Полет сокола - Смит Уилбур

Живописная картина пестрела всеми красками в волшебном перламутровом сиянии утренней зари, и даже самые дальние холмы на расстоянии сотни миль четко вырисовывались в чистом прозрачном воздухе.

— Какая красота, — прошептала Робин, сжимая руку брата.

— Королевство Мономотапа, — дрогнувшим голосом ответил Зуга.

— Нет, — возразила она. — Здесь нет следов человека, это новый Эдем.

Зуга обвел взглядом равнину. И в самом деле, земля была нетронутой, девственно чистой.

— Новая страна, подходи и бери! — воскликнул он, не выпуская руки Робин.

В этот миг они стали так близки, как никогда не были прежде и едва ли будут снова, а земля ждала их, бесконечная, свободная и прекрасная.

Зуга неохотно оставил Робин на вершине перевала и спустился в лагерь. Второй бивень уже извлекли и привязали веревками из коры к шестам из свежеспиленного дерева мсаса. Носильщики, забыв про работу, устроили настоящий пир, не устояв перед соблазном отведать свежего мяса и главного африканского деликатеса, слоновьего жира.

В животе убитого слона вырубили огромную дыру и вытащили внутренности. Огромные упругие трубы красновато‑желтых кишок блестели на солнце, раздуваясь от газов, как воздушные шары. Полдюжины туземцев разделись донага и заползли внутрь туши, погрузившись по пояс в застывающую кровь и перемазавшись с головы до пят. На жутких окровавленных физиономиях сверкали лишь глаза да оскаленные в улыбке зубы, а руки крепко сжимали куски печени, жира и селезенки. Мясо и жир рубили на части ассегаями и бросали на тлеющие угли, а потом выхватывали почерневшее полусырое лакомство и жадно заглатывали, выражая всем своим видом неземное блаженство.

Пока они не насытятся, ничто не заставит их сдвинуться с места, понял Зуга. Он приказал Яну Черуту, который уже наелся до отвала, отправляться в путь, как только люди закончат трапезу и упакуют остатки, а сам взял «шарпс» и вернулся на перевал.

Робин там не оказалось. Зуга полчаса звал ее, не получая ответа, и уже начал всерьез беспокоиться, как вдруг голос сестры послышался сверху. Она стояла на узком карнизе в ста футах над головой и махала рукой.

Зуга быстро вскарабкался по скале и хотел было попенять ей, но осекся, увидев выражение глаз Робин. В золотом сиянии солнца лицо ее казалось болезненно‑серым, в глазах стояли слезы.

— Что случилось, сестренка? — встревоженно спросил Зуга, но она лишь сглотнула и поманила за собой.

Узкий горизонтальный карниз уходил вглубь под скалу, образуя длинную пещеру с низким сводом. В пещере когда‑то жили люди: каменный потолок почернел от копоти бесчисленных костров, на которых готовили пищу, а заднюю стену покрывали примитивные, почти детские, рисунки желтокожих бушменов, которые, должно быть, столетиями разбивали здесь лагерь в своих бесконечных странствиях.

Рисункам недоставало перспективы и точности линий, но суть изображаемого была передана идеально: грациозный изгиб жирафьей шеи, мощные плечи капского буйвола, его печально опущенные рога и вздернутый нос. Люди изображались в виде хрупких фигурок‑палочек. С натянутыми луками в руках они плясали и подпрыгивали вокруг загнанной дичи, и у каждого вопреки всем пропорциям торчал огромный пенис. «Даже в пылу охоты, — подумал Зуга, — таков уж наш заносчивый мужской род».

Рисунки очаровали Зугу, и он решил вернуться, чтобы изучить и зарисовать эти сокровища первобытного искусства. Робин снова окликнула его. В конце карниз резко обрывался, образуя нечто вроде балкона, нависшего над зачарованной страной. Внимание Зуги разрывалось между чудесной панорамой равнины и наскальными рисунками за спиной, но сестра нетерпеливо звала его.

По скальной поверхности тянулись горизонтальные пласты разноцветных горных пород. Породы разных слоев имели различную твердость, и более мягкие слои выветрились. Край стены, не покрытый рисунками бушменских художников и не закопченный дымом костров, имел мыльно‑зеленоватый цвет. Здесь, откуда открывался вид на всю империю Мономотапа, кто‑то начертал на зеленом стеатите ровный прямоугольник с глубоко врезанным крестом, именем и датой. Буквы были выведены привычной к письму рукой и очень тщательно:

Фуллер Моррис Баллантайн

Зуга невольно вскрикнул, увидев имя отца. Надпись казалась совсем свежей, но ее содержание говорило об обратном — 20 июля 1853 года, семь лет назад. Затаив дыхание, брат и сестра смотрели на буквы, но чувства испытывали разные.

