Черная кровь - Лорел Гамильтон

Но это также значило, что меня ждёт «разбор полётов» за стрельбу. У меня не было ордера на ликвидацию этих вампиров, опустим пока человека-слугу, которого я убила. Чёрт, всё, что у них есть — это моё слово, что он был слугой-человеком, а не просто человеком. Я полагаюсь на новый Закон о Противоестественной Угрозе. Он позволяет истребителю вампиров применять крайние меры, если жизнь гражданских лиц оказывается непосредственно в опасности. Закон вышел после того, как погибло несколько гражданских, пока мои собратья-маршалы ждали ордеров на ликвидацию. Я-то думала, что это просто требование легитимизировать насилие со стороны гражданских лиц, но теперь я этим законом прикрываюсь. Лицемерие в лучшем виде. Теперь, по крайней мере, на пару недель я останусь без значка и безоружной. Мне не позволено исполнять ни один ордер, пока длится разбирательство со стрельбой. Они отобрали у меня часть табельного оружия. Забавно, как будто у меня других пушек нет. У меня даже сохранилось разрешение на несколько пистолетов, поскольку я многие годы технически была гражданским лицом, вынужденным носить оружие. Это может мне пригодиться, пока следователи будут изучать улики.

Похоже, закон постановит, что я невиновна в стрельбе. Специалисты обнаружили в моём организме наркотики. Они были просто поражены тем, что я была в рабочем состоянии с таким уровнем животных транквилизаторов в крови. Я опустила часть о том, как Марми Нуар привела меня в чувство. А то они интересовались следами когтей у меня на груди. Я просто сказала, что когда проснулась, царапины уже были. Какая ни есть, а правда.

Я попросила, и мне дали таблетку, для тех, кто пропустил приём. Мне также предложили пройти тест Общества реабилитации жертв сексуального насилия, но я отказалась. Тогда врачи поинтересовались, зачем мне контрацептив, и я ответила, что занималась сексом перед тем, как нас похитили, и не имела возможности принять таблетку вовремя. Опять, по ходу, правда.

У двери на посту стоял офицер. Я была бы не прочь сходить достать кое-какие свои пистолеты из гостиничного сейфа, но не была уверена, хорошо ли воспримут другие маршалы то, что я ношу оружие, находясь под следствием. Без оружия я чувствовала себя голой, но раз уж я засветила свой значок, с этим приходилось мириться. А ещё это означало, что кого бы из телохранителей не прислал бы мне Жан-Клод, они бы не смогли приехать. Ни один из них не имел маршалский бейдж, зато некоторые успели отмотать срок.

Открылась дверь, и я напряглась; свободная рука дёрнулась к пистолету, которого не оказалось на месте. Блин. Но это оказался не плохой парень, а инвалидное кресло, которое вкатила медсестра. В кресле был Френк Шуйлер, отец Джейсона. К его носу были протянуты трубочки, позади кресла был установлен кислородный баллон и две разные капельницы, но всё же он был здесь.

Медсестра упорствовала:

— Я же вам говорила, он не очнётся до утра, мистер Шуйлер!

— Мне нужно видеть его, — сказал он тем низким голосом, которого никогда не будет у Джейсона, а затем взглянул на меня своими глубокими тёмными глазами. Не совсем дружелюбный взгляд, напряжённый, скорее. Подобно многим истощённым болезнью людям, он был подточен вплоть до нервных окончаний, эмоций, нужд. Это было видно по его глазам — злым глазам, — нет, наполненным яростью. Может, он злится на своё тело? Или по жизни злой? Какая бы ни была причина, мне всё равно. Если он думал, что появится здесь и накричит на меня, или Джейсона, то он ошибся. О, кричать он мог, но я в долгу не останусь. Больше я этого дерьма терпеть не стану, и я точно прослежу, чтобы и Джейсону тоже не пришлось терпеть ни от кого.

Очевидно, мы молчали и разглядывали друг друга достаточно долго, чтобы заставить нервничать медсестру:

— Почему бы мне не отвезти вас обратно в вашу палату?

— Подкати меня ближе к кровати, чёрт возьми! Я не для того такой путь проделал, чтобы просто на него посмотреть.

Медсестра посмотрела на меня, как будто ждала разрешения, или хотела извиниться.

— Можете придвинуться ближе, если обещаете держать себя в руках, но если вы здесь, чтобы собачиться или кричать — выметайтесь.

Он уставился на меня, а затем его взгляд переместился на мою руку, сжимающую руку Джейсона.

— Так ты и вправду его девушка, так?

— Да, так.

— И тот факт, что я — его отец — не заслуживает твоего снисхождения, верно?

— Не сегодня.

— Ты действительно выставишь меня из палаты. Его умирающего отца, из палаты единственного сына?

