Черными нитями (СИ) - Николаева Лина

Выяснилось, что прошлое Нола куда более туманное, чем положено церковнику. Он рос несдержанным, буйным, и только деньги его рода прикрывали частые драки и любовные похождения. Со временем эти истории забылись, но Рейн не сомневался: они не закончились, глава просто научился скрываться.

Любви между тридцапятитилетним Нолом и шестнадцатилетней Эстерой не было, только сделка: Я-Эльмон заплатил по долгам её отца, а в обмен получил девушку.

Он хотел идти наверх, но к церковникам без семьи относились недоверчиво, и хорошенькая девушка из великого рода стала решением вопроса. Вот только жизни с Я-Эльмоном не было. Эстера влюбилась в кого-то из гвардейцев и решила сбежать вместе с ним.

Но вдруг она неожиданно заболела и буквально за одну ночь умерла — сгорела, словно спичка. Врачи сказали, что девушка болела чахоткой, просто недуг долго не проявлял себя. А слуги — что видели у неё на груди колотую рану.

— Вы исправили эту ошибку? — продолжил Рейн. — Поколачивая дочь, да?

Глаза Я-Эльмона налились кровью. Он медленно встал и потянулся к трости. Рейн перехватил её и с силой ударил по столу, прямо перед Нолом.

— Каждый делает ошибки, верно, кир Я-Эльмон? — Рейн замер напротив и глянул исподлобья.

— Это ложь! — прорычал глава Церкви. — Я любил её и даже пальцем не тронул!

— Недостаточно уволить и запугать слуг. Память так просто не стирается.

— Это ложь, и ты ещё поплатишься за неё!

— Кир Я-Эльмон, вы не правы, я знаю, что такое послушание, молчание и смирение. Я смиренно принимаю выбор Инквизиции, чтобы послушно служить Кирии и Совету. Мне нужны голоса Церкви, и в обмен я промолчу о том, какие ошибки были в прошлом.

Я-Эльмон выпрямился и холодно проговорил:

— Я же сказал, что вижу тебя насквозь, щенок. Таким, как ты, место в Канаве, и скоро ты туда вернёшься, обещаю. Ты лжёшь, тебя никто не станет слушать.

— Церковь и Совет не послушают, вы правы. Но с вашей дочерью я готов поговорить. Хотя, думаю, племяннице это будет интереснее. Подумайте, кир Я-Эльмон, пожалуйста. Я умею верно служить, и вы это видите.

Рейн быстрым шагом вышел из зала и резко выдохнул, только закрыл дверь. Он бы хотел сказать, что это последнее дело, достойное практика, последняя грязная работёнка, но это не могло быть так.

— Он заслужил всё это, — сказал Рейн Асту, вставшему плечом к плечу. Демон повернулся к нему и тихо спросил:

— Относясь к свинье по-свински, ты разве сам не становишься свиньёй? — демон скрестил руки.

— А я могу иначе? Как мне ещё переиграть Совет?

Рейн подошёл к следующей двери и прижался к ней ухом. Послышались голоса В-Бреймона и С-Исайда. Ригард в открытую смеялся над ним, а Триан что-то жалко блеял в ответ. Рейн сделал ещё несколько шагов. Главный соперник позади, но битва всё равно не закончена.

Рейн увидел взмах руки и, высоко подняв голову, зашёл в главный зал Дома Совета. Его встретили бурчанием и пристальными взглядами. Он поднялся на возвышение, С-Исайд встал рядом.

Солнце проникало через витражные окна и причудливыми бликами отражалось на лицах присутствующих. Их собралось не меньше трёхсот, и казалось, в зале не осталось ни одного свободного места.

Он был разделён на несколько секторов. Ближе всех к выходу сидели те, кто не входили в Народное собрание, но могли позволить себе купить зрительское место. В основном торговцы и судьи. Они тесно жались друг к другу и жадными взглядами смотрели на избранников.

Следом три сектора принадлежали Народному собранию. Оно делилось на верхнюю и нижнюю палату. В верхнюю входило по одному представителю от каждого благородного рода и по два — от великого. Члены нижней палаты избиралось просто: по тридцать человек от каждой фракции.

Они оделись в соответствии с традицией и напоминали плохо сложенную мозаику. Сначала церковники в чёрно-белых строгих одеяниях. Затем инквизиторы. Они выглядели ярче и свободнее, но у каждого обязательно была вещь чёрного цвета. Бок о бок с ними сидели торговцы в традиционном зелёном, после — гвардейцы в сине-серебряных мундирах. Судьи в широких серых мантиях напоминали грязных городских птиц. Замыкали ряд учёные с золотыми медальонами на шее. Среди всех их резко выделялись загорелые жители Лёна и белокожие рьёрданцы.

