Лондон - Эдвард Резерфорд

В скором времени проехали все, но пошел народ. Толпа оказалась весьма разношерстной – все сословия, от сварливой рыбачки до опустившегося лорда. Большинство шло пешком, в отрепьях и с изнуренными лицами. По сторонам вышагивали не менестрели, но престранные существа. Они напоминали людей, за тем исключением, что обладали длинными птичьими ногами с когтями и загнутыми хвостами. Время от времени они кололи шествующих трезубцами, которые несли в жилистых руках. Лица человеческие – заостренные и суровые, – а вот кожа у одних красная, у других зеленая, у третьих – пестрая.

– Должно быть, демоны, – пробормотала Мейбл, а затем подступила к бело-зеленому созданию и спросила: – Что это за шествие?

На сей раз ей повезло больше.

– Людские души, – гнусаво ответила тварь.

– Они мертвы?

– Нет. Живы. – Существо выдержало паузу. – Передние шагают на небеса. А эти… – он ткнул в раздувшегося монаха, – направляются в ад.

– Да неужто они совершили столь страшные грехи?

– О, не все. Некоторым еще предстоит их совершить. – Он испустил пронзительный птичий крик. – Но они уже в наших руках. Мы ведем их к соблазну, а после – к проклятию. – Существо двинулось дальше.

– Спасется ли кто-нибудь из них? – крикнула она вслед.

Он не оглянулся, но издал сиплый смешок.

– Немногие, – донесся его голос. – Очень немногие.

Какое-то время Мейбл следила за прохождением безрадостных пилигримов. Она узрела множество знакомых и помолилась за каждого. Раз или два пробовала окликнуть их, предостеречь, но те, казалось, не слышали. Затем увидела олдермена Булла. Он ехал верхом, но задом наперед. Одет в красное, как обычно, и статью мощен по-прежнему, но Мейбл печально покачала головой, заметив, что руки его и лицо покрыты ожогами. Монахиня знала, что быть ему в аду, и даже не попыталась к нему воззвать.

Однако к дальнейшему она совершенно не была готова.

За тучным олдерменом всего в нескольких шагах, с лицом трагическим и бледным, ступала фигура еще более знакомая, при виде которой Мейбл ахнула. Это оказался брат Майкл.

Как можно? Он двигался медленно и целеустремленно, в своем обыкновении. Голова понурена – не в размышлении, но в горечи и стыде. Глаза казались сосредоточенными на чем-то впереди и словно гипнотизировали. Что же такое, ужаснулась она, он натворил? Мейбл попыталась окликнуть его. Она побежала рядом с процессией, зовя опять и опять. Ей даже почудилось, что голова его чуть вскинулась, как если бы он услышал ее, но после, будто влекомая незримой силой, склонилась вновь, и он продолжил свой скорбный путь.

Мейбл стояла на обочине и недоумевала. Она не могла поверить, что брат Майкл совершил некое тяжкое преступление. К какому же он склонялся греху?

И тут ее осенило: если он обречен гореть в аду, то и она тоже. И Мейбл принялась выискивать среди проходивших душ себя, но тщетно.

Затем видение исчезло.

Мэр

1189 год

Летом 1189 года король Генрих II скончался, а несколькими годами раньше скончался его коронованный наследник, и трон перешел ко второму сыну – Ричарду.

Так пришла эпоха, положившая начало легендам. Ибо какая английская хроника известна лучше, чем та, где действуют Робин Гуд и алчный шериф Ноттингемский; добрый король Ричард, выступивший в Крестовый поход, и его злой брат Джон – король Иоанн? Это красивая сказка, основанная на реальных событиях.

Но подлинная хроника тех лет еще интереснее, хотя и немного запутаннее. И действие разворачивалось преимущественно в Лондоне.

Куда бы он ни шел, новости обгоняли его. Тем августовским утром у красивых новых ворот его уже поджидала небольшая толпа, образовавшая полукруг. Пуще всех волновался мальчик, стоявший впереди.

Дэвид Булл был очень похож на своего отца Сампсона в те же тринадцать лет: белокурый, широколицый, румяный и с ярко-голубыми глазами, ныне горевшими от возбуждения.

Перед ним были врата Темпла. Среди религиозных построек, которые возвышались по всему городу, не было зданий краше тех, что принадлежали двум орденам крестоносцев. Эти военно-духовные объединения занимались тыловым обеспечением Священной войны. К северу от Смитфилда обосновались рыцари ордена Святого Иоанна, ведовавшие больницами. Здесь же, на склонах над Темзой, примерно на половину длины дороги, уходившей от церкви Сент-Брайдс на запад к Олдвичу, раскинулись владения могущественного ордена тамплиеров, который организовывал огромные конвои с деньгами и припасами. За воротами высилась их прочная каменная церковь, построенная недавно и сразу узнаваемая, ибо все церкви тамплиеров были не прямоугольными, а круглыми. Из нее же в любой момент мог появиться величайший герой христианского мира – король Ричард Львиное Сердце.