— В мгновение ока, если будете плохо себя вести.

— А кто решает, что значит «плохо»?

— Я.

— Ты?

— Да, — я сжала руку Джейсона чуть крепче.

Он обернулся к медсестре:

— Поставь кресло поближе и убирайся.

Она вновь взглянула на меня. Я кивнула. Она подкатила кресло поближе, но так, будто не была уверена, что это хорошая идея. Я тоже не была в этом уверена, но и в том, что это плохая идея, я тоже уверена не была. Я не отодвинулась, моё кресло было придвинуто так, чтобы я могла дотянуться до руки Джейсона. Кресло-каталка было достаточно близко, чтобы наши ноги почти соприкасались. Это было почти слишком близко, чтобы было комфортно, личное пространство нарушалось почти слишком сильно, но я осталась сидеть, где была, и он не сказал сестре переставить его кресло куда-нибудь ещё.

Он положил свою руку на покрывало поверх ноги Джейсона, проворчав медсестре:

— Убирайся, я тебя кликну, когда понадобишься.

Медсестра посмотрела так, будто не была уверена, что ей следует уходить, но подчинилась. Он подождал, пока дверь позади нас закроется, прежде чем сказать:

— Я сожалею, что не поверил, что ты его девушка.

— Мне тоже жаль.

Мы сидели каждый в своём кресле, я — держа руку Джейсона, Френк — положив свою большую ладонь на ногу сына. В комнате было очень тихо, слышно было, лишь как время от времени пищали мониторы, да слабые звуки разных капельниц — его и Джейсона. Это был та тишина, что, затягиваясь, пускает мурашки по коже, поскольку ты чувствуешь, что должен что-то сказать, но ничего не приходит на ум. Он не мой отец. Это не мои проблемы, но, каким-то образом, я оказалась единственной, кто сидел в нескольких дюймах от умирающего мужчины, пока тот смотрел на пострадавшего сына.

— Ты не такая, как большинство женщин.

Я аж слегка вздрогнула, просто от того, что он нарушил тишину.

— Что вы имеете в виду? — удивилась я. Итак, это был хороший, располагающий к беседе вопрос.

— Большинству женщин необходимо поговорить. Они ненавидят молчание.

— Временами, да, но я не против тишины, особенно, когда не знаю, что сказать.

— Ты не знаешь, что мне сказать? — спросил он, наградив меня всей силой взгляда своих глубоко посаженных глаз.

— Не совсем.

Он улыбнулся, одновременно сжав ногу Джейсона.

— Но ты это признаёшь, не то, что большинство людей.

Я пожала плечами:

— Я же не большинство.

— Я слыхал, ты убила троих, чтобы спасти Джейсона, — в этот раз он говорил, глядя на него, а не на меня.

— Да, двух вампиров и одного человека.

Он взглянул на меня и спросил:

— А это имеет для тебя значение, что двое из них были вампирами?

— Вампиров сложнее убить, это делает историю ещё внушительнее.

— Странная ты женщина, — он почти улыбнулся.

— А какие ещё женщины способны держаться на равных с вашим сыном?

Он посмотрел на Джейсона, и этот взгляд наполнил его жёсткое лицо такой нежностью, которой я от него не ожидала.

— Мы всегда были слишком разными, чтобы ладить друг с другом. Я порицал, ну, ты знаешь, что я упрекал…

Я понятия не имела, что именно он порицал, но оставила это при себе. Было у меня такое чувство, что я могу кое-что узнать, если промолчу.

— За что они его так? — спросил мистер Шуйлер.

— Его в очередной раз избили вместо Кита Саммерленда, как в школе.

— Его избили, потому что думали, что он — Кит?

— Да.

— А за что они хотели навалять Киту?

— Видимо, Кит спутался с чьей-то женой, и её муж был с этим не согласен.

Что-то отразилось на лице Френка, какая-то боль, пролетевшая сквозь эти тёмные, скрытные глаза.

— Ты что-то знаешь, так ведь?

— Я много чего знаю. Спросите точнее.

Он потянулся к руке Джейсона, которую я всё ещё сжимала. Он замешкался, как будто собирался накрыть своей большой ладонью обе наши руки. Мне было неудобно, так что свою я убрала. Я оставила руку Джейсона в одиночестве, и Френк Шуйлер обернул свою большую ладонь вокруг неё. Он держал его руку так, как любой другой отец держит руку сына. Какой позор, что Джейсон не может придти в себя, чтобы это увидеть!

— Ирис и я разошлись. Это моя вина, я всегда имел скверный характер. Мы встречались с другими, пока были в ссоре, как все пары делают, а когда она забеременела Джейсоном, мы снова сошлись. Ребёнок примирил нас, — он держал маленькую руку Джейсона в своей большой ладони, и смотрел на сына.