Оно - Стивен Кинг

Бен мрачно посмотрел на свою разорванную одежду. Конечно же, его за это по головке не погладят. Мать спустит с него семь шкур.

Он спал долго, и тело затекло. Бен спустился к воде и двинулся вдоль речки, морщась при каждом шаге. Болело всюду и везде, словно Спайк Джонс[93] наигрывал что-то быстрое на битом стекле, рассыпанном в его мышцах. Засохшая или засыхающая кровь, казалось, покрывала каждый квадратный дюйм не закрытой одеждой кожи. Строители плотины наверняка ушли, успокаивал себя Бен. Он не знал, как долго спал, но даже если всего полчаса, встреча с Генри и его дружками наверняка убедила Денбро и второго парнишку, что любое другое место, скажем Тимбукту, куда полезнее для их здоровья.

Бен с трудом переставлял ноги, точно зная, что у него нет ни единого шанса убежать от больших парней, если те вдруг вернутся. Да его это уже и не волновало.

Он миновал излучину и остановился, просто стоял и смотрел. Плотиностроители никуда не ушли. Одним из них действительно был Заика Билл Денбро. Он опустился на колени рядом с другим мальчиком, который сидел, привалившись спиной к поднимающемуся от воды берегу. Голову этот мальчик так сильно запрокинул назад, что кадык выступал вперед, словно треугольная затычка. Кровь запеклась вокруг его носа, на подбородке, парой линий разрисовала шею. Рядом с рукой лежало что-то белое.

Заика Билл резко обернулся и увидел стоящего Бена. Тот уже понял, что с мальчиком, привалившимся спиной к склону, что-то не так: лицо Денбро не оставляло сомнений в том, что он перепуган насмерть. «Неужели этот день никогда не закончится?» — в отчаянии подумал Бен.

— Слушай, не смо-смо-сможешь ты м-м-мне помочь? — спросил Денбро. — Е-его ин-ингалятор п-пуст. Я думаю, он мо-может у-у-у…

Лицо Денбро застыло, налилось кровью. Он пытался выговорить слово, но, как пулемет, выстреливал одну букву. Слюна летела изо рта, и он секунд тридцать тарахтел: «У-у-у-у-у…» — прежде чем Бен понял, что пытается сказать ему Денбро: другой мальчик мог умереть.

Глава 5

Билл Денбро обгоняет Дьявола (I)

Билл Денбро думает: «Это, блин, как полет в космос; я словно внутри пули, которой выстрелили из ружья».

Эта мысль, абсолютно правильная, особо его не успокаивает. Собственно, в первый час после взлета «Конкорда» (или, вернее, старта) из Хитроу он страдал от легкого приступа клаустрофобии. Самолет узкий — и это очень нервирует. Питание на борту, можно сказать, изысканное, но стюардессам, которые обслуживают пассажиров, чтобы с этим справиться, приходится извиваться, наклоняться и приседать; они напоминают команду гимнасток. Билл наблюдает за этими героическими усилиями, и еда для него во многом теряет вкус, а его соседа происходящее в проходе между креслами нисколько не волнует.

Сосед — еще один минус. Толстый, и немытый. Конечно, он пользуется одеколоном «Тед Лапидус», но Билл ясно улавливает запахи грязи и пота, пробивающиеся сквозь аромат одеколона. И левый локоть толстяк не придерживает, то и дело мягко тыкается в Билла.

Его взгляд снова и снова притягивает светящееся табло в передней части салона. Оно показывает, как быстро летит эта английская пуля. Теперь, достигнув крейсерской скорости, «Конкорд» более чем в два раза обгоняет звук. Билл достает ручку из кармана брюк и кончиком нажимает на кнопки часов-компьютера, которые Одра подарила ему на прошлое Рождество. Если махметр[94] показывает достоверную информацию (а у Билла нет абсолютно никаких оснований в этом сомневаться), они приближаются к Америке со скоростью восемнадцать миль в минуту. И Билл не уверен, что ему действительно хочется это знать.