Поодаль восседали члены Совета. В центре зала, точно надзиратель, стоял Марен П-Арвил.

По рядам пронеслось удивлённое:

— Ноториэс.

Марен легко перекричал шум и уверенно продолжил:

— Прежде чем начнётся голосование, я попрошу каждого из избранников Совета назвать себя.

Триан быстро шагнул вперёд и, закрыв Рейна спиной, громким, уверенным голосом начал:

— Меня зовут Триан С-Исайд, торговая гильдия. Мой род получил букву не по праву рождения, а за преданность Кирии. Многие лицийцы трудятся на наших бумажных фабриках. Мы даём работу и помогаем…

Рейн едва его слушал. В голове снова крутилось: «Я — Рейн Л-Арджан, и мой род…» Он посмотрел на Аста. Демон улыбнулся в ответ.

— Ты знаешь, что сказать. Просто всё вспомни.

Рейн беспокойно оглядел присутствующих. Говорил С-Исайд, но взгляды многих так и были прикованы к метке на щеке. Они разглядывали её, перешёптывались, кривились.

Триан повернулся к членам Народного собрания, положил руку на плечо и поклонился, а затем с довольной улыбкой сделал шаг назад. Аст фыркнул.

Ноги как-то разом перестали гнуться, и Рейн шагнул медленно и неуклюже.

— Да, я — ноториэс, и что? — громко, почти криком, произнёс он. Толпа разом притихла, но взгляды стали ещё более цепкими и колючими. — Однажды мне сказали, что быть им — это право. Заключается оно в том, что я могу говорить любую правду — от таких, как я, обычно не ждут красивых добрых слов.

Рейн сделал паузу, оглядел присутствующих и продолжил:

— Моя же правда такова: я четыре года служил практиком. Я долго жил на Первой — на улице, которая подступает к самой Канаве. Моя мать штопает одежду, а не покупает новую. Отец — метёт площадь перед церковью. А служанка мечтает о поясе из собачьей шерсти.

По толпе пронёсся смешок, и Рейн сделал ещё несколько шагов вперёд, разом почувствовав себя увереннее.

— Я не просто знаю, как живут обычные кирийцы — я сам так живу. Вы замечали, что в Канаве часто кричат? Многие уверены, что их могут услышать, только если они повысят голос или сделают какую-нибудь выходку. Я знаю, что сказать, чтобы меня услышали, но ещё я хочу сделать так, чтобы мы тоже слышали, что говорит народ. Только так мы сможем направить его в нужную сторону.

Рейн улыбнулся своей многозначительной улыбкой, сделал глубокий вдох и с новой силой продолжил:

— Да, я — ноториэс. Может, кто-то думает, что чести у меня немного, а благородства и вовсе нет. Пусть так. Но я — один из народа, я — живой пример того, что каждый способен оступиться и упасть на самое дно, но оттолкнуться от него тоже сможет, если… — Рейн сделал паузу, быстро глянул на Аста и, не сдержав ухмылку, продолжил: — Услышит свой настоящий голос, и тогда добьётся многого. Я знаю жизнь со всех сторон, потому что я — ноториэс, и зовут меня Рейн Л-Арджан, — он выкрикнул род и фамилию, выкрикнул, как давно хотелось сделать. — А род мой идёт от Арейна — основателя Церкви, первого из соратников Яра.

Рейн снова ухмыльнулся и сделал шаг назад.

Разом все словно превратились в тех мальчишек и девчонок, которым он рассказывал сказки. Он снова ловил эти удивлённые, вопрошающие взгляды, чувствовал, как замерло их дыхание. Внутри стало тепло, и Рейн не стал скрывать улыбку. Он был уверен: он хорошо рассказал легенду тогда и хорошо рассказал сейчас. Может, присутствующие хотели услышать другое. Да и пусть. Зато сейчас, хотя бы под конец, в окружении всех этих хищников, он сказал честно.

Толпа разом замолчала, все только переглядывались друг с другом, и даже Марен начал не сразу. Наконец он сказал:

— Уважаемые киры, настал момент, когда мы должны решить судьбу государства. Она в наших руках, так будем же мы честны перед собой и ответим: кто из избранников станет лучшим королём для Кирии? Совет выбрал двоих: Рейна Л-Арджана, инквизитора, и Триана С-Исайда, члена торговой гильдии. Теперь выбор за вами. Уважаемые киры, я попрошу поднять чёрный цвет тем, кто голосует за Рейна Л-Арджана, и белый — за Триана С-Исайда.