Вновь вспыхнувшая дочерняя любовь и чувство долга неудержимо тянули Робин снова оказаться рядом с отцом, заполнить пустоту в душе, которая терзала ее теперь еще мучительнее. Слезы покатились по щекам.

«Господи, прошу тебя, — беззвучно молилась она, — отведи меня к отцу. Господи, не дай мне опоздать!»

Зуга горько сожалел, что кто‑то другой раньше его прошел через скалистые ворота в королевство Мономотапа. Он не желал ни с кем делить эту землю — особенно с отцом, с этим жестоким чванливым чудовищем. Майор холодно смотрел на слова, следовавшие за именем и датой, но в душе кипел от гнева и досады.

Bo Имя Господа

Так похоже на Фуллера Баллантайна — представляться личным посланником Господа Бога. Его имя красовалось в таком виде на деревьях и скалах в сотнях других мест по всему континенту, который отец, видимо, считал личным подарком Всевышнего.

— Зуга, дорогой, ты был прав! — воскликнула Робин. — Ты ведешь нас к нему, как обещал. Прости, что я сомневалась в тебе.

Будь Зуга здесь один, он, наверное, попытался уничтожить отметину, дочиста выскоблить скалу охотничьим ножом… однако это ничего не изменило бы. Никто не в силах стереть незримого присутствия великого человека.

Молодой Баллантайн отвернулся от ранящей сердце надписи и снова окинул взглядом чудесную страну, но пьянящей радости больше не ощутил — этим путем уже прошли до него. Он сел, свесив ноги над обрывом, дожидаясь, пока Робин наскучит разглядывать имя отца.

Однако прежде появился караван. Пение носильщиков послышалось задолго до того, как на перевале показалась голова колонны. Носильщики добровольно взяли двойную ношу и с трудом карабкались по лесистому склону, сгибаясь под тяжестью слоновьего мяса, жира и мозговых костей, уложенных в корзины из зеленых побегов мсаса и коры.

«Заставить их нести такой же вес ткани или бус, даже пороха, было бы немыслимо — тут же вспыхнул бы мятеж», — мрачно подумал Зуга. Хорошо хоть не бросили слоновую кость. Каждый бивень висел на длинном шесте, который несли два человека, но даже на шесты они не поленились подвесить по корзине с мясом. Общий вес намного превышал три сотни фунтов, но туземцы поднимались на склон весело и безропотно.

Караван медленно вышел из леса и вступил на вершину перевала. Люди шли прямо под тем местом, где расположился майор. Готтентотские воины казались сверху совсем лилипутами. Зуга поднялся на ноги. Пожалуй, лагерь следует разбить там, где дорога выходила к предгорьям. Внизу, у подножия утесов, виднелась зеленая болотистая впадина, где пара серых цапель охотилась на лягушек. Там наверняка бил источник, а носильщики, объевшиеся мяса, к ночи будут сгорать от жажды. Кроме того, на следующее утро можно будет зарисовать бушменские рисунки в пещере. Майор сложил ладони рупором, чтобы окликнуть Черута, как вдруг уши заложило от грохота. По утесам прокатились громовые раскаты, сравнимые разве что с бортовым залпом флагманского корабля.

Баллантайн несколько мгновений стоял ошеломленный. Грохот повторился, заглушая визг носильщиков, которые побросали поклажу и разбегались в разные стороны, как стая голубей при виде сокола.

Внезапно майор заметил какое‑то движение. По каменистой осыпи катилось нечто огромное и круглое, направляясь к охваченному паникой каравану. На мгновение Зуге почудилось, что это дикий зверь; Баллантайн рванулся вдоль края карниза, на бегу срывая с плеча «шарпс».

Ударяясь о каменистый склон, непонятная катящаяся тень высекала искры, вверх подымался легкий дымок. Ноздри уловили легкий запах горящей селитры. На караван катились гигантские многотонные валуны — и не один, а по меньшей мере дюжина. Казалось, они возникают прямо из воздуха. Зуга в отчаянии озирался, пытаясь понять, кто их сбрасывает, морщась от пронзительных криков. Раздавленные тюки валялись в пыли, драгоценное снаряжение рассыпалось по каменистой дороге.