Да здравствует король! - Ирмата Арьяр

Но надо же с чего-то начинать.

И только я собралась встать и добыть себе свободу любой ценой, даже если разобьюсь об эти мертвые стены, как пепельную вечность оборвал скрежет.

Кусок стены треснул, раздвинулся. Шагнувшая в проход рыжеволосая фигура показалась слишком яркой, огромной, дышащей мощью.

— Как ты тут, Лэйрин?

— Вы живы? Или это ваш призрак, сир? — вяло спросила я, с трудом поднимаясь — ноги затекли, голова кружилась.

— Сиди, — дозволил король. — С чего мне умирать? Прошло не больше четверти часа, как я тебя тут запер. Прости, не мог взять с собой — это сильно замедлило бы мои дела, а мне надо еще многое успеть до полуночи. Я все-таки отправил Виолу в Белогорье, провел ее через огонь. Но не к матери. Лорды сообщили, что Хелины у них нет. Бежала куда-то. Девочка теперь в доме Дигеро. Дети решили подождать год.

— Опять обряд айров? — догадалась я. — А как же темный ребенок?

— Не мне убивать нерожденного, пусть даже темного. И без того грехов… Виола — дочь горной леди. Лорды сказали, что это дело Белогорья. Эти горные вороны все время забывают, что Хелина не от святого духа понесла шестерых дочерей. А седьмую так точно не от святого.

Не до шуток, знаете ли.

— Еще один заложник?

— Если он родится. Обряд поименования творит такие чудеса, какие не снились всем горным ведьмам вместе взятым.

— Мне уже говорил Рамасха. О чудесах. О том, что вы хотите сделать из меня мальчика. Для утех. И у вас получится, потому что вы — маг, опытный и сильный.

— Вот мерзавец! — Король сел рядом, по-товарищески обнял за плечи. Уточнил: — Это я про Рамасху, а не про себя. Видишь ли, Лэйрин, любовь и страсть — разные вещи. Страсть хочет для себя, любовь — для другого. А я полюбил тебя, девочка. Да, я хотел вылепить твое тело на этапе Ноиль, если доживу. Но не так, как наговорил тебе северный принц. Я хотел вернуть тебе — тебя же. Такую же прекрасную женщину, как там, — он показал на стену, скрывавшую облик крылатой Лаэнриэль. — И отпустить лететь, потому что ты сама должна выбрать свою любовь и свое гнездо. И в этом я поклялся Рагару. Жуткой причем клятвой. Но теперь тебе самой придется лепить себя. Я решил не принимать в этом участия.

«Лжет», — опять подсказал вспыхнувший огонек в душе.

— Вы говорите не всю правду, сир.

— Уже чувствуешь? Это хорошо. Значит, наша связь Айшери окрепла настолько, что пора мне каяться в грехах. И место тут самое подходящее: никто не услышит. Я обманул тебя, наивное дитя, когда говорил, что обряд поименования легко порвать в любой момент. Первый этап этой древнейшей магии не зря начинается с духовной связи. Дух — основа основ, а не наоборот. Дух, а не материя. Прядущие нить души не зависят от смерти тела.

— А если я захочу оборвать?

— Уже не сможешь, пока не выйдет срок. Даже если я умру, связь не прервется. И сам Азархарт ничего не сможет сделать, пока мы оба не решим оборвать эту нить. Оба. А я не откажусь и после смерти, будь уверена.

— Вы говорите так, словно вы решили…

Он развернулся, взял мое лицо в ладони, вгляделся пристально.

— Твоя душа уже поняла мое решение, Лэйрин. И твой разум должен понимать, что с Темной страной не спорят. Никто никогда не диктовал Темному владыке свои условия игры, кроме, может быть, Белогорья. Так разве короли-изгои Ориэдра родом не оттуда? Рагар напомнил мне об этом в нашем последнем разговоре, и я брошу Азархарту вызов. Темные всегда берут свое. Но я не хочу отдавать. И не отдам.

— Но как?

— Вот так.

Король склонился и коснулся губами моих губ. Осторожно, нежно. С кончиков его пальцев, касавшихся висков, потекло пламя, тонким полупрозрачным покровом окутывая тело.

А потом полыхнуло так, что я задохнулась от ужаса — ало раскалились стены, желтым солнцем горел воздух, каждая пылинка стала ослепительной звездной искрой. Пламя взревело, свилось в охватившую меня спираль, и меня не стало — рассыпалась, растаяла, испарилась, превратилась в чистый восторг от бушевавшей уже не вне — а внутри меня силы.

— Как жаль, что в обряде айров разрешены только невинные ласки, — вздохнуло рыже-белое пламя, отпустив мои губы. И обрело человеческие очертания.

— Это вы называете — невинные? — дыхание вернулось с трудом.

— Конечно, я же еще не посягнул на твою невинность, — Роберт кончиками пальцев скользнул по моей шее вниз до завязок рубашки под горлом.

Меня — вот странность — кинуло в озноб.

— Да и времени уже нет на такие радости, — продолжал издеваться этот извращенец, дернул завязку, распуская узелок.

Я схватилась за ворот… исчезнувший вместе с рубашкой, осыпавшейся пепельными хлопьями вместе с тугой повязкой под ней, стягивавшей и без того маленькие груди.

Рубашка короля тоже испарилась, как и вышитый дублет, обнажив мощный торс с рыжими волосками на груди.

— Мм… — прикрыл он жадно вспыхнувшие глаза, успев перехватить меня лапищей за спину до того, как я попыталась дать деру, и прижал к себе.

— Интимные отношения в обряде запрещены! — напомнила, пытаясь вырваться.

— Да знаю, знаю, — отмахнулся он. — Но это единственная возможность разорвать сам обряд. Мне показалось, он тебя тяготит.

— Нет! Нисколько! Год так год! Хоть посмертно! — пищала я, отталкивая его ласкавшие ладони. Они словно размножились — так легко и быстро, едва касаясь кожи, скользили по телу. — Как вы можете! На могилах вашего отца, деда!

— Кошмар, какое святотатство! — он поднял меня и усадил на колени, а губы скользнули по шее так нежно, что сердце готово было выпрыгнуть и укатиться куда-нибудь подальше. И хорошо бы вместе со мной.

— Сир! Вы — супруг моей матери! — я попыталась вывернуться.

Удержал, конечно.

— Бывший.

— Я вам в дочери гожусь!

— Но не дочь.

— Вы… усыновили меня!

— И где же мальчик?

— Я несовершеннолетняя!

— По законам гор ты уже давно совершеннолетняя.

— Здесь не горы!

— Правильно. Здесь — я. Твой король. И приказываю помолчать.

Он накрыл поцелуем рот. И меня охватил такой жар, что все, испытанные прежде огненные пекла показались бледными подобиями. И… великие боги, я хотела этого огня!

— Лэйрин… Наконец-то ты откликнулась, — прошептал король.

— Не надо, пожалуйста, — всхлипнула я, а тело кричало: «Надо!» — и вдруг вспыхнуло факелом.

Язычки пламени пробежали по обнаженным рукам и ногам, животу и груди. Я читала в свитках айров поэтическое выражение «сгорать от стыда», но не так же натурально!

Роберт отстранился. Капельки пота выступили на его лбу. Жилы на руках вздулись так, что, казалось, вот-вот лопнут. Он провел ладонью над огоньками, как шерстку гладил, и они потянулись к нему, тычась язычками, словно котята.