Полет сокола - Смит Уилбур

— Машона! — фыркнула она, задрав нос. — Пожиратель грязи.

Этим уничижительным прозвищем матабеле называли все племена, обращенные ими в рабство или поставленные на грань вымирания, а Джуба была не просто матабеле, а происходила из рода Занзи — за пределами крааля самого короля Мзиликази не было никого знатнее ее. К остальным африканским племенам, особенно к этому, она не испытывала ничего, кроме презрения.

— Так всегда сражаются эти бабуины. — Джуба сверкнула темными глазами и кивком хорошенькой головки указала на мертвеца. — Забираются на вершины гор и скидывают камни. — Нашим юношам с каждым годом все труднее обагрять кровью свои копья, а без этого король не разрешает жениться.

Джуба замолчала, и майор иронически улыбнулся. Похоже, девицу огорчало не столько неспортивное поведение машона, сколько ущерб, который они причиняли местному рынку женихов.

Зуга склонился над мертвым воином. На вид он не заслуживал столь презрительного отношения — хорошо сложенный, с крепкими мышцами и приятным умным лицом. Зуга впервые пожалел о том, что пришлось стрелять. Хорошо, что воин упал на спину: выходное пулевое отверстие наверняка выглядит ужасающе. Солдат не должен видеть тела тех, кого убивает в пылу сражения, потому что за убийством всегда следуют раскаяние и угрызения совести — это майор понял еще в Индии. Он постарался подавить лишние чувства — его цель не позлорадствовать над мертвым, а всего лишь понять врага.

Почему на караван напали без предупреждения? Может быть, это пограничные отряды легендарной Мономотапы? Такое объяснение вполне вероятно, хотя враждебные туземцы могли оказаться и обычными бандитами вроде тех, с которыми майору пришлось немало повозиться в Индии.

Зуга мрачно смотрел на труп. Насколько большую опасность представляют для каравана эти люди? Теперь не узнать. Он собрался уходить, но вдруг заметил на шее мертвеца ожерелье и присел рядом на корточки.

Простые бусины, нанизанные на нить, выделанную из кишки, — дешевая безделушка… если не считать подвески, которая соскользнула под мышку, и Зуга не сразу разглядел ее. Он приподнял голову трупа, чтобы стащить ожерелье — кости черепа терлись друг о друга, словно осколки разбитого горшка.

Вещица из слоновой кости, пожелтевшей от времени, была покрыта тонкой паутиной мелких черных трещин. Зуга повернул ее к солнцу и стал разглядывать со всех сторон.

Подвеска была точной копией золотой фигурки, которая лежала в банковском сейфе в Кейптауне, — круглая подставка с треугольным орнаментом, похожим на акульи зубы, и сидящая на ней стилизованная птица с широкой грудью и короткими остроконечными крыльями, сложенными за спиной. Изображение можно было бы принять за голубя, если бы не одна деталь: клюв птицы, мощный и крючковатый, явно принадлежал хищнику.

Фигурка сокола наверняка скрывала какой‑то глубокий смысл. Золотое ожерелье, которое добыл Том Харкнесс, принадлежало, должно быть, королю, королеве или верховному жрецу. Здесь подвеска той же формы, на этот раз у вождя помельче, выполненная из менее драгоценного материала — слоновой кости.

«Сокол Мономотапы», — думал Зуга, рассматривая старинную вещицу. Да, фигурке, несомненно, много лет — слоновая кость покрылась налетом и отполирована до блеска.

Зуга поднял глаза на юную африканку, которая с интересом наблюдала за ним.

— Что скажешь? — спросил он.

— Это птица.

— Ты когда‑нибудь видела такую?

Джуба покачала головой, и ее маленькие упругие груди слегка вздрогнули.

— Это вещь машона.

Она пожала плечами. Какое дело дочери сыновей Сензангахоны и Чаки до такой ерунды?

Повинуясь внезапному порыву, Зуга надел ожерелье себе на шею. Сокол из слоновой кости опустился в вырез фланелевой рубашки и угнездился среди темных курчавых волос на груди.

— Пошли, больше здесь делать нечего.

