Bye-bye, baby!.. - Виктория Платова

Так же, как сам Сардик.

– Вот видишь… – Он осторожно взял ее за руку. – Ты – это ты. А я – это я… Мы узнали друг друга. Мы друг друга нашли. Что еще нужно?

– Ничего.

– Тогда можно я поцелую тебя снова?..

Ёлка молчала, и Сардик воспринял это как согласие. Она и правда не сопротивлялась, когда он коснулся губами ее щек, ее скул и переносицы. Все тело Сардика ныло от самых невероятных предчувствий будущей счастливой жизни, какой она будет? Не важно какой – счастливой. Ёлка поселится здесь, с ним; вдохновленный ее присутствием, он наконец-то выберется из полосы тотальных неудач и станет писать жутко востребованные картины. Настоящие шедевры. Со временем его имя превратится в бренд («арт-бренд», как сказал бы фотограф Женька), и Сардик развернется по полной. Он станет издавать собственные каталоги и календари – от карманных до настенных. А еще можно украшать оттисками своих произведений тарелки, кружки и футболки. И изготавливать крохотные подушки-думки – опять же с копиями картин на лицевой стороне. Сайт в Интернете тоже необходим, как и собственная (пусть небольшая) галерея… Постеры! Он забыл про постеры, отпечатанные на суперкачественной финской бумаге, а ведь это еще один дополнительный источник дохода…

Ну и мыслишки у тебя, старичок! Прям как у настоящего дельца, в Москве от таких суетливых дельцов и гениев самопиара не протолкнуться, они редко моют свои сальные длинные волосы, вязнут в бесконечных интервью и скупают недвижимость на Рублевке, Ривьере и побережье Коста-Бравы, а ведь Питер – не Москва. И… нужен ли такой делец чудесной девушке по имени Ёлка?.. Вдруг ей нравятся совсем другие парни? Парни не от мира сего, парни с секретом типа исчезнувшего нелегала-уборщика? Ты не имеешь право на ошибку, старичок, потерять такую девушку, едва обретя ее, – невозможно. Потерять ее – верная гибель, а Сардик вовсе не хочет погибать, он хочет жить долго. Вечно.

– …Я не слишком хорошо целуюсь? – спросил Сардик.

– Ты замечательно целуешься. Просто…

– Просто – что?

Ёлка отстранилась от Сардика, уперлась ладонями в его грудь и пристально посмотрела в глаза. За плотно сжатыми губами девушки бродили слова (Сардик это чувствовал, видел – особым зрением, которым обладают лишь влюбленные); слова-близнецы, одетые в одинаковую униформу, разница заключалась лишь в количестве лычек на погонах -

сделай что-нибудь,

удиви меня,

дай понять, что ты – это именно ты, никто другой,

мое сердце спит, и твои поцелуи его не разбудили, так сделай же что-нибудь,

что-нибудь еще, ты должен знать – что,

сделай.

– …Мы поговорим об этом не сейчас. Позже.

– Я не хочу позже. И не хочу говорить. Хочу тебя целовать…

Цигель, – сказала Ёлка и похлопала по несуществующим часам на запястье: точь-в-точь, как герой бессмертной кинокомедии. – Цигель, цигель. Мы должны встретить твоего немца. Альбрехта. Разве ты забыл?..

…Она выбрала немца, кто бы сомневался!

Сардик – вот кто.

Немец Альбрехт оказался типичным гансиком – белобрысым и красномордым. С хорошо развитыми надбровными дугами и тяжелой, выдвинутой вперед нижней челюстью. Определить, сколько Альбрехту лет, не представлялось возможным: может, тридцать, а может – и все сорок. Впрочем, во всем было виновато Сардиково восприятие, по привычке разделявшее залетных бундесов на две категории. В первую входили сердобольные юные волонтеры (они заведовали раздачей супа для бездомных и курировали собачьи приюты). Во второй числились вездесущие пенсионеры, вне зависимости от сезона гнездившиеся поблизости от достопримечательностей города Питера. Альбрехт не был ни волонтером, ни пенсионером.

Он был сволочью.

Сволочь ты поганая, именно так и подумал Сардик, когда Альбрехт выкатился из своей неземной тачки цвета «баклажан», больше похожей на спортивный болид.

Сардик с Ёлкой ожидали прибытия Альбрехта, сидя на гранитном парапете реки Карповки. Больше они не целовались. И не разговаривали. И не скажешь, что молчание было благодатным, скорее – вынужденным. Ёлка как будто ожидала чего-то (сделай что-нибудь, удиви меня!), а Сардик не знал – что делать и чем удивить. Все неудачи сегодняшнего дня кроются в его прошлой жизни, решил Сардик про себя, он чересчур буквально следовал инструкциям Аньки-Амаретто, а нужно было использовать прихваты покойного Шурика. Шурик, как никто, умела завоевывать людей, хрен тебе, старичок!.. Этому не выучишься, с этим нужно родиться.

И все же… все же…

Ёлка здесь, с ним (а могла бы сто раз отчалить под любым благовидным предлогом); пристроилась рядышком, болтает ногами, щурится от теплого майского солнца и никуда не уходит, значит – есть еще шанс!..

Сардик упивался этой мыслью ровно до тех пор, пока на горизонте не появился проклятый приземистый «баклажан». Он эффектно притормозил в нескольких метрах от них, и Ёлка издала то ли вздох, то ли стон. Много говорящий, хотя и приглушенный. Такие стоны Сардик слышал не раз: они раздавались из-за стены, где Уж (тенор-саксофон Мчедлидзе, Иван Бабкин, байкер Леопольдыч) проводили ночи со своими женщинами. Про себя Сардик ничего такого не помнил: был ли он автором подобных вздохов/стонов или нет. Скорее всего – не был, иначе в его активе числилось бы с десяток долгоиграющих романов.

– В А У, – почти пропела Ёлка при виде гнуснейшего «баклажана».

Ничего общего с расхожим мелкоплавающим «Bay!» у этого«ВАУ» не было. Все буквы стояли отдельно друг от друга, как корабельные сосны, и самым решительным образом подпирали небеса. Восторг, упоение, нежность и мгновенно вспыхнувшая страсть – вот что было заключено в «В А У». Сардик даже не решился повернуть голову в сторону Ёлки: и так ясно, что он увидит. Восторг, упоение – и далее по списку.

– В А У. «Феррари». Вот это да!..

Между тем тачка, которую Ёлка назвала «Феррари», выдавила из себя белобрысого и красномордого типа с плотными ляжками и не слишком развитым плечевым поясом. Недостатки фигуры, однако, уравновешивались безупречно сшитым костюмом из дорогой ткани: он делал Альбрехта похожим на бизнесмена или банкира. Главного акционера. Старшего партнера. В любое другое время Сардик бы только порадовался этому обстоятельству. В любое другое – но только не сейчас.

– Сволочь ты поганая,-

подумал он, а затем и произнес вслух, наблюдая, как Ёлка соскочила с парапета. И подлетела к красномордому немецкому гнусу – как если бы это был по меньшей мере Санта-Клаус. Или популярный в текущем сезоне поп-певец Дима Билан. Не-ет, нет – ангел совсем не такой, чихать он хотел на Санта-Клауса и уж тем более на Диму Билана.

Он совсем не такой. Совсем.