того, как будет испытана иранская. Возникал вопрос: а что, на Эр-Рияд режим нераспространения уже не действует? И почему это так?

Саудовское королевство, которое всегда считалось главным союзником Вашингтона на Ближнем Востоке, постепенно освобождалось от американского влияния и начинало играть свою игру. Эр-Рияд оказывал финансовую, вооруженную и информационную поддержку исламистским группировкам, которые могли заполнить образовавшийся в регионе вакуум власти. «Когда хранитель Мекки и Медины, – отмечал The Prospect, – имеет все шансы стать объединителем арабского мира, насадив в странах, переживших революцию, тот тип ислама, который преобладает в Саудовской Аравии, будет ли он при этом оглядываться на Соединенные Штаты?»[613]

Реформаторское крыло саудитов, которое ориентировалось на Вашингтон, потерпело в 2011 году поражение. После того как 22 октября умер наследный принц Султан, который сделал себе состояние на американских военных контрактах и считался главным сторонником стратегического союза с Америкой, встал вопрос о том, кто сменит на троне короля Абдуллу. Реформаторы предложили кандидатуру мэра Эр-Рияда принца Салмана ибн Абдель Азиза, король поддержал ее, и мировые СМИ провозгласили Салмана наследником, не дожидаясь решения Совета присяги. Однако Совет настоял на кандидатуре бессменного главы МВД принца Найефа.

Найеф считался лидером консервативного лагеря. Ему подчинялись спецслужбы, служба специальной безопасности и религиозная полиция нравов. Кроме того, он являлся председателем Высшего совета по вопросам информации, главного цензорского института королевства. «Мрачная тень принца Найефа нависла над Саудовской Аравией, – писал The Foreign Policy. – Прямо или косвенно он контролирует все внутриполитические процессы в королевстве и по праву может быть назван саудовским серым кардиналом»[614].

И хотя Найеф прославился как борец с террористами, которые именуются в Эр-Рияде «заблудшей сектой», не умолкали слухи о его связях с ваххабитскими религиозными организациями. «Радикалы, – отмечал The Foreign Affairs, – помогают Найефу держать реформаторское крыло саудитов в постоянном страхе. Он опирается на религиозный истеблишмент, который воспринимает в штыки заигрывания Абдуллы с Западом, и, если Найеф станет королем, Эр-Рияд вполне может отвернуться от Вашингтона, ведь короля, как известно, делает его свита»[615].

Поскольку у 87-летнего Абдуллы были большие проблемы со здоровьем (в 2010–2011 гг. он перенес три операции), шансы Найефа занять трон казались очень велики. «На данном этапе, – писал сотрудник Вашингтонского института ближневосточной политики Саймон Хендерсон, – это самый удачный выбор. Наейф будет опираться на консервативное духовенство, проводить самостоятельную внешнюю политику и вести непримиримую борьбу с Ираном. В марте 2011 года именно по его инициативе в соседний Бахрейн, где начались шиитские проиранские выступления, были введены саудовские танки»[616]. Однако в июне 2012 года Найеф умер, и многие стали говорить, что ключевой фигурой в саудовской политике станет принц Турки, которого также нельзя было назвать «умеренным». Создатель Аль-Каиды и покровитель ваххабитов он воспринимался как и идеальный кандидат на роль «воина Аллаха», который отрубит голову «иранской змее».

Иран, в свою очередь, пытался предстать в роли покровителя исламистских движений (причем как шиитских, так и суннитских), которые бросают вызов господствующей суннитской элите. И политическое противостояние Эр-Рияда и Тегерана все больше напоминало холодную войну. «Если раньше у стран региона оставалось поле для маневра, – писал эксперт фонда New America Foundation Барак Барфи, – сейчас они должны четко определиться, к какому лагерю принадлежат. На карте Ближнего Востока одни страны окрашены теперь в зеленый, другие – в белый цвет, одни лояльны Ирану, другие – Саудовской Аравии»[617].

Политологи утверждали, что для иранского президента Махмуда Ахмадинежада конфликт с Эр-Риядом – это возможность набрать политические очки в противостоянии с рахбаром Али Хаминеи. «Два иранских лидера, – писала The Guardian, – сражаются за верховную власть в стране, словно король и кардинал в знаменитом романе Дюма»[618]. Причем Хаминеи в 2011 году усилил свои позиции. Ярким свидетельством тому стали аресты соратников Ахмадинежада из Революционной гвардии и ополчения Басидж, обвиненных в колдовстве, и громкий коррупционный скандал, в котором оказался замешан сам президент. В Тегеране начали циркулировать слухи о том, что группа депутатов меджлиса готовится объявить Ахмадинежаду импичмент. Кроме того, рахбар пресек попытки президента переложить на себя часть функций духовного лидера и издал указ, запрещающий говорить о связи обычных людей со «скрытым имамом», что не раз позволял себе Ахмадинежад. После того как старые консерваторы, объединенные вокруг фигуры рахбара, в марте 2012 года одержали триумфальную победу на парламентских выборах, стало очевидно, что несмотря на возраст и тяжелые болезни, Хаминеи по-прежнему держит в руках все нити, и стоило Ахмадинежаду начать собственную игру, как верховный лидер немедленно поставил его на место.