За иллюминатором, маленьким, из толстого стекла, как на старых космических капсулах «Меркурий», он видит небо, не синее, а лилово-фиолетовое, как в сумерках, хотя сейчас только середина дня. И линия горизонта, где встречаются небо и океан, чуть изогнута. «Я сижу здесь, — думает Билл, — с “Кровавой Мэри” в руке, мне тыкается в бицепс локоть грязного толстяка, и при этом я вижу кривизну земной поверхности».

Он чуть улыбается, полагая, что человеку, который способен такое пережить, бояться негоже. Но он боится — и не только того, что летит со скоростью восемнадцать миль в минуту в этой узкой, хрупкой скорлупе. Он чувствует, как Дерри стремительно несется на него. И это совершенно правильная трактовка ситуации. Пролетает «Конкорд» восемнадцать миль в минуту или нет, ощущение таково, что он застыл на месте, тогда как Дерри мчится к нему, как огромный хищник, долго-долго выжидавший и выскочивший наконец из засады. Дерри, ах, Дерри! И что у нас там в Дерри? Вонь заводов и рек? Благородная тишина обсаженных деревьями улиц? Библиотека? Водонапорная башня? Бэсси-парк? Начальная школа?

Пустошь?

Огни вспыхивают у него в голове; мощные «солнечные» прожекторы. Такое ощущение, будто он двадцать семь лет просидел в темном зрительном зале, ожидая начала спектакля, и спектакль таки начался. И судя по декорациям, которые появляются из темноты по мере того, как включаются все новые прожектора, это не какая-то безобидная комедия, не «Мышьяк и старые кружева»;[95] для Билла Денбро сцена выглядит съемочной площадкой «Кабинета доктора Калигари».[96]

«Все эти истории, которые я пишу, — в некотором удивлении думает он. — Все эти романы. Дерри — оттуда они берут начало; Дерри — их неистощимый источник. Они родились из того, что произошло тем летом, из того, что случилось с Джорджем предыдущей осенью. Всем репортерам, которые задавали ЭТОТ ВОПРОС… я давал неверный ответ».

Локоть толстяка вновь упирается в него, и жидкость расплескивается из его стакана. Билл уже собирается выразить недовольство, но передумывает.

ЭТОТ ВОПРОС, само собой, «где вы берете свои замыслы?» Билл полагал, что всем писателям-беллетристам приходилось отвечать на него (или притворяться, что отвечают) как минимум дважды в неделю, но такому, как он, пишущему о том, чего в реальности быть не могло, и зарабатывающему этим на жизнь, приходилось отвечать на этот вопрос (или притворяться, что отвечает) гораздо чаще.

«У всех писателей есть канал связи с подсознанием, — говорил он интервьюерам, не упоминая о своих сомнениях в существовании подсознания, которые усиливались с каждым прожитым годом. — Но у людей, которые пишут ужастики, этот канал связи протянут глубже, может… в под-подсознание, если хотите».

Изящный ответ, только сам он никогда в это не верил. Подсознательное? Да, что-то такое было там, в глубине, все так, но Билл считал, что люди придают слишком много значения этой функции мозга, которая, вероятно, представляет собой психологический эквивалент слез в глазах при попадании в них пыли или же газов, которые отходят через час-полтора после очень уж плотного обеда. Второе сравнение, вероятно, было более точным, но нельзя же сказать интервьюеру, что, по твоему разумению, сны и смутные желания и состояния, как, скажем, дежа вю — всего лишь ментальный пердеж. Однако что-то им требовалось, всем этим репортерам с блокнотами или маленькими японскими диктофонами, и Билл хотел помочь им, насколько мог. Он знал, что писательство — тяжелая работа, чертовски тяжелая работа. И не хотелось еще больше усложнять им жизнь, говоря: «Друг мой, вы могли бы спросить: “Кто в вашей семье пердит?” — и на этом закончить».