Bye-bye, baby!.. - Виктория Платова

– Картина называлась «В двух шагах от дождя». А еще раньше он купил у меня «Следующие в ночи светящимися дорогами улиток»…

Каким образом у него из глотки вырвалось это название? Сардик и сам не заметил, а между тем это оказалось самой бессмысленной и самой наглой ложью за сегодняшний день! Так всегда и бывает, старичок: маленькое вранье тащит за собой вранье побольше, даром что «Улитки» написаны еще до начала Второй мировой. И вовсе не Сардиком (что само собой разумеется), а испанским художником Хуаном Миро. Не то чтобы Сардик пребывал в диком восторге от Миро, но названия, которыми испанец одаривал свои картины… Сардик бы продал душу дьяволу – только бы в его голове возникло хотя бы одно из них. Хотя бы отдаленная копия одного из них!.. И вот теперь он выдал чужую картину за свою – да еще в разговоре с кем! С девушкой, которая знает, как звали мать Борхеса и как звали малоизвестную писательницу, и чуть более известную поэтессу, и что теперь делать с проклятыми улитками? Раздавить их к черту! – так, чтобы хрустнула скорлупа; забросать грязью и землей, всеми способами отвлечь внимание ангела от светящихся дорог.

И Сардик принялся отвлекать – россказнями про друзей Шурика (представших друзьями самого Сардика), он даже вызвал к жизни дух философа-структуралиста и наплел с три короба еще про какую-то дребедень.

А потом они наконец-то добрались до мастерской, что было несомненным спасением. И только сейчас Сардик вспомнил, что не затарился какао и не сообщил ангелу, что живет не один. Да и ладно, он выкрутится, придумает что-нибудь (желательно – в стиле Шурика). Главное, чтобы Ёлка увидела его картины!..

Ангел не потратил на просмотр и пятнадцати минут. И десяти. Он и минуты не потратил. Он просто вошел в забитую холстами комнату, по обыкновению сунул в рот кончик косички, и Сардик понял:

никакой он не философ,

никакой он не алхимик,

не авиатор, не погонщик воздушных змеев, не повелитель воды.

Присутствие ангела удивительным образом осветило картины, выявило их недостатки, и их чрезмерную наивность, и их самоуверенность, и их претенциозность. Но Сардик не был раздавлен, как могло бы показаться, он не впал в неистовство и не впал в отчаяние. Совсем напротив, он вдруг почувствовал перспективу! Теперь он точно знал, что нужно делать, чтобы картины заиграли, чтобы в них появились глубина, смысл и страсть. Большую часть холстов придется выкинуть (да и не жалко!), зато из оставшихся получатся самые настоящие шедевры, а сколько еще он может написать!.. Его сердце до сих пор спало, и душа спала, но появился ангел – Ангел Благовещения, с косичкой вместо оливковой ветви… и все изменилось.

С сегодняшнего дня он будет работать совсем по-другому и произведет на свет нечто действительно заслуживающее внимания. Только бы ангел не исчез! Потому что Сардик вовсе не уверен, что мгновенное знание сути вещей, полученное от ангела, не уйдет вместе с ним. А это будет даже пострашнее, чем просто умереть от удушья.

– Все это полное дерьмо, – сказал Сардик, немигающими глазами глядя перед собой. – Все то, что я написал…

– По-моему, ты необъективен. – Особого протеста в голосе Ёлки не послышалось. – Есть хорошие вещи. А есть просто замечательные. Вот эта, например.

– Какая?

– С птицей, девушкой и рыцарскими доспехами.

– «Воркующий рыцарь»?

– Значит, картина называется «Воркующий рыцарь»… Забавно.

Ёлка подошла к холсту и коснулась его кончиками пальцев. Самый обычный жест, непроизвольное движение, которое до нее совершали восемь из десяти Женькиных гламурных барбареллок. Ничего, кроме ярости, такие жесты у Сардика не вызывали: а ну, зась! не лапайте нетленку, сучки! Но ангел – это тебе не барбареллки! От его прикосновения картина сразу стала лучше (или картине сразу стало лучше, кто знает?). В тенях на доспехах появилась мужественность и твердость, и – вместе с тем – проступили пятна ржавчины – как на душах тех, кто слишком долго мечтает о несбывшемся. С птицей тоже произошли кардинальные изменения. До сих пор Сардик был уверен, что это – самый обыкновенный щегол, он и рисовал щегла: с присущей ему скрупулезностью, постоянно сверяясь с картинкой в атласе певчих птиц. Но теперь оказывается, что это и не щегол вовсе. Совсем другая птица.

До соплей экзотическая. Неизвестно, существуют ли такие в природе. Должно быть, и Ёлка подумала о том же, потому и спросила:

– А она существует?

– Кто? Птица?

– Да нет. Девушка с картины.

– Не знаю… Это просто девушка, которую мне хотелось бы видеть рядом с собой. Слушай… Она ведь похожа на тебя!

Сардик сказал это просто так, но через секунду ему и вправду начало казаться: на картине не кто иной, как Ёлка.

Точно она!

Но одного сардикового свидетельства недостаточно. Вот если бы и другие увидели «Рыцаря» так, как видит он! То-то было бы разговоров в заинтересованных кругах: а вы слыхали историю, как Сардор М. написал свою возлюбленную, еще не будучи знакомым с ней? Да нет же, старички, это он сам ее и создал, вызвал к жизни из мертвого холста, повторил подвиг Пигмалиона! Со временем история обросла бы самыми невероятными подробностями и превратилась в миф, не хуже тюбингенского. Только без меркантильного привкуса ценой в 150 тысяч евро.

Или все же речь шла о 230?..

– Ни капли не похожа, – отрезал ангел. – Ничего общего. Эту картину ты тоже собираешься вывезти в Тюбинген?

– Нет. С этой картиной мне пока не везет. Вроде есть один покупатель, тоже немец. Он сейчас в Питере, но поймать его невозможно. И по телефону не застать. Просто рок какой-то!

– Как его зовут? – спросила Ёлка.

– Альбрехт. Я ему уже черт знает сколько дозваниваюсь – никакого результата…

…Необязательные разговоры о тезке Дюрера привели к тому, что Сардик стоит сейчас посреди кухни, стараясь не прислушиваться к разговору за плотно закрытыми дверями. Да и сколько ни прислушивайся, все равно ничего не услышишь.

Намотав с десяток кругов по кухне, Сардик отправился к Гаро. С единственной целью – предупредить уборщика: сиди тихо в своей комнате и сопи в две дырки. И забудь на время про всякое там «отлить», а также про чистку зубов, стирку носков и лакание молока за обеденным столом у окошка. Чтобы не выглядеть совсем уж невежливым, Сардик предварительно поскребся дверь и, не дожидаясь ответа, толкнул ее.

В комнате никого не было.

Никого и ничего, если не считать убогой обстановки, пережившей всех многочисленных сожителей Сардика. Судя по всему, она пережила и последнего.

Гаро исчез.

Именно исчез, а не вышел в магазин за молоком и половинкой бородинского. Исчез, а не отправился играть на сямисэне в культурный центр своего землячества. Установить сей скорбный/радостный факт было проще пареной репы: вместе с Гаро исчез и чемодан. Сардик сразу же вспомнил белесый свет, лившийся с потолка сегодня утром. Молочный поток не унес Гаро только потому, что в дело вмешался Сардик. А когда Сардик ушел, уже ничто не мешало потоку повторить попытку.