Воин считался героем во все времена. Однако в последние десятилетия рыцарский мир незаметно изменялся. Крестоносцы наделили его религиозной миссией; турниры, новая материковая забава,[27] придали ему зрелищности; теперь же франкоязычные дворы теплых южных провинций Аквитания и Прованс принесли в северные края моду на баллады и сказания об утонченной любви вкупе с изысканными манерами. Идеальным рыцарем нового типа стал воин, паломник и любовник. Он молился Святой Деве, но полагал священным Граалем даму в своем будуаре. Он участвовал в турнирах и в то же время пел. Так образовалась взрывная смесь набожности, галантности и эротизма. Это был расцвет рыцарства, наиполнейшим образом выразившийся в преданиях о легендарном короле Артуре и его рыцарях Круглого стола, теперь впервые переводившихся с французского и латыни на английский.

И Ричард Львиное Сердце был символом нового века.

Выросший при утонченном материнском дворе в Аквитании, он умел слагать стихи не хуже всякого менестреля. Любил турнирные поединки и был добрым воином, мастером осады и крепостного строительства. Даже приближенные, знавшие, что он мог быть тщеславным и жестоким, признавали в нем непревзойденный стиль и обаяние, равно как полководческий дар. Вскоре, в ответ на призывы тамплиеров и других доблестных воинов, сражавшихся с сарацинами в Святой земле, он собирался отправиться в самое священное для рыцаря странствие – новый Крестовый поход.

О, это слово! На второй план отошли даже старинные разногласия между монархом французским и Плантагенетами. Король Франции и Ричард намеревались выступить вместе, как братья. Экспедиция английского короля отличалась добавочным мистическим свойством, ибо сказано, что Ричард вооружится древним мечом короля Артура – самим волшебным Экскалибуром.

То было время ликования. Последние годы старого монарха прошли в унынии. Шум вокруг Бекета нарастал, пока на несчастного Генриха не наложили епитимью и принародно не выпороли кнутом в Кентербери. Бекета даже причислили к лику святых. Затем скончалась прекрасная возлюбленная Генриха – Розамунда. Жена и дети восстали против него; два сына, включая наследника, умерли. Но эти печальные времена миновали, и ныне в Англию прибыл короноваться прославленный Ричард.

Лондон кипел. За территорией Темпла Дэвид мог видеть флотилию на Темзе: отряд искателей приключений из лондонцев – не дворянского сословия, но купеческого, как и он, – готовился присоединиться к королевскому Крестовому походу. Неудивительно, что всем не терпелось взглянуть на героя.

И вот распахнулись церковные двери. Пронесся гул, когда в сопровождении всего шести рыцарей на божий свет быстро вышел высокий, крепко сложенный человек в голубом плаще, и солнце сверкнуло в его золотистых волосах. Уверенной поступью атлета он устремился к коню и, даже не удосужившись ступить на спину склонившегося оруженосца, легко взлетел в седло и направился к воротам.

Дэвид Булл не видел ничего, кроме сурового лика Плантагенета, пока не случилось маленькое чудо. В воротах Ричард Львиное Сердце ненадолго задержался взглядом на скромной толпе. Заметив мальчика, он, почти не думая, посмотрел ему прямо в глаза и улыбнулся. Затем, отлично зная, что этой проделки тому не забыть по гроб жизни, пришпорил коня и устремился к Вестминстеру.

Прошло не меньше минуты, прежде чем Дэвид Булл, глазевший ему вслед, пробормотал под нос: «Я поеду с ним. Я должен отправиться в Крестовый поход. – Потом, представив страшный отцовский гнев, решил: – Мне поможет дядя Майкл. Он поговорит с отцом».

Спустя полчаса на Лондонском мосту можно было наблюдать донельзя тягостную картину. Носатый мужчина на пегой лошади влек через мирные воды Темзы в Лондон изящно сидевшую верхом даму и двух вьючных лошадей. Человек этот был Пентекост Силверсливз. Дама же – Ида, вдова рыцаря, вопреки своей воле начавшая всхлипывать, чему не стоило удивляться, ибо ее намеревались продать.

При взгляде на раскинувшийся перед ней город Иде чудилось, что мир обратился в камень. Лондон, обнесенный стенами, казался огромной темницей. Слева маячил массивный каменный форт при Ладгейте. Ближе к воде, справа, высилась серая квадратная громада Тауэра, угрюмая даже среди общей безмятежности. Сплошной камень. Над двумя низкими лондонскими холмами, застроенными домами, смутно вырисовывался темный, узкий и вытянутый силуэт норманнского собора Святого Павла, унылый и отталкивающий. Даже в воде, как приметила Ида, взглянув за деревянный парапет, уже начали возводить массивные опоры для нового моста, которому, как она правильно догадалась, тоже предстояло быть каменным. И ныне, в утренней тишине, под вкрадчивый цокот копыт по деревянному мосту, ударил колокол – и над водой разнесся зловещий звук, будто тоже из камня, созывавший каменные сердца на каменную молитву.