Страна, в которую привела экспедицию тайная дорога, была царством слонов. Возможно, они укрылись в этом девственном мире от охотников, наступавших с далекой южной оконечности континента. Серые великаны бродили повсюду, и Зуга с сержантом охотились каждый день, далеко обгоняя караван.

В первый месяц они застрелили сорок восемь слонов, во второй — почти шестьдесят. Зуга тщательно заносил в дневник обстоятельства охоты, вес бивней и точное местонахождение тайника, в котором они спрятаны. Горстка носильщиков была не в силах нести даже малую часть добытой слоновой кости, а сколько еще придется идти, никто не знал. Зуга зарывал сокровища вблизи легко узнаваемых ориентиров: под приметным деревом, у скалы необычной формы, на вершине холма или у слияния рек. Однажды он за ними вернется, а к тому времени слоновая кость высохнет и станет легче.

Пока же майор проводил дни, преследуя добычу. Он преодолевал громадные расстояния, тело его стало крепким и жилистым, как у хорошо тренированного спортсмена, а руки и лицо приобрели глубокий оттенок красного дерева. Окладистая борода и усы выгорели на солнце и отливали золотистым блеском.

Каждый день Зуга узнавал от сержанта все новые охотничьи премудрости и теперь безошибочно находил самый трудный след на каменистой земле. Он научился предвидеть неожиданные повороты, которые делает преследуемая дичь, чтобы зайти с подветренной стороны и учуять охотника, и умел, идя по петляющему следу, срезать путь и сократить утомительную погоню на несколько часов. Отпечатки слоновьих ног раскрыли ему свою тайну — по ним он с легкостью определял пол, размер, возраст слона и величину его бивней.

Если дать слонам перейти на характерную походку враскачку — нечто среднее между рысью и легким галопом, — то стадо может идти так сутками, безостановочно, но если захватить их в разгар полуденной жары, то слонов легко загнать на первых же милях. Обессилев, слонята встанут как вкопанные, а вместе с ними остановятся и слонихи. Животные начнут обмахиваться огромными ушами и засовывать хоботы глубоко в горло, чтобы всосать немного воды из живота и обрызгать голову и шею.

Он научился находить в горе мяса, скрытой под серой шкурой, сердце и мозг, легкие и позвоночник. Научился стрелять в плечо, если слон стоял боком — тогда зверь падал, как от удара молнии. Догоняя же стадо, лучше было разбить слону тазобедренный сустав, а затем не торопясь прикончить, подойдя поближе.

По вечерам он находил слоновьи стада на вершинах холмов, куда они забирались, чтобы освежиться прохладным ветерком, на заре охотился в густых лесах и на открытых полянах, а в полдень — на старых заросших полях исчезнувшего народа.

Земля, которая поначалу казалась девственной, когда‑то была густо населена, причем люди обитали там издавна. Поля, где прежде собирали урожай, достались в наследство слоновьему племени. Зуга не раз натыкался на развалины больших поселений, центров некогда процветавшей цивилизации, от которых остались лишь круговые очертания глинобитных хижин, почерневшие камни очагов да обугленные шесты изгородей, за которыми в давние времена содержались обширные стада домашнего скота. Судя по густоте сорняков на древних полях, их не возделывали десятилетиями.

Слоны огромными стадами неторопливо бродили по заброшенным полям и развалинам городов. Зуге вспомнились строки из экзотических восточных стихов, изданных в переводе год назад:

На месте древних хижин остался толстый слой пепла от деревянных стен и тростниковых крыш. В одном из бывших поселений Зуга насчитал тысячу таких жилищ, а потом сбился со счета. Как же исчез столь многочисленный народ?

Неподалеку от поселения, в открытом поле, нашелся ответ и на этот вопрос. Высохшие кости, прожаренные солнцем, белели, как маргаритки; многие наполовину погрузились в красную жирную почву или поросли густой колышущейся травой с пушистыми верхушками. Человеческие останки покрывали огромное пространство, словно снопы сжатой пшеницы. Чуть ли не все черепа были разбиты тяжелым ударом дубинки или булавы.